Словно завороженный пошел за ними и Назаров. Впоследствии, вспоминая этот миг, он никак не мог объяснить себе, какая сила толкнула его тогда в пролетку.

— Ведь чуял: не надо ехать! — стукнув кулаком по столу, сказал он через несколько часов, когда уже сидел в кабинете Николаева. — Ведь словно сила какая толкнула!

— С князем потолковать захотелось, — сказал Зявкин. — Это мы понимаем. Итак, значит, честь имеем с полковником Назаровым? Разговор у нас будет короткий. Сейчас вы напишете приказ: отряду сдать оружие, рядовым казакам разъехаться по домам, пройти в исполкомах регистрацию и мирно работать. Офицерам явиться с повинной в следственную комиссию. Кто не участвовал в убийствах коммунистов и советских работников, будет амнистирован. Ясно?

— Чего ясней! А если я такой приказ не напишу?

— Тогда пеняй на себя! — жестко ответил Федор Зявкин.

— Расстреляете?

— Да нет, похуже будет!..

— Что ж это похуже? — еле слышно выдохнул арестованный и судорожно глотнул.

— А вот что. — Зявкин встал из-за стола и, обойдя его, подошел вплотную. — Свезем мы тебя обратно в Елизаветинскую и объявим перед всем народом, кто ты есть такой, сколько ты человек продал и сколько сейчас обманом довел до такого отчаянного положения, что им ни домой, ни куда не податься! Пусть они тебя своим судом судят! — Голос Зявкина звучал ровно, спокойно.

— А кто же я такой? — с глазами, полными ужаса, спросил арестованный.

— Рассказать? — Зявкин взял со стола синюю папку с бумагами.. — Авантюрист и предатель трудового народа, городовой четвертой части города Царицына Назар Моисеев, вот кто ты! В полковниках захотелось побывать? Как убил на берегу Маныча раненого Назарова, рассказать? Как документы присвоил? Вот это самое и скажем казакам. На их суд.

Слов нет, внешность с Назаровым схожа, только грамоты не хватает. Ну, тут Ремизов помогал бумаги писать. Скольким людям голову заморочил, скольких от дома отбил, под пули посылал!..

— Ладно, — сказал арестованный, — дайте бумагу, ваша взяла!

Посланцы в Елизаветинскую, отбывшие с приказом полковника Назарова, не вернулись. Вместо них на следующее утро у подъезда Дончека осадили взмыленных коней пятеро казаков-делегатов. Вот что они привезли в ответ на приказ:

Чекисты собрались на срочное совещание.

— Ясное дело, — сказал Зявкин, — офицеры воду мутят. Половина из них — каратели, этим нечего терять.

Со своего места грузно поднялся Тишковский.

— Вы вот что, товарищи, учтите, ведь каждый казак с малых лет усвоил: сам погибай — офицера выручай! Традиция! Им, может быть, и не нужен этот самый Назаров, но амбиция казачья. Тут надо тонко подойти.

— А может быть, отвезти им этого Назарова и разоблачить?

— Надо, чтобы поверили.

В середине совещания пришел Буденный. Он внимательно прочел послание казаков и, задумчиво поглаживая усы, сказал:

— А где эти их делегаты? Мне бы с ними потолковать с глазу на глаз.

— Пожалуйста, Семен Михайлович. Миронов, проводи товарища Буденного.

Командарм ушел. Совещание продолжалось. Только к концу его Буденный снова вошел в кабинет.

— Есть теперь и у меня предложение, — сказал он, хитро улыбаясь.

Второй день станица Елизаветинская гудела митингами. Из окружных станиц и хуторов съехались казаки. Прибыли походным порядком и вооруженные сотни, скрывавшиеся в камышах. Митинг, бурливший вначале на одной центральной площади, раскололся теперь на десятки малых.

К полудню в воскресенье, к сроку, указанному в ультиматуме, страсти особенно накалились. Уже тяжело избили кого-то, грозились винтовками, с минуты на минуту могла вспыхнуть общая междоусобица, когда на станичную площадь влетели два молодых казачка, скакавших верхом без седел, охлюпкой.

— Едут! Едут! — кричали они истошными голосами, покрывая шум.

И разом стих людской водоворот, глядя, как с гряды холмов по вьющейся пересохшей дороге течет вниз клуб пыли, а впереди него бежит небольшой открытый автомобиль. Он быстро влетел на площадь и остановился у самого края толпы, пофыркивая разгоряченным мотором и чадя непривычным запахом горелого бензина. Щелкнули дверцы. Два человека шли прямо на толпу. Люди ахнули, загудели и снова замолкли.

Впереди в полной форме при всех своих орденах шел, придерживая рукой золотую шашку с алым орденским бантом, командарм Семен Буденный, за ним в кожаной куртке и фуражке со звездой шагал второй, в котором многие из толпы узнали председателя Дончека Федора Зявкина.

Молча расступалась перед ними толпа. Приехавшие шли по узкому человеческому коридору. Потом, словно убедившись в реальности происходящего, люди снова заговорили:

— Послухаем!

— Гутарить будут!

— Эх! Орел, Семен Михалыч!

— Што ему! За бугром небось корпус стоит!

— А энтот из Чека!

— Комиссар!

Буденный и Зявкин поднялись на трибуну. Очередной оратор, не закончив своей речи, спрыгнул вниз в толпу. Командарм обвел взглядом лица.

— Здорово, станичники! — Голос его, привычный к командам, звучал зычно. — Слышно меня?

— Давай крой, слышно! — ответила толпа.

— Тут кто-то про корпус сказал, — Буденный поискал глазами в толпе, — ты, что ли? Нет с нами корпуса и никого нет. Вон ваши пятеро скачут, приотстали.

На дороге показались возвращавшиеся из Ростова делегаты.

— Мутят вам головы, станичники. Мы уж отвоевались, буржуев за море выкинули, а с вами, хлеборобами, чего нам воевать? Верно говорю: мутят вас, пора уж хлеб убирать, а вы воевать собрались?

Полковника Назарова ждете? Нету никакого Назарова в природе. Вот товарищ Зявкин не даст соврать. Подбил вас на это дело бывший городовой из Царицына. Он полковника вашего убил в прошлом году на Маныче и документы его взял…

Толпа зашумела. Справа от трибуны закипела какая-то свалка, кинули на землю человека, сомкнулась над ним толпа и расступилась. Осталось лежать распростертое тело.

— Прапорщика Ремизова кончили, — крикнул кто-то, — стрелять хотел!

— Вот пес!..

— Генерал Ухтомский сам подписал приказ, — продолжал Буденный. — Он человек военный, понял: ничего не выйдет. Конная Армия в Ростове, а против нее кто устоит? Есть тут конармейцы?

— Есть! — ответил с площади недружный хор голосов.

— Вот пусть ваш делегат скажет!

На трибуну поднялся пожилой казак.

— Верно Буденный говорит, станичники, нету никакого полковника, а есть городовой. Я ему в рожу плюнул.

А генерала Ухтомского мы сами видели. «Складайте, — говорит, — казаки, оружие во избежание дальнейшего кровопролития».

Казак надел фуражку и, махнув рукой, сошел с трибуны.

— Слушай меня, — голос Буденного гремел, как перед атакой. — Бросай оружие здесь! — Он указал на небольшое пространство перед трибуной. — Расходись по домам.

В тишине звякнула первая винтовка об утрамбованную землю, за ней вторая, и разом зашумела площадь. Летели на землю карабины, наганы, гранаты, пулеметные ленты, подсумки с патронами. В разных местах площади обезоруживали сопротивлявшихся офицеров.