Савостьянов скорчил рожу и провел ребром ладони по шее, чтобы показать, как именно профессор всем надоел. Родин лишь хмыкнул: знавал он таких профессоров. Вот, батенька Максима тоже удержу не знает, коли речь заходит о его любимой ботанике. Впрочем, колкий комментарий Георгий оставил при себе: все же он любил семью Савостьяновых вместе со всеми их причудами.

– Этого Бугге, так нашего пассажира звали, командование на меня и спихнуло. А там уж выяснилось, что Софус, он сам требовал по имени себя называть, был отличным малым, семеро чертей мне на якорь! Просто очень уж он свою науку любил. Он же всю жизнь собирал их скандинавские предания да мифы. Ничего больше и не видел, кроме богов их воинственных. Крепче всего изучал Эдду, несколько ее выпусков издал… – Максим говорил о профессоре из Христиании с явной любовью и почтением, видно было, что чем-то его этот ученый муж зацепил. – В общем, он мне их предания читал, я ему былины рассказывал, так слово за слово и подружились. В итоге за год с лишним эти руны я научился худо-бедно разбирать. Кеннинги научился понимать, ну это такие особенные метафоры вроде «шип ран», что значит меч, или «вепрь волн» – то есть корабль. Я не уверен, что все правильно вспомню, но этот текст вроде разбираю. Вот слушайте, – и он начал медленно, по складам читать:

В ворота тугие
На полночь иди,
Потом на закат,
Пройди меж клыками
Фенрира смело,
Левый резец
Тюром обломан.
Дракона направь
На акулий плавник,
И борона не тронет дракона.
Ошую кинжал,
Одесную копье
К смерти иди
и Короны достигнешь.
Слава Мидгарда
Со смертью проходит,
Но богами любим
Корону отвергший,
Распявший себя
На ветвях Иггдрасиля!

Родин вопросительно смотрел на Максима: стихи были, конечно, красивые, не без выдумки, но как они относились к делу – было решительно не понятно. Молодой человек, в свою очередь, смотрел на свиток и чесал затылок.

– Это про Рагнарок, Сумерки богов. Как у нас Судный день и Апокалипсис… Только написано странно. Я, конечно, слово в слово не перескажу, что мне Софус читал, но это точно другой текст. И это… камень, который у вас на коленях, я его тоже где-то видел.

– Ясно, что ничего не ясно. Однако совершенно очевидно, что нам, друг мой, придется предпринять путешествие в Скандинавию! Эти ваши златовласки – потомки викингов, а никакие не поляки! И все эти саги, руны, Сигурд – это подтверждают! Как раз по Висле они доберутся до Гданьска, а там до Скандинавии рукой подать!

Родин приосанился, и голос его зазвучал бодро, как обычно бывало, когда он чувствовал, что впереди его ждет нечто увлекательное. От этого предвкушения дальней, полной самых невероятных происшествий дороги кровь его начинала бурлить, а кончики пальцев будто колола тысяча иголок! Душа его пела и рвалась вперед, на волю!

– Нас ждут великие дела! Море зовет! В Варшаву! В порт!

Родин так завелся, что даже тростью указал, куда именно стоит править, однако Максим его воодушевления не разделил.

– Не хочется вас огорчать, соратник, но у вашего плана есть изъян: по воде мы до моря не доберемся. Ведь ежели от Варшавы двигаться по Висле к Дании, нужно пройти через Гданьск, а он нынче отошел Пруссии и даже зовется по-немецки, Данциг. Граница перекрыта! Нет, флисаков, которые дерево сплавляют по реке, конечно, пропускают, но мы с вами на бревна никак не тянем.

Родин задорно улыбнулся и подмигнул Савостьянову.

– Нет, любезный, этот момент я учел! И именно поэтому просил поторопиться: нам непременно нужно попасть на регату! Она открывает все границы. Голову даю на отсечение, наш карлик уже на одном из кораблей! Как ему иначе добраться до Скандинавии? Никак!

– Эх, видимо, я все-таки тяну на бревно! На дубину стоеросовую! И как это вам удается всегда выход найти?! – хлопнув себя по колену, проговорил Максим с нескрываемым уважением. – Старт регаты вечером! Должны успеть!

С этими словами он хлопнул извозчика по плечу и велел поторапливаться. Пролетка резво припустила вперед, навстречу выбравшемуся из-за туч солнцу.

* * *

В порту было не протолкнуться. Казалось, вся Варшава от мала до велика собралась на набережной, чтобы насладиться роскошным шествием местных и заграничных парусных судов. Торжественные мероприятия, посвященные открытию регаты, уже завершились, но в воздухе все еще витало праздничное настроение – гонка должна была стартовать с минуты на минуту. На яхтах шли последние приготовления: капитаны нервно отдавали команды, матросы шныряли по палубам, и даже белые паруса как-то нетерпеливо вздрагивали на ветру, готовые в любую секунду широко распахнуться и тянуть свои яхты навстречу заветной победе.

В толпе дам и господ, ожидающих столь редкого в здешних краях зрелища, то и дело мелькали белые бескозырки юных яхтсменов. Мальчишки, мечтающие о дальних морях и опасных приключениях, по случаю праздника не стали противиться своим маменькам и все как один послушно надели белые шортики и лакированные ботиночки (правда, все как один к концу дня замарались как поросята, но кто же возвращается с приключений в чистых штанах?). Вышагивающие по булыжной мостовой нарядные девушки строили глазки матросам и хихикали. Но ни Георгию, ни Максиму не было дела до всеобщего веселья, а на хихикающих красоток Родин и подавно смотреть не мог – слишком свежи были воспоминания о Юленьке…

У напарников имелась цель, и они готовы были сломать любые преграды на своем пути, лишь бы достичь ее. Поэтому, добравшись до порта, Максим и Георгий не стали терять ни секунды драгоценного времени и подбежали к первой попавшейся яхте, на борту которой затейливым шрифтом было выведено название: «Teuton». «То, что нужно! – обрадовался Родин. – Поглядим, что за псы-рыцари Тевтонского ордена рассекают волны на этом фрегате. Если наш карлик прибыл из Дании, пруссаки не могли его не заметить. После недавней войны отношения между этими нациями, мягко говоря, напряженные. А тут еще соревновательный дух регаты…»

Возле «Тевтона» с важным видом раскуривал трубку внушительных габаритов яхтсмен. На массивной голове пруссака красовалась фуражка с глянцевым черным козырьком, а его необъятная туша была плотно упакована в щегольскую жилетку и отутюженные белые брюки, придававшие грузному мореману сходство с огромным снеговиком. Рядом с солидным пузаном околачивались два взмыленных матроса. Судя по их потным красным лицам, они хоть сию секунду готовы были бросить эту чертову регату и направиться в ближайший кабак. «Охо-хо, господа моряки! – усмехнулся Георгий, глядя на колоритную троицу. – Сдается мне, ваша гонка закончится позорным поражением. В яхтенном спорте первое дело – дух коллективизма, чувство локтя, работа в команде. А у вас тут, как я погляжу, сплошная показуха и кандибобер. Хотя… Нам это только на руку».

– Guten Abend, sehr geehrte Herren! – громко поздоровался Родин, улыбаясь всем лицом. – Was für ein schönes Boot![183]

– Не утруждайтесь, ваш немецкий ужасен, а я русским владею в совершенстве и с превеликим удовольствием выслушал бы все дифирамбы в адрес моего судна, однако же не имею ни малейшего желания делать это за минуту до старта регаты. – Жирдяй со скучающим видом отвернулся и гаркнул матросам что-то оскорбительное по-немецки, на что те сверкнули глазами, но все же забегали.

– Мы не отнимем у вас и полминуты, – притворно залебезил Родин. – Нам необходимо задать всего один маленький вопросик. Позвольте представиться: Георгий Родин, практикующий врач города Старокузнецка, а это – мой друг, Максим Савостьянов, мичман императорского флота. С кем имеем честь?..