«Наверное, это вотчина местного дровосека, – подумал Иван. – Отлично. Тело Стрыльникова можно спрятать в этой куче дров. А ночью прийти сюда, позаимствовать одну из тачек, перетащить труп к Заболоцкой пади, отсюда до нее даже ближе, чем от музея. Только придется перевозить тележку по мостику».

Избушка дровосека находилась вдалеке, да и позади кучи дров оказался небольшой закуток, образованный углом забора, поэтому Иван нисколько не сомневался, что неведомый обладатель тачек ему не помешает. Он забрался в закуток, расшвырял полена в разные стороны так, чтобы труп Стрыльникова можно было сразу завалить дровами, еще раз хорошенько огляделся и двинулся к ресторану.

Из парадной двери то и дело выбегали взмыленные работники, что обслуживали фабриканта. Стрыльников, как видно, гулял по-крупному. Одного мальчишку послали запрягать мерина – мчать за шампанским к Филистратову. Другого – на Старый рынок, принести жирного гуся, непременно живого.

Иван глядел на это со скамеечки под фонарем, изображая отдыхающего гостя, который раздумывает: заходить ему или нет. При этом он вынул из наплечной сумки свой любимый блокнот. Стрыльникова надо было как-то выманить, и Иван, недолго думая, написал, сильно надавливая на карандаш:

Милостливый государь,

глубокоуважаемый господин Стрыльников!

Я имею честь повторно донести до Вашего сведения информацию особой важности, касаемую интересующего Вас дела. К сожалению, встреча в музее не удалась по не зависящим от меня обстоятельствам. Ежели сей предмет Вас по-прежнему занимает, соблаговолите выйти сейчас во двор.

Ваш друг

P. S. Если Вас не затруднит, то прошу оную записку уничтожить.

Затем он вырвал исписанный лист и крепко задумался. Лично отдавать записку ни в коем случае не следовало. Зачем экспонировать себя перед десятком гостей? Это ведь свидетели, а внешность у него уж больно приметная. По-хорошему, записку надо передать с мальчишкой или швейцаром. Но за это придется сунуть, как минимум, целковый, ресторан-то первоклассный! Как назло, у Ивана в кошельке осталось только два рубля с полтиной, да и то монетами. Давать на чай россыпью унизительных грошей было некрасиво, да и также могло вызвать ненужные подозрения. Ну и мальчишек вокруг не было (видно, все разбежались выполнять прихоти Стрыльникова), а швейцар стоял с такой важной физиономией, что было ясно – прикормленный и, меньше чем за три рубля, с места не двинется. А может и вообще послать к черту какого-то приказчишку, глаз-то наметанный. Богача и в обносках узнает, а нищего и в щегольском костюме разглядит. Да и кроме всего прочего, лишний посредник мог записочку и прочитать…

Наконец Иван счел, что даже если гости и запомнят приказчика с перемотанной щекой, то это пойдет ему только на пользу. Пусть ищут. Уж в университет на кафедру русской истории они наверняка придут в последнюю очередь. Он собрался с духом и рванул к парадному входу.

Швейцар действительно сурово глянул на Ивана и загородил брюхом вход.

– Чего опять? – спросил он, словно догадался, что у приказчика денег не хватит даже на бутылку сельтерской.

– Да записку велено передать господину Стрыльникову, – затараторил Иван, сгибая голову и снимая картуз.

– А чего ж допрежь не передал, балда? – снова спросил швейцар. – Не пущу, не положено. Нечего тут шлондать, людям глаза мозолить. Иди, иди. Выйдет господин Стрыльников, тогда и дашь чего там.

– Да чего ж ты, дядя, делаешь! – заскрипел Иван. – Записка-то важная, от делового партнера! Срочно передать велено. Ну а ежели хочешь, не пущай! С тебя самого потом семь шкур спустят, не с меня.

– Ладно, давай свою цидульку, – после недолгих колебаний заявил швейцар. – Передам уж как положено, на серебряном подносе.

– Э нет, дядя, – мерзенько захихикал Иван, – не пройдет такой номер. Я лично должен ее в руки господину Стрыльникову передать. Там слова секретные, заветные, ежели хозяин мой узнает, что я записочку его из рук выпустил, не сносить мне головы. Да не бойсь, одарит тебя господин Стрыльников за то, что пустил меня. А я-то, извини, никак не смогу. Мне-то для тебя денег не передали, а свои я тратить не буду.

Швейцар словно бы нехотя освободил дорогу, даже не удосужившись показать, где сидит Стрыльников. Но это Иван сразу сообразил: в угол, задернутый бархатными занавесями, сновали официанты, а оттуда доносился утробный рык: «Чего принес, скотина?»

Ноги сами занесли Гусева к источнику шума, руки сами отдернули балдахин. За огромным столом, заставленным блюдами, бутылками и бокалами, сидел Стрыльников и жрал. Иван сразу же низко поклонился, положил записку перед фабрикантом и прошипел:

– Велено передать.

Затем, не дожидаясь ответа, сразу развернулся и быстрым угодливым шагом просеменил к выходу, там кивнул швейцару, мол, все сделал, как надо, и, значительно сбавив темп, пошел по тропинке к заветному забору. Он не ощущал никакого волнения, наоборот, ледяное спокойствие и приближающееся радостное возбуждение. Скоро, скоро все решится. Он отплатит за оскорбление приемного отца и заберет то, что принадлежало ему по праву, для того, чтобы завершить начатое его отцом. Иван сунул руку в сумку и крепко сжал прохладную рукоять стилета. Удар он уже отработал в подлеске на сухом дереве, нужно сказать: «А это вам от профессора Смородинова» – и, резко выхватив руку, нанести удар снизу вверх, в печень.

Вскоре через правое плечо он увидел огромную фигуру и услышал хриплый бас:

– Эй, ты! Как там тебя?! Обожди!

Иван медленно повернулся. Перед ним стоял, пьяно покачиваясь, Стрыльников, в дорогом пиджаке и жилете нараспашку, в примятом цилиндре на макушке. Он долго глядел мутным взглядом, потом сплюнул сквозь щербатую ухмылку.

– Ученый, значит… На говне моченый… Чтой-то не слишком ты на ученого похож. Сам-то не у Петрушки Шокина в лавке работаешь?

– Это не важно, – ответил Иван, думая, что это действительно не важно. Еще минута, и глаза Стрыльникова закроются навсегда.

– Ну как же не важно, – хмыкнул Стрыльников. – Ты зачем звал-то меня? Знаешь, о чем говоришь, или так, языком решил почесать? Так с такими говорунами у меня разговор короткий…

– Я знаю, что речь идет о карте гор Шайтан-Калаяр, где спрятано сокровище Ахмет‑бея, – затараторил Иван. – Карта, что находится у вашей милости, – с секретом. Не угодно ли ее показать?

– Не угодно, – ответил Стрыльников, хлопнув себя по груди.

«Наверное, там и находится заветная шкатулка», – понял Гусев.

– Не на того напали, шантрапа чертова. Все вам подавай карту глядеть. Решили без меня секрет разгадать? Накося, выкуси! – Стрыльников сунул под нос Ивану огромный волосатый шиш. – Раз знаешь, что за карта, так и расскажи, что там за секрет. Клад-то я и сам смогу найти. Ежели скажешь, то озолочу. А ежели языком решил молоть, то я не посмотрю, что ты щуплый, как шкелет… – и Стрыльников протянул руку к вороту Ивана, но тот ловко увернулся.

Пора! Гусев резко выхватил стилет и со словами: «А это вам от профессора Смородинова» – сильным ударом ткнул фабриканту в его беззащитную печень.

Да не тут-то было. Стрыльников неожиданно проворно для человека его комплекции и степени опьянения увернулся от удара, ловким отработанным движением схватил стилет за гарду, передавив Иванову кисть, легко вырвал, а затем просто сломал, согнув пополам огромными ручищами.

– Я вот на саранской пересылке так же у одного бродяги напильник сломал, – довольно сообщил Стрыльников, отряхивая ладони, – да тот был куда поздоровей тебя. Задушил я его потом, хребет сломал. И тебе сломаю.

И тут Иван постыдно повернулся и побежал. Правда, бежать-то было особо некуда: тропинка вела прямиком к забору с чуть раздвинутыми досками. Слыша за спиной хриплое дыхание и чавкающие шаги, как в страшных детских снах, Гусев рванул к спасительной дыре и ловко туда протиснулся. «Может, Стрыльников застрянет?» – мелькнула мысль. Но фабрикант, с треском отламывая доски, проревел: