С конца весны до первых заморозков он рыл окопы в Сиверсгаузене, ежедневно преодолевая пешком по 12 километров – шесть до места работы, шесть обратно. Когда выпал первый снег, военное начальство уволило всех копателей, и Осип Григорьевич всю зиму просидел на шее у жены. Питались они в это время с Настей одной картошкой, салакой по 6 марок за фунт да ржаным хлебом. Мясо и капуста полагались только Ваньке.

Как-то на рынке, куда отставной коллежский секретарь шлялся каждый день в надежде получить поденную работу, он встретил своего ротного командира – штабс-капитана Константинова. Тот был заметно навеселе и в хорошем настроении. Алексей Николаевич пригласил Осипа Григорьевича в ближайшее заведение, угостил водкой и похвастался, что неплохо устроен.

– Я же у Юденича автомобильным гаражом заведовал, и когда мы имущество Северо-Западной армии Эстонии передавали, парочку грузовичков себе оставил.

– Это как? – икнув, спросил Тараканов, отвыкший от спиртного и потому изрядно захмелевший.

– Да просто. Мы с эстонским майором, который у меня имущество по описи принимал, половину гаража промеж себя поделили. Мне грузовики и тонна бензина, ему – три «Форда» и две тонны топлива. Никто внакладе не остался. Я сейчас гараж на Ровяной арендовал, думаю доставкой грузов заняться. Шофера ищу.

– Считайте, что уже нашли, господин штабс-капитан, – сказал Тараканов и опять икнул.

Через час после того, как сбежал тощий эстонец, у гаража остановилась пролетка, из которой на землю ловко выпрыгнули двое изящно одетых господ. Бывших коллег Осип Григорьевич в них опознал сразу.

– Чего сидим? – спросил один из сыщиков, внимательно осматривая обоих шоферов.

– Хозяина ждем, – ответил Наумов, вставая со скамейки.

– И скоро он придет? – продолжил задавать вопросы полицейский.

– А нам почем знать? Он нам не докладчик.

– Вот как? Ну тогда поедем.

– Куда? – больше для проформы спросил Тараканов.

– Туда. Будто не знаешь. На Кирочную, пятнадцать.

Чиновник нарвской криминальной полиции Арвид Перисильд подошел к сидевшему на табуретке Тараканову и неожиданно со всей силы ударил его в ухо. Осип Григорьевич брякнулся на пол и пару минут приходил в себя.

– Ну, будешь говорить, куда мануфактуру дели?

– У вас, господин полицейский, что, две головы?

– В каком смысле? – недоуменно спросил сыщик.

– А в таком. Еще раз ударишь – отвечу. А силушкой меня господь не обидел, ты не смотри, что на вид дохловат. Могу и к праотцам отправить.

– Экий ты смелый! А пулю между глаз не желаешь? Страна на военном положении, и за покушение на жизнь полицейского смертная казнь полагается.

– Я знаю, да только если я пулю получу, тебе от этого легче не станет, не две головы-то у тебя.

– Ты мне, тварь, поугрожай, поугрожай! – Полицейский замахнулся, но, встретившись со взглядом Осипа Григорьевича, не ударил.

Тараканов встал, поднял упавший табурет и сел на него.

– Никакой мануфактуры я не брал. С десяти часов вечера вчерашнего дня до половины девятого утра сегодняшнего был дома. На товарную станцию не ездил. Куда из гаража делся автомобиль, не знаю. Где хозяин – тоже.

В это время дверь по-хозяйски распахнулась, и в кабинет зашло несколько чинов полиции, в форме и без таковой.

– Это комната для допросов, ваше превосходительство, – доложил коренастый мужчина в пиджачной паре невысокому белобрысому полицейскому с затейливым шитьем на воротнике мундира. – Сейчас мой чиновник, господин Перисильд, как раз допрашивает подозреваемого.

– В чем подозревается этот господин? – спросил белобрысый.

– В мошенничестве. Это шофер. Он незаконно завладел вагоном мануфактурного товара.

– Вот как! Это что же, Осип Григорьевич, вы на старости лет переквалифицироваться в бандита решили? – обратился полицейский к допрашиваемому по-русски.

Тараканов внимательно посмотрел на белобрысого, но так его и не узнал.

– Не припоминаете? Меня зовут Якобсон Гуго Модестович.

В памяти опять ничего не всплыло.

– Не помните? – полицейский улыбался. – Восьмой год, лето, Ревель, вы к нам из Петербурга приезжали убийство дознавать[67]. Ну, вспомнили?

– Вспомнил! Вы тогда помощником пристава изволили служить.

– Точно так-с, точно так-с. Ну а теперь – я инспектор всей эстонской полиции, приравнен по должности к заместителю начальника Главного управления! Много против него улик, господин Цейзиг? – спросил Якобсон коренастого по-немецки.

– Если честно, то пока ничего, – ответил по-немецки же начальник КриПо.

Улик действительно не было, да и не могло быть.

О том, в чем конкретно он подозревается, Тараканову так никто ничего рассказать не соизволил, пришлось догадываться самому. Вырисовывалась такая картина: тощий, наверняка владелец какого-нибудь магазина или склада, подрядил Константинова возить мануфактуру с товарной станции. Товар со станции забрали, а в магазин не привезли. Из гаража пропал грузовик Наумова, скорее всего на нем мануфактуру и похитили. Час назад сюда приводили какого-то перепуганного очкарика, который, внимательно осмотрев Осипа Григорьевича, заявил, что «это не тот». Это, скорее всего, какой-то работник с товарки, который отпускал груз. Чем больше Тараканов думал над этим делом, тем тревожнее ему становилось.

В это время в кабинет нерешительно вошел еще один человек – паренек с красной повязкой с надписью «Korrapidaja»[68] на рукаве. Вошел и встал в уголке, по-видимому, не зная, как вести себя в присутствии столь высокого начальства.

– Вам чего, Корроди? – спросил у паренька Цейзиг.

– Только что сообщили об убийстве, господин начальник.

– Где?

– На Плитоломке. Местные жители нашли там труп неизвестной женщины.

– А почему вы сразу решили, что это убийство? Может, она сама себя порешила. Или вообще от болезни какой померла.

– Никак нет-с. Труп был в мешок положен. Да и лицо, как районный начальник сообщил, все топором изрублено.

Цейзиг вопросительно посмотрел на Якобсона.

Тот кивнул:

– Езжайте, конечно, езжайте. Да и я с вами прокачусь.

– Есть! – гаркнул начальник КриПо и приказал дежурному: – Срочно подрядите двух извозчиков.

– Постойте, какие извозчики? – удивился инспектор, – ведь месяц назад вам Главным управлением был выделен автомобиль.

Начальник замялся:

– Точно так-с, ваше превосходительство…

– Он что, неисправен? – перебил Якобсон.

– Никак нет, в полном порядке. Только шофера у нас нет. Я отправил сыскного городового Ангелуса на курсы в Таллин, но он обучение еще не закончил.

– Так вот же вам водитель, – инспектор полиции показал пальцем на Тараканова. – Вы, Осип Григорьевич, легковые авто водить умеете?

Несмотря на то что с момента обнаружения трупа прошло уже около часа, Эмма Ханзинг никак не могла успокоиться. Она то теребила дрожащими руками платье, то крестилась, то вытирала со лба испарину и беспрерывно причитала:

– Что же это делается, что делается!

О своей страшной находке она рассказывала всем желающим и повторила свою печальную повесть, наверное, уже раз десять. Когда Тараканов с сыскными чиновниками подошел к ней, она как раз закончила рассказ, но, увидев новые лица, тут же начала его снова:

– Я, стало быть, овечек пасу, здесь рядышком – у завода. Тут пасти надо осторожно, сами видите, сколько здесь ям, не дай бог какая скотинушка упадет – греха не оберешься, овцы-то не мои, хозяйские, вот я и смотрю в оба глаза. Гоню я, значит, овечек и вдруг вижу: в одной яме что-то плавает. Я так и обмерла! Неужели, думаю, не доглядела, скотинушка моя потопла! Ближе подошла, у меня от сердца-то и отлегло, вижу – не овца в яме плавает, а мешок. Ну, интересно мне стало, решила посмотреть. Эх, кабы я знала, что в нем, в жизнь бы не сунулась!