– Ну как? Будем беседовать? Кивни, если хочешь что-нибудь сказать мне… А-а, я забыл, что ты даже кивнуть не можешь.

Он вставил трубки в ноздри Кроссу, и тот жадно задышал, как человек, вынырнувший из десятиметровой глубины.

– Видишь, как все просто? – произнес его мучитель. – Будешь сотрудничать?

– Чего вы хотите? – прохрипел Кросс.

– Что ты сказал Босху?

Взгляд Кросса скользнул к часам, потом остановился на Милтоне. Не думаю, чтобы он смотрел время. Мне внезапно пришла мысль, что он знает о камере. Он хороший сыщик. Может, он догадывался о моей затее с камерой.

– Я рассказал ему о своем расследовании. Все, что помню. От ранения у меня память отшибло. Затем начал кое-что вспоминать…

– Зачем он приезжал еще и сегодня?

– Я забыл ему сообщить, что у меня сохранились досье. Жена позвонила ему, и он приехал за бумагами.

– Что еще?

– Ничего.

– Что тебе известно о похищенных деньгах?

– Ничего. Мы с напарником до этого не дошли.

Милтон наклонился и взялся за дыхательные трубки.

– Я правду говорю, – испуганно протянул Кросс.

– Только попробуй соврать!

Агент отнял руки от трубок.

– С Босхом больше не общаться, понял?

– Да.

Кросс опустил голову.

Выходя с напарником из комнаты, агент Милтон погасил свет. Перед тем как погас экран, мы услышали, что Кросс плачет. Он стонал, стонал судорожно, как раненый зверь. Я не смотрел на Биггаров, и они не смотрели на меня. Мы стояли, уставившись на темный экран.

Через минуту камера отключилась, но вскоре экран опять засветился. Это включила свет вошедшая в комнату Дэнни. Я взглянул на часы. Миновало всего три минуты после ухода фэбээровцев. Дэнни приблизилась к мужу и села к нему на колени, обхватив ногами его тощие бедра. Распахнула халат и притянула его голову к обнаженной груди. Лоутон рыдал навзрыд, а она успокаивала его, как малого ребенка. Потом Дэнни запела.

Я знал эту песню, и пела она замечательно, пела мягким, как утренний ветерок, голосом, а не резким, скрипучим, каким пела первая исполнительница, старавшаяся вложить в песню все горести и муки человечества. Луи Армстронга мало что трогало, но если бы он услышал, как пела Дэнни…

У меня возникло ощущение, будто я незваным гостем вторгся в чужую жизнь.

– Выключи! – попросил я Андре.

Памятным событием в моей полицейской карьере было не раскрытие какого-нибудь крупного преступления, а 3 марта 1991 года. Дело было после ленча. Я сидел за столом и делал вид, что заполняю бумаги. Но, как и все мои сослуживцы, я ждал. Когда все побросали дела и начали собираться у телевизоров, я тоже встал. Один телевизор стоял в кабинете лейтенанта, другой подвешен к стене в клетушке, где работал парень, занимавшийся делами по взломам. С лейтенантом я в ту пору не ладил, и потому пошел в ту клетушку. Мы были наслышаны о происшедшем, но мало кто видел отснятый материал. Изображение было черно-белым, зернистым, но достаточно ясным, чтобы понять, что грядут иные времена.

Четверо полицейских стояли над лежащим на земле человеком. Это был Родни Кинг, чернокожий, бывший заключенный, а ныне преуспевающий торговец. Двое молотили его дубинками, третий бил ногой по ребрам, четвертый заряжал пистолет. Вокруг толпились еще полицейские. У многих из нас отвисла челюсть, и стало муторно на душе. Нас словно обманули, предали. Все сознавали, что полицейская практика меняется. Правда, мы еще не знали, меняется к лучшему или худшему. Не знали, что под треск политических дебатов улицы, как приливная волна, захлестнут смертоносные расовые волнения, а жизнь большого города будет на время парализована. И все это из-за происшествия в долине Сан-Фернандо.

Я думал об этом, сидя в приемной юридической фирмы, и понимал, что негодование не скоро оставит меня. Конечно, издевательство над Лоутоном Кроссом – это не избиение Родни Кинга. Оно не отбросит на десятилетия правила наведения общественного порядка, не станет потрясением для города. И все равно: это явление одного порядка. В обоих случаях – злоупотребление властью.

Стены приемной были обшиты панелями вишневого дерева и заставлены такими же книжными полками с рядами томов в кожаных переплетах. В просветах висели писаные маслом портреты учредителей и владельцев фирмы. Я приблизился к одному из них полюбоваться тонкой работой художника. На нем был изображен в полный рост мужчина с каштановыми волосами и пронзительным взглядом зеленых глаз, выделявшихся на загорелом лице. Золотая табличка на рамке из черного дерева сообщала: «Джеймс Форман». Выглядел он как и подобает состоятельному человеку.

– Мистер Босх, пожалуйста!

В дверях стояла дородная дама, которая провела меня в приемную. Мы шли по коридору, устланному пушистым зеленым ковром. Казалось, каждый мой шаг сопровождается произнесенным шепотом словом «деньги». Через полминуты мы были еще в одном кабинете. Из-за стола поднялась незнакомая мне женщина и протянула руку:

– Добрый день, мистер Босх. Меня зовут Роксанн. Я помощница мисс Лонгуайзер. Угодно прохладительного, кофе или что-нибудь еще?

– Благодарю, ничего не нужно.

Женщина жестом указала на дверь сбоку от ее стола. Я постучал и вошел. В руках у меня был позаимствованный у Барнетта портфель.

Джанис Лонгуайзер сидела за столом размером с гараж для двух машин. Над ней возвышался четырехметровый потолок. Такие же, как в приемной, панели и книжные полки вишневого дерева. Джанис – высокая, стройная – выглядела маленькой в этом огромном кабинете. Мы улыбнулись друг другу.

– В приемной окружного прокурора мне прохладительного или кофе не предлагали, – произнес я.

– Помню, помню, Гарри. Времена меняются.

Ей пришлось перегнуться через стол, чтобы подать мне руку. Мы познакомились с Джанис, когда она начинала юридическую карьеру в районных уголовных судах. Я следил за ее карьерным ростом. Теперь она вела крупные и трудные дела. Тогда она обещала стать хорошим прокурором. Сейчас старалась стать классным адвокатом. Прокуроры, как правило, всю жизнь лямку не тянут. Они переметываются к противной стороне, где хорошо платят. Судя по кабинету, Джанис хорошо платили.

– Садись, – сказала она. – А я как раз собиралась разыскать тебя. Замечательно, что ты объявился.

– Разыскать? Для чего? Взялась вызволить из тюрьмы кого-нибудь, кого я засадил?

– Нет. Я хотела поговорить с тобой насчет работы.

Я поднял брови. Джанис сияла, словно предлагала мне ключи от города.

– Ты вряд ли знаешь, чем мы занимаемся, Гарри.

– Я знаю, что вас было трудно найти. В телефонной книге вашей фирмы нет. Пришлось справляться у знакомого в канцелярии окружного прокурора.

– Все верно, – кивнула Джанис. – Нас нет в телефонной книге. Нам не обязательно там быть. У нас несколько постоянных клиентов. Мы ведем все их дела.

– В том числе уголовные?

Джанис заколебалась. Она пыталась сообразить, зачем я спрашиваю.

– Да, в том числе. Я в этой фирме главный эксперт по уголовным делам. Потому и собиралась позвонить тебе. Я слышала, ты ушел в отставку, и это нас устраивает. Для такого опытного человека, как ты, у нас всегда работа имеется. Занят будешь неполный день. Правда, иногда появляются трудные и опасные дела.

Я медлил с ответом. Во-первых, не хотелось обижать ее отказом. Во-вторых, я и сам собирался предложить ей поработать на меня. Не нужно говорить, что ее предложение неприемлемо и я не переметнусь на другую сторону, сколько бы там ни платили. Не важно, что я в отставке. У меня есть цель в жизни. И она не в том, чтобы защищать интересы сомнительных личностей.

– Джанис, – промолвил я, – я не ищу работу. У меня и так дел хватает. Я пришел предложить тебе поработать на меня.