— Что за сверток? Нельзя ли взглянуть? — вмешался в разговор доселе молчавший Кунцевич.

— Сейчас покажу.

Прелье достала из зеркального шкафа довольно тяжелую и объемистую кипу, крепко перетянутую бечевкой.

Кунцевич вынул из кармана раскладной немецкий нож, разрезал бечевку и развернул сверток. Из него на пол посыпались пачки радужных кредитных билетов.

Прелье аж вскрикнула.

— Я и не знала, что он мне доверил столько денег! В ее голосе явно слышалось сожаление. Потом Мария Васильевна спохватилась:

— Он с ума сошел, на это есть банки! Мало ли что может случиться! Вдруг пожар…

Судебный следователь сказал:

— Присядьте и подождите, пока мы сочтем эти деньги, а потом мы перейдем к более подробному допросу. Ваши показания чрезвычайно ценны.

В кипе оказалось восемьдесят тысяч рублей кредитными билетами сторублевого достоинства. Составили протокол, и следователь стал допрашивать барышню.

На улице следователь достал портсигар и предложил Кунцевичу и Тараканову папиросы. Чиновник для поручений отказался, а полицейский надзиратель закурил.

— Как вы думаете, Мечислав Николаевич, сдержит она слово?

— Думаю, да, Петр Модестович. Только на одну мадам Прелье надеяться не надо. Ведь возможно же получить разрешение окружного суда на перлюстрацию адресованной ей корреспонденции? Тогда мы будем знать наверняка.

— Сегодня же подготовлю соответствующее ходатайство.

Мария Васильевна свое обещание незамедлительно сообщить о любых вестях от Свирина сдержала. Телеграмма от него пришла 15 мая. Прелье явилась к следователю в этот же день, около часу дня. Головни на месте не было, и она безропотно прождала его два часа, а когда дождалась — вручила написанную на французском депешу следующего содержания:

«Выезжай немедленно зпт возьми сверток зпт береги его всю дорогу зпт ожидаю Женева зпт гостиница Националь зпт под фамилией Александра Петрова тчк». В тот же день в отель «Националь» полетел ответ: «Будь спокоен и жди». В женевскую же полицию было отправлено срочное послание совсем другого рода.

С почтамта копию телеграммы Свирина следователю принесли только на следующий день, к вечеру.

Следователь возбудил процедуру экстрадиции, а Кунцевич стал готовиться к очередной заграничной командировке.

Поехал он с надзирателем Абакумовым, Тараканова Филиппов в Женеву не отпустил, уж больно много накопилось дел в его участке.

4

В начале года градоначальник издал приказ, предписывающий иметь в каждом полицейском участке Свод законов, дабы чины полиции всегда могли проверить, верно ли они применяют на практике действующее законодательство. Но так как денег отпущено на это новшество было в недостаточном количестве, купить в каждый участок по полному комплекту Свода не получалось. Полицмейстеры посовещались и решили поступить следующим образом: купить 10 комплектов Свода, каждый из которых состоял из пяти толстых книг, и выдать в каждый из 47 столичных и пригородных участков по одной книге. Второму участку Адмиралтейской части, сыском в котором заведовал Тараканов, досталась третья книга, содержащая тома с восьмого по одиннадцатый. А поскольку в этих томах никаких законов, прямо или косвенно относящихся к уголовному розыску, не содержалось, книгу чины участка использовали только с одной целью: ею было очень удобно выбивать из задержанных показания.

Вот и сейчас околоточный надзиратель Некрылов, которому надоело слушать гнусавого Ваську Шныря, битый час утверждавшего, что к краже золотых часов у крестьянина Митрофанова в трактире Серебряникова он никоим боком не причастен, подошел к Ваське сзади и со всей силы шарахнул его книжкой по голове. Васька свалился с табуретки и так дико закричал, что в надзирательскую забежал дежурный помощник пристава Баранов.

— Пррекрааатить! — гаркнул он на Некрылова, плотно закрыл за собой дверь и стал ругаться свистящим шепотом: — Вы совсем одурели? Присутствие идет, народу полный участок! Под суд захотели?! Вечером, что ли, нельзя дознавать, когда народу нет? Кстати, Тараканов, следователь Головня телефонировал, ждет вас у себя к часу.

На улице было невыносимо душно. Идущие сплошным потоком телеги ломовиков с различным строительным материалом поднимали столбы пыли, дышать было нечем. Тараканов, вертя головой во все стороны, чтобы не попасть под пролетку или ломовую лошадь, дошел до угла Благовещенской и Морской, сел на конку, доехал до Садовой, там пересел на трамвай, который довез его до Инженерной, а оттуда на Литейный пошел уже пешком, чтобы не тратить лишний пятачок.

К следователю он шел с радостью — вызвал тот его, скорее всего, для допроса перед направлением дела в суд, а это значило, что через месяц-другой он наконец-то станет обладателем капитала в тысячу двести рублей.

Когда у Прелье нашли и изъяли деньги, он сразу же побежал в банк за обещанным вознаграждением. Но управляющий его пыл остудил.

— Осип Григорьевич! Вы должны меня понять правильно. Сто тысяч мы Куприяновой уже отдали, а обратно еще ни копейки не получили. Вот найдут этого негодяя, осудят, удовлетворят наш гражданский иск, обратят изъятые у него деньги в нашу пользу — вот тогда милости прошу, наш банк от своих обещаний никогда не отказывается. А пока — извините. Вдруг Свирин докажет, что это его деньги?

Тараканов только усмехнулся, но спорить не стал, бесполезно, да и чревато — испортишь отношения с банкирами, и не только денег не получишь, но и неприятностей не оберешься.

Ответив на все вопросы Головни и подписав протокол, Тараканов осмелился спросить:

— А суд скоро ли?

— А суда не будет, во всяком случае, пока. Пока мы настоящего преступника не поймаем.

Тараканов чуть не подпрыгнул на стуле.

— Какого настоящего, а Свирин что, не настоящий?

— Нет. Я собрал убедительные доказательства его непричастности к этому делу. Прокурор уже подготовил свое заключение и в ближайшее время направит его в окружной суд. Думаю, что через неделю, много — две, Свирина выпустят из-под стражи и дело в отношении него будет прекращено. А ваш допрос — простая формальность, для чистоты, так сказать, дела.

Тараканов не мог вымолвить ни слова.

Головня достал портсигар.

— Вы, кажется, курите?

— Да-с. Благодарю-с. — Тараканов взял предложенную папиросу, прикурил своими спичками.

— Вы временем располагаете?

— Да.

— Ну, тогда я вам расскажу. — Следователь откинулся на спинку кресла и выпустил в потолок папиросный дым. — Видите ли, Осип Григорьевич, Свирин оказался графских кровей! Да, да, не удивляйтесь. Его покойный отец, имя которого по известным причинам я не произношу, титуловался «сиятельством». А Александр Петрович — плод его порочной связи с одной из прислуг. В молодости граф был легкомыслен, но к старости помудрел, подобрел, разыскал своего сына и завещал ему большую часть своего состояния. Речь шла о сумме, близкой к миллиону. Свирин об этом ничего не знал до самой смерти графа. Не знали и близкие родственники покойного. А после того как завещание было оглашено, за наследство графа началась самая настоящая война. Обиженные графом лица обратились в суд, пригласив одного из самых известных наших адвокатов. Свирину тоже пришлось нанимать поверенного. При самом составлении духовной были допущены какие-то нарушения, да и родственники графа имели хорошие связи — в общем, перспективы дела были непонятны. Поэтому-то Свирин и молчал о наследстве, боялся прослыть среди коллег пустобрехом. Взвесив все за и против, Свирин решил со своими родственниками договориться, те согласились. Стороны сошлись на ста тысячах отступного. И надо же так совпасть: мировое соглашение было заключено и деньги Свириным были получены именно двадцать четвертого марта! Только один из законных сыновей графа был против передачи байстрюку даже такой, относительно малой суммы. Свирин боялся этого человека, который, занимая высокое положение в нашей администрации, действительно мог ему сильно навредить, и поэтому предпочел уехать за границу. А поскольку он опасался погони, то из доставшихся ему денег взял с собой лишь десять тысяч, оставив остальные на хранение Прелье.