– Я исполком охраняю, а ГПУ без моей охраны обходится. Товарищ Чуев сам себя сторожит. Он прямо на службе и живет – квартиры не имеет, вот в кабинете своем и обитает.
– А почему ему квартиры не дают?
– Этот, как его, жилищный голод! Раньше был просто голод, а теперь еще и жилищный. Тьфу! Оно и понятно – при царе на весь поселок был один урядник и два стражника, вот и вся власть. А теперь в одном исполкоме человек двадцать состоит. Милиции целый участок, Ликкомы, наркомы, где уж тут жилья напастись. Тут многие ночуют. Библиотекарша с мужем, из отдела финансов двое. Цельный постоялый двор. Ладно, мил человек, пора мне дверь закрывать. Чуев на этот счет строг – велит ровно в девять запираться.
– А переночевать нельзя у тебя?
– Да ты что, с ума сошел! Меня за такие ночевки в один миг с места погонят. Ты иди на вокзал, в одиннадцать будет поезд до Тулы.
Сторож, кряхтя, поднялся, вошел внутрь здания и закрыл дверь. Послышался лязг засова. Тараканов совсем повесил голову и побрел на станцию. Паровоз опоздал, и в Тулу он вернулся только в пятом часу утра.
Проснулся он в одиннадцать, весь разбитый, с головной болью. Хозяйке сказал, что приболел, поэтому на службу не пойдет. Он пролежал в кровати до двух, потом резко встал, походил по комнате, о чем-то думая, потом, видимо, на что-то решившись, махнул рукой. Когда стало темнеть, пошел на остановку автобуса. Ему повезло, красный открытый «Вайт-АМО» подошел буквально через десять минут. Осип Григорьевич разместился на двухместном, обитом кожей сиденье рядом с каким-то важным совслужащим и протянул сидевшему рядом с шофером кондуктору рублевую купюру. Тот отсчитал сдачу. Оказалось, что проезд стоил довольно дорого – 20 копеек. Через пять минут кондуктор объявил: «Лейтейзена, граждане». Автобус остановился на углу бывшей Грязевской, и тут пошел дождь. На следующей – Коммерческой, которую кондуктор окрестил улицей Ленина, Осип Григорьевич вышел. В бакалейно-колониальном магазине № 26 какого-то Церабкопа, постояв минут двадцать в очереди к прилавку, а затем примерно столько же в кассу, он купил хорошей колбасы, сардин в банке, белого хлеба, сыру и бутылку «рыковки». Приказчик завернул покупки в большой бумажный кулек, а бутылку Осип Григорьевич из осторожности засунул в карман пиджака. По деревянной, давно не чиненной панели он дошел до нужного ему дома, отворил незапертую калитку, прошел через двор и постучал в дверь. Она открылась, и перед ним предстал заросший щетиной, косматый мужик в несвежей холщовой рубахе и защитного цвета галифе. Изо рта у него торчал дымящийся окурок. Мужик был слегка пьян.
– О! А вот и Оська, – сказал мужик так, как будто Тараканов полчаса назад выходил за бутылкой. – Заходи!
– Вот так и живем! – Маслов разлил остатки водки по стаканам, чокнулся и тут же опрокинул свой.
Осип Григорьевич пить не спешил.
– Зря ты одну купил, – сказал Иван, морщась и занюхивая водку хлебом. – Это же не водка – одно название. Я на днях три таких флакона выдул, и ни в одном глазу! Эх, с той, что раньше, и не сравнить… Раньше… Я же, Ося, чуть уезд не получил! В шестнадцатом, в декабре, губернатор меня к себе вызывал и говорит: господин Маслов, к Пасхе обещаю вам исправника… Кабы не эти… Сволота проклятая! Никой жизни из-за них нет…
– Ты чем сейчас занимаешься?
– А ничем. Меня как в двадцать третьем из розыска вычистили, так ничем и не занимаюсь. Пью…
– А живешь на что?
– На что придется. Жильцов пускаю, на рынке гружу-разгружаю, траву кошу, огороды копаю. Братишка, молодец, в беде не бросает – помогает! Вот – шаровары отдал, совсем новые! Он у меня начальник! Особых поручений!
– В ГПУ?
– В нем, проклятом. Продал душу дьяволу, с потрохами продал… Дай Бог ему здоровья. – Маслов замолчал, уставившись в пустой стакан. Потом поднял совершенно пьяные глаза на Тараканова и спросил: – Ты из Парижу?
– Нет, я из Нарвы.
– Это где ж такой город?
– В Эстонии.
– Во куда тебя занесло! А к нам зачем?
– По делам. И дело у меня такое, что без твоей помощи не обойтись.
– Рассказывай.
– Давай я лучше еще за одной сбегаю, а расскажу завтра.
На следующий день Тараканов сказал своей хозяйке, что командировка у него закончилась, рассчитался и отправился к Маслову, прихватив по дороге еще одну «рыковку». Несостоявшийся исправник трясущимися руками отколупал сургуч с горлышка бутылки, налил себе полный стакан и выпил одним глотком.
– Вань, ты бы бросил…
– Все, это последний. Сейчас мне хорошо, но через пару часов худо станет. Надоть к этому времени баньку растопить, я всегда от вина банькой спасаюсь.
Только к вечеру следующего дня Маслов сказал, что голова у него наконец заработала и он готов выслушать товарища. Тараканов начал рассказывать, внимательно следя за реакцией бывшего коллеги. Тот слушал, не перебивая, но по выражению его лица трудно было понять, что у него на уме. Когда Осип Григорьевич закончил, Маслов усмехнулся:
– Налет будем делать?
– Почему сразу налет?
– А как иначе? Если гэпэушник там днем и ночью находится – значит налет, другого варианта нет.
– А если его куда-нибудь выманить? Сообщить о каком-нибудь происшествии, и пока он будет ездить – проникнуть в кабинет? – спросил Тараканов.
– Не получится. Сам же сказал, в доме полно народу!
– Так мы вечером.
– А сторожа куда денем? К ногтю? А если кто из других жильцов всполошится? Тоже в расход пускать? И как ты дверь откроешь, сам же говоришь – дверь хорошая?
– Шнифера[81] поискать… – спросил Осип Григорьевич.
– Это какой же шнифер согласится ГПУ подломить? Да стоит только об этом заикнуться – вмиг донесут.
– Ну а если просто мальчика[82] у него попросить?
– Ося, на каждый замок свой мальчик требуется. Прежде чем брать мальчика, надобно замок осмотреть. Да и боюсь я с блатом разговаривать, кто его знает, с кем они сейчас на связи. Попросишь мальчика, а вместо него борзые[83] придут.
– Сам-то давно борзым быть перестал?
– Ох, так давно, что кажется, что и не был никогда. Нет, тут надо приступом брать.
– Так сам же говоришь – сторож, жильцы, дверь! Какой приступ!
– А вот какой. Брательника у меня от хорошей жизни распирает, как на дрожжах. Ему недавно пришлось новый комплект формы пошить – в старую уже не влезал. Он ее всю мне отдал, там и галифе две пары, и гимнастерка, и френч. Ушьем, подошьем, петлички новые купим, кубики прилепим и станем чекистами. Второй фуражки вот только нет, но ее у мастера заказать можно. Приедем под вечер в Сосновку, заявимся к оперу, будто мы проверка, глушанем его в кабинете, найдем шкатулочку, и поминай, как звали.
– А ксивы где возьмем?
– Станет он ксивы у старших проверять? Впрочем… Обожди, я сейчас.
Маслов вышел из комнаты в сени, и через минуту Тараканов услышал шаги над головой – хозяин дома ходил по чердаку. Вернулся бывший сыскной надзиратель с картонной папкой в руках.
– Братец у меня запасливый. Со службы тащит все, что плохо лежит. У себя дома держать боится, вот ко мне и волочет. Чего только у него нет! А вот это как раз нам подойдет, смотри.
Маслов аккуратно достал из папки лист бумаги и протянул Тараканову. Это был бланк, вверху которого типографским способом было набрано: «Губернский Отдел Об'единенного Государственного Политического Управления. Тула, Садовый пер.», а внизу стоял синий оттиск печати. Бланк заполнен не был.
– Во, видишь – пиши, что хочешь. Вот мы предписание о проверке и напишем!
– Хорошо, сделаем мы дело, а как уходить будем?
– Автомобиль наймем. У тебя деньги есть?
– Есть.
– Прекрасно. Купи костюмчик поприличнее, сходи завтра в гараж на Ново-Павшинскую и найми там машину. Ты мне рассказывал, что шоферить можешь?
