- Хорошо. Через два часа я пришлю вам свой парадный мундир с наградами. Мне они больше ни к чему. Все. Действуем. - С этими словами Генри встал, поставил полупустой бокал с коньяком на стол и решительной походкой вышел из кабинета. Уходя он услышал, как Шувалов крикнул своего адъютанта. Немного погорланив для порядку, диктуя адъютанту разнообразные распоряжения, Шувалов весьма громко скомандовал принести еще коньяку, при этом жестом подозвал его поближе и шепотом ему сказал:

- Слышал наш разговор? Хорошо. Проверь, уехал ли этот, - он махнул в сторону двери, - и возвращайся.

Спустя полчаса Андрей вернулся. В комнате уже творился жуткий бардак. Шувалов собирал вещи. Чтобы прийти в себя Петр Андреевич даже понырял головой в ушат холодной воды, что ему срочно организовали слуги. На столе лежал снаряженный новомодный револьвер под унитарные патроны производства Московского оружейного завода, какие-то деньги ассигнациями и небольшая пачка писем.

- Он уехал? Отлично. Андрей. Ты все слышал и отлично понимаешь, что нам осталось недолго. И мне, и тебе. Если мы попадем в руки цесаревича, то нас ждет очень неприглядная участь. Как говаривал сам Александр 'и живые позавидуют мертвым'. Он не простит нам гибели отца, жены, сына и почти всех родственников. Я понимаю, у тебя тут девушка и ты ее сильно любишь. Если бежать, то тебе ее придется оставить. Ты на это пойдешь? Не мнись. Говори как есть.

- Вы хотите мне предложить способ остаться?

- Да. И заодно избавить меня от преследования Александра, который не остановится, пока не увидит мой труп. Если ты мне поможешь бежать, то я подготовлю пакет документов, которые полностью реабилитируют тебя в глазах императора. Он простит. Я в этом совершенно уверен. Может быть, даже наградит. Тебя это устраивает?

- Что нужно делать?

- Вот список, - Петр Андреевич подал ему лист с несколькими строками, - по нему нужно разослать курьеров и срочно призвать адресатов в Зимний дворец со всеми людьми. Этот Генри задумал что-то недоброе. По всей видимости, в порту нас ждет засада. Поэтому распорядись доставить в приемную ящики с револьверами и боеприпасами из оружейной комнаты дворцовой охраны. Так. Что еще? Ах да. Подготовь срочно приказы для гарнизонов Петропавловской крепости и Зимнего дворца - выступить по тревоге на оборону Московской заставы.

- Московской заставы? - удивился адъютант.

- Да. Я не желаю им смерти. Они честные ребята, которые просто выполняют свой долг. Я, конечно, сволочь, но не до такой степени. Хм. А вот финским частям надлежит выступить по направлению к Варшавской железной дороге. - Шувалов злобно улыбнулся. - Английскому полку, что стоит в Гатчине, телеграфируй: 'Срочно занять оборону на Варшавском вокзале'. Что еще? Ах да. Всех лишних людей - выпроводи из Зимнего дворца. Мне тут горы трупов не нужны. Оставь только тех, кто тебе остро необходим. Потом, как я уйду, выведи их и подожги дворец.

- Он и так практически пуст. После той бойни слуги боятся в нем оставаться на ночь. Говорят - страшно, да и кошмары снятся. Те душераздирающие вопли они не в силах забыть. Да и не только вопли... такое забыть вообще сложно.

- Вот и хорошо. Вот и ладно. Так. Вроде бы все. Поспеши голубчик, времени у нас очень мало. По готовности доложись. Да. Чуть не забыл. Пошли карету за моей семьей. Все. Беги.

4 октября 1867 года. 1:25 ночи. Гатчинский дворец.

- Ваше императорское высочество! Ваше императорское высочество! - в покои практически ворвался слуга, перепугав Константина Николаевича до такой степени, что тот схватил револьвер, который с недавнего времени спал вместе с ним, под подушкой, и едва не застрелил незадачливого крикуна.

- Чего ты орешь?! Что случилось?

- Англичане! Они ушли! Никого нет! - слуга тяжело дышал и был возбужден.

- Что, вот так молча собрались и ушли? - Константин Николаевич недоуменно почесал затылок.

- Да. Они очень спешили. Много вещей побросали. Агафон говорил, что они как ужаленные с места сорвались и побежали куда-то.

- Хорошо. Распорядись закладывать экипажи и буди всех. Мы немедленно уезжаем.

- Куда ж мы поедем? Кругом воры да разруха.

- В Кронштадт поедем. К морякам. Мне думается, это единственное тихое место во всем этом балагане...

4 октября 1867 года, 8:06, штабной вагон наступающего Московского корпуса.

- Ваше императорское высочество, - на пороге по струнке вытянулся один из дежурных офицеров, - поступили данные с разъездов. На подступах к столице их обстреляли солдаты противника.

- Где? - офицер склонился над картой и спустя несколько секунд ткнул пальцем в небольшую деревню между Гатчиной и окраиной города. - Потери есть?

- Никак нет. По разъезду открыли огонь с дистанции более пятисот шагов. Он поспешно отступил. Убитых и раненых нет.

- Хм. Гатчинский дворец пуст... Отлично. Занимаем его и разворачиваем штаб корпуса, при нем полевой госпиталь. Распорядитесь поднять в воздух первую воздухоплавательную роту и начать выгружаться частям второго стрелкового и первого артиллерийского полков. Место сосредоточение вот тут, - Александр ткнул пальцем к северо-востоку от Гатчины. - Остальные пусть сидят по эшелонам. Вопросы есть?

- Никак нет.

- Выполняйте.

...

Константин всю дорогу от Гатчины до Санкт-петербургской набережной ехал очень встревоженно. По улицам мелькали редкие взволнованные прохожие. То здесь, то там раздавались крики. Местами шли небольшие драки. Из тех обрывков фраз, которые до него доносились, он совершенно ясно понял, что к городу должен был подойти с минуты на минуту авангард Московского корпуса. В предрассветном полумраке видимость была плохой, поэтому приходилось ехать аккуратно. Затруднения усиливались из-за того, что газовое освещение города в ходе волнений было нарушено и не работало. Недалеко от набережной, откуда Константин Николаевич планировал добраться до крепости, оказался завал напоминающий импровизацию на тему баррикады, которую не успели достроить. И вот, в тот самый момент, как слуги завершили растаскивать наваленный на дорогу хлам, вдали зазвучали довольно частые выстрелы. Он прислушался - ничего не прояснилось. Где-то шла активная перестрелка. Пришлось укрыть семью и женщин в каретах и отвести их в сторону, за ближайший дом, а самому вместе со слугами засесть за остатки баррикад с револьверами наизготовку. Патронов было очень мало - едва ли по десятку на 'ствол'. А потому Константин Николаевич необычайно переживал, опасаясь появления бандитов (что это они, он был убежден) и, порывался убежать. Но куда ему еще было бежать? Попадать в руки Шувалова он не горел желанием. Да и с племянником здороваться не спешил. А уж оказаться в распоряжении перепуганной массы солдат и подавно.

Впрочем, время шло, но никто со стороны набережной не появлялся. Стрельба утихла. И наступила ночная тишина. Необходимость что-то делать вынудила Константина отправить на разведку двух слуг: Агафона с Ефремом. Спустя четверть часа, насмерть перепугав всех, и чуть не попав под обстрел, они вернулись и доложили, что набережная завалена трупами, а вокруг них никого нет.

Выступили. Осмотр места показал, что тут совсем недавно прошел скоротечный бой между русскими солдатами и английскими, судя по форме. Убитых оказалось прилично - около двух сотен. Красных мундиров лежало значительно больше. Трупы валялись не только на набережной, но и рядом, а также плавали в воде и притворялись тюками в трепыхающихся на волнах лодках. Англичане были вооружены капсюльными револьверами, русские - новыми московскими.

Первое желание Константина было простым - сесть на лодку и уплыть. Так как находиться в таком месте казалось ему очень опасным. Однако легкий хрип привлек внимание великого князя. Он подошел поближе к источнику шума. Да. Так и есть. Этот 'труп' еще дышал, но судя по ранениям, которые отчетливо проступали на спине его мундира, подобное не могло длиться долго. Константин присел на корточки и перевернул хрипящее тело на спину, чтобы увидеть его лицо. Взглянул и сразу отпрянул. В свете масляного фонаря, который уже поднесли слуги, на него смотрел оскал сэра Генри. Пуля повредила ему лицо, но он все еще был хорошо узнаваем. Тот, видимо, тоже узнал Константина Николаевича и попробовал поднять на него свой револьвер. Впрочем, безуспешно. Так как рука великого князя надежно зафиксировала оружие, заметив эту шалость умирающего.