— Рыбка — это хорошо, — сказал урядник. — Мозги то у тебя заработали? Вспомнил, где громилу видел?

Мужик задумался. По нему было видно, что он и вправду пытается вспомнить, где видел своего пассажира.

— Нет, не вспоминается. Вот если бы еще!

— Будет с тебя.

Тараканов прислонился к окну и стал дремать.

Когда они вышли на площадь перед Павелецким вокзалом и стали рядиться с извозчиками, Тараканов почувствовал, что его знобит. Сразу вдруг начало першить в горле, из носа потекло. В санках симптомы простуды усилились, и, входя в жандармское помещение вокзала, Тараканов понял, что заболел.

Их ждали двое. Один представился полицейским надзирателем охранного отделения Поликарповым, а напарника представил агентом Георгадзе.

— Вы вдвоем?

— А вы хотели, чтобы весь жандармский дивизион на вокзал прислали? Это у вас в деревне экс — событие, а в Москве их по два-три в неделю. Я уж и не помню, когда дома был. А вы почему по форме? Неужели не могли сообразить в партикулярное переодеться?

— Да времени совсем не было.

— Как же нам быть? Ну, вы, ладно, то, что в чиновничьей шинели, в принципе даже лучше, на ней же не написано, что вы по полиции служите. А вот как быть с урядником? Если они увидят урядника на московском вокзале, то сразу догадаются, зачем он здесь. Господин старший унтер-офицер, — обратился Поликарпов к жандарму, — не распорядитесь ли вызвать сюда какого-нибудь городового схожей с урядником комплекции? Пусть они с ним шинелями и шапками поменяются, и пока мы не закончим, городовой у вас чайку попьет.

— Сделаем!

— Спасибо. — Надзиратель охранки повернулся к Тараканову: — Рассказывайте!

Поликарпов внимательно выслушал надзирателя, поговорил с Игнатьевым, уточняя приметы налетчиков.

— Значит, так сделаем. Игнатьев и вы встанете у начала платформы, на которую прибудет поезд, урядник, переодетый городовым, пусть идет в ее конец и смотрит, не пойдет ли кто-нибудь в обратную от вокзала сторону. Мы с Георгадзе — посредине. Если кто-нибудь из вас заметит разыскиваемых, пусть даст нам сигнал. Ну, скажем, достанет платок, снимет шапку и оботрет лоб. Мы подходим, идем за заподозренными, доводим их до площади, где толпа пассажиров поредеет, и скопом на них бросаемся. Никаких «вы арестованы», «будьте любезны пройти», ни в коем случае! Люди серьезные и вооруженные. Палить начнут, никому мало не покажется. Всем все понятно?

— А мне тоже? — Игнатьев сжимал в руке шапку.

— Что тоже?

— Тоже бросаться скопом?

— Нет, ты господину полицейскому надзирателю на пассажиров своих укажешь и отходи от него подальше, чтобы они тебя не увидели. Ясно?

— Ясно, — с облегчением проговорил Игнатьев.

Все бы могло пройти как по маслу, если бы поезд не задержался на полчаса. Тараканов, голова которого гудела как котел, и не заметил, как Игнатьев исчез, а когда он его увидел, было поздно. Мужик успел сбегать в казенную винную лавку, купить там полбутылки водки и выпить ее прямо из горла. Он подошел к надзирателю, улыбнулся, полез целоваться, но свалился и уснул у его ног. Опознавать грабителей стало некому.

Подбежал красный как рак Поликарпов. Он кинул на Тараканова уничтожающий взгляд, достал папиросу, закурил. Подошли Георгадзе и урядник.

— Дислокацию не меняем. Этого урода — на извозчика и в ближайший участок, вытрезвляться. Приметы все помнят? Внимательно разглядываем прибывших с поездом, и если увидим схожих по приметам, то даем условный знак. Потом, эх, делать нечего, подходим скопом, представляемся и просим показать документы. Просите вы, милостивый государь, а мы вас страхуем. Все ясно?

— Ясно. — Тараканов то краснел, то бледнел и не знал, куда деться от стыда.

Наконец прибыл поезд. Тараканов глядел во все глаза, но никакой похожей по приметам парочки не находил. С поезда выходили или одиночные пассажиры, или целые компании, в основном мещан и крестьян, или кавалеры с дамами.

Один из пассажиров — молодой мужчина в нагольном тулупе, проходя мимо, нечаянно задел его плечом.

— Пардон.

— Ничего страшного.

Мужчина пошел к вокзалу.

Пардон? Откуда нагольный тулуп знает слово «пардон»? Лицо бритое, странно для крестьянина. Лицо. Он где-то видел это лицо. Бритое лицо. Стоп. «Дворянин Тульской губернии Лев Филиппов Волков, двадцати пяти лет, рост два аршина семь с половиной вершков, волосы русые, бороду и усы бреет. Разыскивается уездным членом Тульского окружного суда по Каширскому уезду за преступление, предусмотренное статьей 39-4 “Устава о наказаниях”».

Ну как же! Он в мае этого года раз пятьдесят писал эти слова. И карточку Льва Филипповича Волкова на бумагу приклеивал!

Дворянин Волков появился в их уезде в конце апреля и стал приходить на все разрешенные собрания, которые тогда случались почти каждый день. В паровозном депо собирались железнодорожники, в зале Дворянского собрания — интеллигенция, в библиотеке — мещане-разночинцы. И везде этот Волков начинал агитировать, призывать к беспорядкам. Тогда полиция плохо понимала, что можно народу, что нельзя. В газетах одно писали, начальство другое говорило, а прокурорский надзор — третье. Исправник классных чинов на собрания посылал, они все внимательно слушали, а потом рапорта писали, но приказа меры принимать от исправника не следовало. Потом в ГЖУ эти рапорта прочитали и губернатору о них доложили. Тот Батурина сразу хотел уволить, но пожалел — человек два года до полной пенсии не выслужил, жену больную имел, да и с вице-губернатором в родстве состоял. Оставил, но с тем условием, чтобы смутьян Волков был пойман и строго наказан. Исправник лично явился его арестовывать в номера потомственного почетного гражданина Добронравова. Только Льва Филипповича к этому времени и след простыл. Исправник рвал и метал, всю полицию на ноги поднял, Тараканов с другими писцами полночи объявления о розыске писали, а единственный городской фотограф получил срочный заказ карточку Волкова переснять и десять дюжин размножить. Карточка в ГЖУ имелась, Волков в тамошней картотеке давно числился. Следующую половину ночи Тараканов с Андрюшкой клей мешали и фотографии на объявления клеили. Их по всему городу развесили, всем урядникам и городовым раздали, но только это не помогло. Исчез Волков. Уездный член завел дело по статье 39-4 «Устава о наказаниях, налагаемых мировыми судьями» и выписал полиции постановление о приводе обвиняемого.

Исправника на службе все-таки оставили, но на каждом совещании губернатор ему Волкова вспоминал.

«Эх, хоть не с пустыми руками, не попался лещ, так хоть с ершом. Сергей Павловичу все поприятнее будет». — Тараканов быстрым шагом пошел за уже отошедшим на значительное расстояние Волковым.

«А вдруг не он? Сейчас покажет паспорт на другое имя, и что мне делать? Надо его проверить». Предполагаемый преступник в это время уже начал рядиться с извозчиком.

— Лев Филиппович! — крикнул стоявшему к нему спиной тулупу Тараканов.

Волков на секунду замер, не оборачиваясь, снял с плеча котомку, бросил ее на снег, сунул руку в карман тулупа и быстро развернулся. В руке у него был револьвер.

Полицейский надзиратель остановился как вкопанный. «Мама!» — не сказал, а только подумал он. Раздался гром выстрела. Волкова отбросило назад, спиной на санки, лошадь шарахнулась в сторону. Тараканов обернулся. Сзади с дымящимся револьвером в руках стоял Георгадзе. И только сейчас Тараканов с удивлением сообразил, что за все время их знакомства Георгадзе не проронил ни слова.

Волков был убит наповал. В его котомке полицейские нашли сорок тысяч рублей. Труп экспроприатора отправили в прозекторскую ближайшей больницы, Поликарпов вручил Тараканову под расписку деньги, пожелал удачи и был таков. Урядник и надзиратель поехали домой.

В поезде Тараканов начал бредить, в Кашире Харламову пришлось просить носильщика помочь довести надзирателя до извозчика. Увидев сына, матушка всплеснула руками. Прибывший через полчаса городской врач диагностировал тиф и прописал на семь рублей лекарств.