Уже в брахманах (особенно в мифах о сотворении мира «владыкой живых существ» Праджапати) мы сталкиваемся с попытками философских спекуляций о сущности мироздания, богов и людей. Однако специально философской экзегезе ведийской религии посвящены произведения третьего разряда ведийской литературы – упанишады (букв.: «сидение-[ученика]-подле-[учителя»], впоследствии – «сокровенное знание»). Число упанишад чрезвычайно велико (всего их свыше двухсот), но подлинно древними, непосредственно примыкающими вместе с араньяками («лесными книгами») к брахманам и заключающими ведийскую литературу «шрути», являются десять – четырнадцать сочинений. Среди них наиболее известны «Брихадараньяка-упанишада», «Чхандогья-упанишада», «Каушитаки-упанишада», «Катха-упанишада», «Иша-упанпшада» и некоторые другие, написанные частично стихами, частично прозой. Упанишады, в отличие от брахман, ставят себе целью научить не точному и неукоснительному исполнению культовых предписаний, но, переосмыслив само понятие ритуальной жертвы в жертву духовную,– глубокому постижению законов и смысла бытия. Именно в упанишадах развиты – впоследствии ставшие кардинальными для индийской религии и философии – доктрины сансары (круговорота рождений), кармы (предопределенности форм существования индивидуума его же собственными деяниями в прошлом), мокши (освобождения) и, прежде всего, учение о Брахмане и Атмане (единстве всего сущего, объекта и субъекта). Так, в одном из самых знаменитых отрывков из «Чхандогья-упанишады» (6 гл.) мудрец Уддалаки Аруни наставляет своего сына Шветакету, что объективно сущее (Брахман) нераздельно присутствует во всех явлениях живой и неживой природы и одновременно эта высшая объективная субстанция тождественна началу субъективному, индивидуальному (Атману). Сконденсированное в формуле tat tvam аsi («Ты есть То»), поучение это составляет краеугольный камень философии упанишад.
Как это вообще свойственно древним религиозно-философским текстам, создатели упанишад облекали свои идеи в форму аллегории, притчи, развернутого сравнения, нашли, подобно Платону, такой специфический прием изложения абстрактных концепций, как диалог учителя и ученика. Выразительность и своеобразие стиля упанишад, преломлявшего отвлеченную мысль в конкретно-чувственные образы, содействовали распространению их учения не только в Индии, но и далеко за ее пределами. Влияние упанишад можно обнаружить в сочинениях раннехристианских мыслителей и неоплатоников, у персидских суфиев и средневековых европейских мистиков, наконец, в новой западной философии, начиная с Шопенгауэра и Эмерсона.
Упанишады в какой-то мере отражали свободную интеллектуальную реакцию на окостеневшие и уже не вполне отвечающие изменившимся социально-историческим условиям догматы ведийской религии. Однако и формально и по существу они не порывали с ними, а лишь намечали новую возможность их интерпретации. Между тем в середине I тыс. до н. э. возникают два реформаторских движения, которые, хотя и уходят своими корнями в индийскую религиозную и культурную традицию, тем не менее пытаются предложить решительно отличную от вед систему духовных ценностей. Влияние первого из этих движений – джайнизма – исторически оказалось весьма ограниченным, зато другому – буддизму – суждено было стать одной из великих мировых религий.
Основатель буддизма Гаутама Будда выступил со своими проповедями в конце VI в. до н. э. Будда сознательно уклонялся от решения абстрактных, метафизических проблем, его учение носило практический, по преимуществу этический характер. Будда стремился указать новый путь жизни, который избавил бы человека от страдания. Этот путь он видел не в ритуале и жертвах, но и не в аскетизме, а в добродетели, самовоспитании, знании, дающих свободу от жизненных пут и привязанностей. Только такой путь, согласно учению Будды, может избавить человека от страданий сансары – бесконечной цепи существований то в одном, то в друго облике. Проповеди Будды составили, как утверждают его последователи, основу священного буддийского канона, отрывки из которого дошли до нас на многих языках (в том числе и санскрите), а полная версия—на языке пали. Палийский канон «Типитака» («Три корзины [закона]») был записан в 80 г.до н. э. на Цейлоне, но история его создания начинается много раньше, и он включает в себя тексты, складывавшиеся на протяжении многих столетий – от VI до II в. до н. э.
«Типитака» состоит из трех разделов: «Виная-питаки» («Корзины наставлений»), «Сутта-питаки» («Корзины текстов») и «Абхидхамма-питаки» («Корзины мудрости»). Каждый из разделов, в свою очередь, делится на части, а каждая часть содержит несколько книг.
В целом «Типитаку» характеризует, казалось бы, совершенно свободное смешение стилей, жанров и форм, часто в рамках не только одной части, но и одной книги имеются отрывки разного по времени и содержанию происхождения, однако все вместе они дают широкую и взаимосвязанную панораму учения раннего буддизма, последовательно излагая правила поведения и жизни в буддийской общине, буддийскую этику и дидактику.
Само собой разумеется, что тексты «Типитаки» интересны прежде всего для историка буддийской религии. Но этим их значение далеко не исчерпывается. Многие книги канона по своим чисто литературным, художественным качествам принадлежат к выдающимся произведениям и индийской и мировой литературы. В этом отношении выделяется второй раздел «Типитакп» – «Сутта-питака», которая, будучи адресованной широкому кругу слушателей, излагает буддийское учение – дхамму наименее догматически. Тексты «Сутта-питаки» написаны прозой и стихами, содержат поучительные диалоги, легенды и притчи, связанные с именами Будды или его учеников. Самой известной частью «Сутта-питаки» является ее последняя, пятая часть – «Кхуддака-никая» («Собрание коротких поучений»). В нее, наряду с другими памятниками, включены книги, которые по праву считаются шедеврами буддийской классики: «Дхаммапада» («Путь добродетели»), «Сутта-нипата» («Малое собрание текстов»), «Тхера-гатха» и «Тхери-гатха» («Строфы монахов и монахинь») и «Джатаки» («Истории былых рождений [Будды]»).
«Дхаммапада» – своего рода компендиум буддийской мудрости, в ней в виде коротких сентенций, которые традиция приписывает самому Будде, полно и просто изложены основные моральные принципы буддизма. Каждая сентенция составляет одну строфу, звучащую лаконично и афористично, по исключительно емкую по мысли. Отдельные строфы вполне самостоятельны и закончены, тем не менее они связаны едва заметными переходами, то примыкая друг к другу как тезис и антитезис, то развивая и углубляя какую-либо одну идею. Это позволило составителям «Дхаммапады» объединить группы сентенций в главы и главы эти назвать либо тематически (о мудрых, о зле, о наказании, о счастье, о гневе и т. п.), либо по центральному, обычно аллегорическому образу, связующему отдельные строфы (глава о цветах, глава о слоне). Сравнения, метафоры, аллегории «Дхаммапады» зиждутся на явлениях повседневного опыта и почерпнуты из житейских наблюдений. Каждое из них искусно, многосторонне обыгрывается и получает дополнительные окраску и смысл в контексте всего памятника в целом. Это придает образам «Дхаммапады» необычную объемность, многозначность, и, став традиционными в последующей буддийской литературе, они всегда вызывают у читателей или слушателей множество разноплановых ассоциаций.
Та же, что и в «Дхаммападе», глубина и подкупающая простота идей, находящих созвучие в эпической литературе иных народов, та же убедительность художественных средств их воплощения обусловили мировую славу другого буддийского памятника – «Сутта-нипаты». Отдельные афоризмы «Дхаммапады» в «Сутта-нипате» как бы развернуты в небольшие ПОЭМЫ – сутты, иллюстрирующие какую-либо поучительную мысль или ситуацию и композиционно организованные с помощью приемов рефрена и синтаксического параллелизма. Повествовательные отрывки чередуются в «Сутта-нипате» с диалогическими (см., например, сутту о Дханийе), многие из которых, пересказывая эпизоды из жизни Будды, послужили позднее толчком к созданию эпических его жизнеописаний. Роль «Сутта-нипаты» в буддийской традиции вообще велика, поскольку, как свидетельствуют ее язык и содержание, это одна из древнейших книг канона, и этическая доктрина Будды, еще свободная от позднейших напластований, представлена в ней наиболее адекватно.
