– Полноте, – отвечал лорд по-английски, но с твердыми шотландскими «r», – мне просто повезло, что отец знавал Шапольона и еще мальчишкой отдал меня к нему в ученики. В свою очередь, я счастлив признаться, что ваша монография о разгроме войска крымских татар под Шайтан-Кале и стала причиной моей экспедиции в Среднюю Азию, благодаря которой мне был пожалован орден Подвязки.
– О да, – завистливо закивали старокузнецкие ученые, знакомые с потрясающими историческими находками, которые лорд Эндрю принес в дар Лондонскому музею.
– Вашу теорию о роли атамана Червеня в падении династии Гиреев, – продолжал сэр Эндрю, – я нахожу несколько смелой, однако разве не нам должно быть известно, что смелым благоволит Господь! Теперь, ежели слухи не лгут, я могу вас поздравить и с подтверждением еще одной вашей теории – о том, что «Зеркало шайтана» не вымысел! Я, пока ехал в поезде, уже набросал несколько статей, которые намереваюсь отправить в исторические журналы, и непременно доложу о вашей находке на собрании Британского исторического общества.
Тут присутствующие разразились аплодисментами, от которых Смородинов густо покраснел. Не смея что-либо вымолвить от переполнявших его чувств, профессор пригласил гостей в зал истории Старокузнецкого края, где были накрыты банкетные столы.
– Прошу вас, господа, закусить чем Бог послал, – сказал он, откашливаясь. – На голодный желудок разговоры о днях давно прошедших всякому наскучат. А уж потом перейдем к гвоздю вечера! – и профессор торжествующе указал в конец дальней залы, где на особом пьедестале красовалась статуэтка золотого витязя, накрытая белоснежным покрывалом. Рядом с ней, насупив брови, стоял на посту внушительных размеров полицейский с обнаженной шашкой и лихо закрученными усами.
Распорядитель банкета, директор музея Савва Лукич Погорельцев, неоднократно повторял: у нас-де здесь не Петербург и тем более не Европа, конечно, однако ж и мы не лыком шиты, и стол хоть и скромный, зато все свежее, с собственных грядок.
Были тут и зефир из лангустинов, и жареное филе цесарки, сервированное галетами из сельдерея и соусом из малины, и белужья икра на теплых оладьях со свежей земляникой, и стерлядь по-петергофски, и суп-пюре из перепелов, и консоме. А выбор вин такой, что заморские гости только языками цокали (что, конечно, не могло не понравиться старокузнечанам).
Впрочем, разумеется, не все присутствующие сразу набросились на еду (хотя большинство поступило именно так). Лорд Эндрю, например, не притронувшись к закускам, залпом осушил несколько бокалов специально для него заказанного односолодового виски «Король Георг» и начал развлекать собравшихся, мастерски подражая голосам африканских диких зверей. Его телохранитель во всеобщем веселье участия не принимал и продолжал стоять позади коляски с лицом, напоминавшем статую с острова Пасхи (где, кстати, неутомимый лорд тоже побывал). Один раз к боксеру подошел профессор лингвистики Лонгрин и хотел было с ним из вежливости заговорить, но ирландец лишь хрустнул своими огромными костяшками и, не сказав ни слова, так посмотрел на бедного лингвиста, что тот поспешил ретироваться в противоположный конец зала и больше уж попыток сближения не делал.
Когда столы опустели, а гости принялись за кофе и сигары, Смородинов и Погорельцев перемигнулись: пришла пора переходить к основной части мероприятия. Директор музея повел гостей по всем трем залам музея, а профессор отошел в угол, еще раз пробегаясь по своим запискам. Речь, которую он готовил всю предшествующую ночь, вышла лаконичной, но яркой и образной.
Гости, следуя за Погорельцевым, осмотрели зал флоры, собранный стараниями студентов и преподавателей естественного факультета, зал фауны, состоявший большей частью из даров любителей охоты, и наконец исторический зал: картонный макет города Старокузнецка 1589 года с крохотными человечками, затем остов мамонта, найденный предшественником Смородинова профессором Мерзяевым, затем позолоченную копию статуэтки древнего воина, затем костюм половецкого мурзы, выкопанный из кургана, затем кучу черепков, наконечников стрел и копий, возле которых никто особо не задерживался, затем камни с отпечатками древних ископаемых, затем чучела, изображавшие современных русских и мордовских крестьян в праздничных одеждах, и наконец – половецкую бабу, закрытую накрахмаленной простыней, из-под которой торчала грубая нога без пальцев.
Обход был закончен, и теперь гостей ждало самое главное – презентация статуэтки золотого витязя, одного из ключей к сокровищам Ахмет‑бея и таинственному «Зеркалу шайтана».
– Милостивые государи, – торжественно сказал директор музея, – это поистине потрясающая находка, которая станет нашим главным экспонатом. Я уверен, что это событие будет по достоинству оценено нашими уважаемыми экспертами, – и он легонько поклонился – сперва журналистам, а потом представителям науки, которые не замедлили вернуть поклон.
Однако тут и произошло то, что, без сомнений, можно назвать крохотным камешком, который попал под колесо судьбы – отчего завертелось оно вкривь и вкось и полетело вместо ровного тракта по косогорам и буеракам. Где-то поодаль вдруг раздался ужасный грохот, начинавшийся сверху и заканчивающийся глубоко внизу. Пылкое воображение могло представить, что половецкий мурза в полном боевом облачении провалился в ад, громыхая латами по ступенькам. Впрочем…
– Господа, а где же их светлость лорд Эндрю? – вдруг спросил кто-то из членов Английского клуба.
Тут-то все и заметили, что лорд, которого вроде бы вез на коляске великан Хью позади всей процессии, куда-то пропал. У раскрытой двери лишь сиротливо стоял приоткрытый саквояж. Сразу же кто-то вспомнил, что буквально несколько минут назад рядом с коляской крутился со своим блокнотиком один из журналистов в полосатом костюме, соломенном канотье и больших очках в черепаховой оправе. По всей видимости, журналист пытался прямо на месте написать специальное интервью с лордом для своего издания, в обход коллег. Теперь же и полосатого журналиста-проныры нигде не оказалось.
Предчувствуя недоброе, Погорельцев рванул к длинной мраморной лестнице в два пролета. За ним ринулись и остальные гости. Неужели лорд свалился с лестницы?.. Причем не где-нибудь, а в Старокузнецком краеведческом музее. Да еще и на глазах у прессы. Дело попахивало крупным международным скандалом.
Онемевшие посетители музея, толкая друг друга, бросились вниз по крутым мраморным ступенькам. Их взорам предстала ужасающая картина: в самом низу лестницы действительно валялось перевернутое кресло сэра Эндрю с жалобно поскрипывающим колесом, изогнутым восьмеркой. Сам старик с раскинутыми в стороны руками лежал под ним, к счастью, живой. Из рта его стекала кровь.
Ошеломленные гости во главе с Погорельцевым бросились приводить чуть живого Мак-Роберта в чувство, но в этот момент сбоку от верхнего пролета лестницы послышался еще один ужасающий звук: из крохотного чулана, где уборщик хранил метлы и швабры с ведрами, вывалилось бесчувственное тело ирландца. На его шее багровели красно-синие кровоподтеки – следы от пальцев неизвестного душителя.
– Боже, – чуть дыша шептал Смородинов, – мы пропали… Срочно пошлите за лучшим врачом… За Родиным… Он скорее всего в городской больнице оперирует, раз не пришел… Но сейчас он нужен здесь!
Когда подданные его величества Эдуарда VII пришли в себя с помощью немалого количества виски, ничего членораздельного они так и не сказали.
– Какой-то ловкач подкрался сзади, когда я поворачивал коляску его светлости за угол, – хрипел Хью, держа на травмированной шее лед, – и сдавил мне шею. Я сразу вырубился.
Пока ждали доктора Родина, присутствующие стали слоняться по музею. Однако тут обнаружилась еще одна неприятность.
Директор музея вышел в исторический зал, чтобы объявить оставшимся гостям и журналистам о закрытии экспозиции в свете случившегося скандала, да так и ахнул.
– Боже мой, господа…
