Но когда Бёрд открыл переборку, первыми-таки обнаружились колонисты. За большим круглым столом сидели шестеро космопроходцев: две женщины и четверо мужчин. Они как будто бы отдыхали, уронив от усталости головы на руки.

– Спят? – ошарашенно предположил Майкл.

Роман вошёл, пригнувшись в проёме. Только сейчас он вдруг понял, что всё это время жужжавший сервопривод находился на правом коленном суставе его собственного экзотела – в мёртвой тишине ярко освещённой кают-компании этот звук казался невероятно громким. Но не настолько, чтобы разбудить находившихся за столом.

Ближе всего к Роману находилась женщина со светлыми волосами торчком. Коротко стриженный затылок её украшало пулевое отверстие.

Грудной отдел брони наотрез отказывался раскрываться. Разозлившись, Роман задёргался, но вскоре обречённо сник: замаячили предвестники вмешательства да и смысла в попытках раскрыть электрозамки трепыханиями не было никакого.

– Откинься, – подошёл Майкл. – Голову назад. Так. Обратно в фиксаторы нейроинтерфейса. Подожди… Теперь подай команду.

Грудь экзотела тремя сухими щелчками раскрылась и выпустила его.

Он злился по большей части из-за одного, и одна только мысль кружила в его голове, жужжа как тот сервопривод: в следующий раз стоит снаряжаться с учётом длительного пребывания в модулях.

Дверь в медблок колонии была почему-то закодирована, и раздобыть неостерон не удалось. Те шестеро космопроходцев, судя по именам – учёных, принадлежали к сборной группе второй волны подкрепления, запрошенного Кислых. Кроме них, разведчики не обнаружили никого и вернулись по сути ни с чем.

Переборка во вторую половину состыкованных модулей оказалась напрочь заваренной. И судя по характерным подтёкам – с другой стороны. Неугомонный Павлов даже стучал в неё. На взаимность, наверное, надеялся. Но мертвецы не умеют стучать морзянкой. По крайней мере, хотелось бы верить, что на этой планете дела обстояли именно так.

Даже при беглом осмотре трупов бросались в глаза странные, мягко говоря, детали. Естественно, сам факт смерти – каждому по выстрелу в затылок. Сопротивления убийце они не оказывали. То ли не могли по какой-то причине, то ли оттого, что убийца этот действовал по их же просьбе.

Следом возникал закономерный вопрос – когда всё это случилось?

Вот тут-то и зарылась собака, как выражался начальник отдела кадров НИМИ – однорукий ветеран с вредной привычкой говорить людям правду в глаза, небрежно листая их досье. Место убийства всеми деталями кричало: всё случилось за час до вас! Всеми, кроме одной. Люди выглядели на двадцать лет моложе, чем по идее должны бы выглядеть. Тела их по какой-то причине не разлагались. Разве что кожа сделалась мертвенно-бледной.

К командиру подошла озадаченная и усталая Виктория.

– Как он?

– Я вывела его из медикаментозного сна, и показатели улучшились, – она поджала хрупкие плечи, будто ей было зябко. – Рената подсказала так сделать. И оказалась права, хотя я не очень понимаю почему. Сейчас он просто спит.

– Говорил что-нибудь?

– Бредил. Повторял одно и то же: «она не отсюда».

– А Буров?

– В генераторной, – ответила Вика с видом вожатой, смирившейся, что её подопечные всё равно тайком уходят на песчаный обрыв прыгать с тарзанки в реку. – Засунул подмышку Трипольского в качестве живого костыля и… укостылял.

Иван, хоть и подвергшийся глубинному вмешательству Ординатора под управлением психосервера, всё равно выглядел так, словно позади он оставлял не экзотело, а врата в ад. Один только потерянный взгляд строго перед собой чего стоил. Ему по-дружески помогал Павлов. Тот теперь вообще выскакивал из «Осы» как стриптизёрша из торта: ловко, умеючи и вроде как даже с некоторой улыбкой.

– Разведгруппе: ужинать и отдыхать.

Сам же Роман не думал ни об ужине, ни, тем более, о сне или даже простом отдыхе. Первым делом он отправился в медблок, но, вспомнив, что Саныч спит, зашагал в сторону генераторной. Отчего-то представлялось, что Трипольский обнаружится у Бурова если не в той же роли костыля, то где-то около того.

Сказать, что Роман сильно удивился, значило бы не сказать ничего. Они сидели друг напротив друга в глубокой задумчивости. Почти как на эпохальной фотографии, запечатлевшей финал спора некогда непримиримых визави: Нильса Бора и Альберта Эйнштейна. Трипольский даже руку похожим образом закинул за голову. Не исключено, что попросту подражая Эйнштейну.

Если учесть, что Буров пережил столкновение с синтетиком один на один, то выглядел он архи-бодро: поддерживая голову рукой, чуть клонясь набок из-за вывихнутой ключицы и растяжения сухожилий, он взирал живым колючим взглядом из-под наехавшего на лоб чистого бинта. Разве что чёрная щетина, находившая аж на вторую треть щёк, делала его похожим на того бомжа по фамилии Бруевич.

– Что, нашли? – прогудел раненый гигант, удостоив Нечаева коротким взглядом. Трипольский хотел что-то сказать, даже рот раскрыл и потянул было вверх палец, но, видимо, сам себе с три короба наперечив, передумал.

– Да, Тимофей Тимофеевич, нашли. Два модуля. Состыкованные чёрт знает когда. И третий в горах.

– В горах? – когда Истукан говорил, то чуть приподымался торсом, наверное, чтобы было не так больно. – Это как так – в горах?

– Вот ты не любишь идиотские вопросы, а сам задаёшь. Я откуда знаю – как так! Очевидно, приземлили его туда. Больше вариантов не вижу.

– Я так понимаю, не нашли никого.

– Как раз нашли. Шестерых. Трупы, – дальше Роман коротко рассказал Бурову про всё, что они увидели в разведке. И про мертвецов, сохранившиеся лучше самого Ильича, захороненного только перед самой войной. И, естественно, про перемазанного чем-то не то белым, не то голубым полуголого дикаря с калашниковым за спиной. Упомянул даже червей из-под песка.

– Нет! – неожиданно выкрикнул Трипольский, перебив Нечаева под самый конец. – Это решительно невозможно, Тимофей Тимофеевич! Остановить протонный генератор минуя ЭВМ «Герольда» нельзя!

– И тем не менее, – ответил Буров. – Генератор пока работает только по инерции.

Романа раздражал Трипольский. По его вине группа упустила немало времени. И он было что-то сказать, но обратил внимание, что Буров качает головой, будто предостерегая от ненужного, необдуманного поступка. Взгляд инженера как бы твердил: «пусть доведёт мысль до конца, это важно». Тут же вспомнился седой кадровик в НИМИ: «не ломай ближнему крыльев, даже если пухом забивает нос».

Но Фарадей не собирался доводить мысль до конца. По крайней мере не в генераторной. Присущим ему образом, более не вымолвив ни слова, он быстрым шагом вышел вон.

– Странный наш Трипольский. Очень странный.

– Они все такие.

– Кто?

– Гении, – обыденно ответил Буров и, кряхтя, удобней уселся на табурете, придвинутом к стене. – Закурить бы… За пачку хорошего табака отдал бы… Милош вон отдал бы!

Нечаев пропустил высказывание мимо ушей.

– Какие у тебя мысли по поводу всего этого?

– Знаешь, Роман Викторович, я суеверный человек. И как суеверный человек скажу тебе: недаром.

– Что – недаром? – поморщился Нечаев. Разговоры даже с намёком на мистику раздражали его.

– А всё. Хотя бы то, что он убивать меня не стал. Ты ж не дурак, командир. И не пацан. Знаешь же, что голова моя вон там, – он махнул в сторону радиопульта, – валяться должна бы. Ан нет. И значит – недаром.

– Что если внутри засел псих какой-нибудь?

– Как тогда, на Таганроге? Это вряд ли. Я уверен: внутри Фрэнки нет мяса.

– Ты ему и прозвище дал? – на миг Роман ощутил в Бурове родственную душу. – И с чего такая уверенность?

Нечаев поздно понял, что немного иначе следовало бы сформулировать вопрос. Каждое буровское «я уверен» означало жирную точку в отдельно взятом вопросе. Истукан зыркнул на него, но смолчал.

– Едва ты впервые услышал словосочетание «военный комиссариат», а я уже был под Псковом. Там к нам в окопы как-то с фланга умудрились зайти господины. Щёлкали кулаками черепа мужикам как переспелые арбузы: тац! тац! Что человек против машины в рукопашной? Только если вычислить оператора нейрозвена. Вот я и вычислил. В сорок первом «Ос» ещё не было. Но принципиальной разницы в системе сброса излишков углекислого газа у синтетиков нет. Слышал же нашего американца – зачем выдумывать велосипед. Вот здесь, – Буров ткнул себе пальцем под нижнюю челюсть сбоку, – у них у всех трубка газоотвода. Она, представь, из тонюсенького алюминия. Вот, даже тебе смешно. Один точный удар чем-нибудь тяжёлым заминает трубку, и углекислый газ не сбрасывается под давлением, а потихоньку накапливается. Тогда, в сорок первом, я угадал. Внутри был живой человек, и он был вынужден что-то предпринять, чтобы не задохнуться. Панические импульсы черт-те что натворили с завязанными на нём синтетиками. Это дало нам время.