– Повар, скорей всего, откажется готовить так поздно, а если согласится, то за внеурочную работу потребует столько, что ужин нам в горло не полезет. Это Европа, Ананий Николаевич, тут всякий труд ценен.
– Да… Распустили мы их!
Однако поужинать им все-таки удалось. Мадам Соколова, красивая блондинка лет тридцати пяти, так обрадовалась приезду Мечислава Николаевича, что собственноручно пожарила усталым путешественникам яичницу с ветчиной. Хозяйка не переставая хлопотала около гостей, подливая им розовое «Шато дю сель», при этом почему-то упорно называя Мечислава Николаевича паном Казимиром. Съев яичницу и опорожнив бутылку вина, Ананий Николаевич пришел в прекрасное настроение и даже сделал хозяйке пару весьма пикантных комплиментов.
Спать легли в половине второго и проспали до утра, как невинные младенцы.
Мартен Легран, следователь городской прокуратуры Ниццы, за те пять лет, что его не видел Кунцевич, сильно раздался вширь и заметно полысел. Мечислава Николаевича он узнал с трудом:
– Вспомнил, вспомнил. Да, интересное тогда было дельце. Кстати, чем оно закончилось, не расскажете?[35]
Чиновник для поручений вкратце рассказал.
– Да, занятно, – сказал следователь. – Ну-с, а теперь перейдем к нашим баранам. По учетам полиции по делам иностранцев указанные в вашем запросе личности не проходят. Никто из лиц, носящих перечисленные вами фамилии, ни в этом году, ни в прошлом в городе прописан не был. Но! – Тут Легран сделал театральную паузу. – Мы провели поиск не только по фамилиям, но и по описанным вами приметам. И кое-что нашли, хотя в нашем распоряжении было только двадцать четыре часа. Месье комиссар. – Следователь предоставил слово представителю полиции.
– Благодарю. – Дароль погладил свои тонкие усики. – Получив указание господина начальника Сюрте, я незамедлительно прибыл в город и собрал всех сотрудников полиции по делам иностранцев. Я описал им наш веселый квинтет, и его тут же опознали. Оказывается, в середине мая трое русских господ и две дамы сняли на самом берегу моря превосходную виллу, заплатив шесть тысяч франков за полгода. Прописались они под именами супругов Львовых, Ирины и Николая, супругов Вернер, Игоря и Натали, также господина Сигизмунда Ропса. Дом стоит несколько в стороне от других зданий, посреди великолепного сада, разбитого на участке площадью в половину гектара. Участок огорожен высоким забором. В общем, не дом, а находка для изготовителей фальшивок. Вилла состоит из первого этажа, мезонина и подвала. Хозяйка здания безвылазно живет в Париже. А имущество свое сдает в аренду некоему Якову Клайдману, главе так называемого «Франко-русского туристического агентства». Он же сдает виллу в субаренду господам курортникам. Сейчас помещение пустует, жильцы уехали из него две недели назад.
– Черт, – вырвалось у Шабельского. – Видимо, им сразу сообщили о задержании Дунаевского.
– Это неудивительно, – сказал Кунцевич, – второй-то перевозчик фальшивок скрылся.
– Нами была опрошена работавшая в доме прислуга. Она была немногочисленной и состояла из кухарки, горничной, нанимаемого на сезон садовника, которого нам найти пока не удалось, и месье Шнорка – переводчика, – продолжил комиссар. – Кухарка и горничная – сестры Марзони, итальянки, девушки крайне симпатичные и крайне бестолковые. Они рассказали, что господа и переводчик жили на первом этаже, а их, Марзони, комната находилась в подвале, там же размещалась кухня и другие службы. Одна из сестер из подвала практически не выходила, проводя большую часть времени за стряпней. Вторая сестра целыми днями была занята многочисленными домашними хлопотами. Жильцов обе они описывают как людей щедрых, веселых, любящих хорошо поесть, да и выпить не дураков. Супруги Вернер занимали большую комнату, Львовы – ту, что поменьше, одинокий Ропс – самую маленькую. Месье Львов практически весь день проводил в мезонине, куда прислуге вход был категорически воспрещен. Якобы хозяин там занимался опытами по усовершенствованию фотографических аппаратов. В начале августа Вернеры и Ропс куда-то надолго уехали, прихватив с собой одинаковые объемистые чемоданы. Вернулись они только в конце октября, не побыли в городе недели и тут же уехали вновь. Багаж их состоял из нескольких больших одинаковых чемоданов.
– Черт! – Теперь ругался Кунцевич. – Получается, что, будь я сообразительнее, я мог отловить всех троих в Александрове, достаточно было обратить внимание на пассажиров с одинаковым ручным багажом!
– Видимо, Дунаевский с сожительницей перепутали чемоданы, на этом он и попался. Но как же ей удалось беспрепятственно пронести через таможню чемодан с мужскими вещами? – спросил Шабельский.
– Очевидно она прошла раньше сожителя с помощью все того же Гладыки. Ну правильно! Мы же нашли в клозете триста тысяч! Значит, проскочивших границу курьеров было двое. На содержимое их чемоданов продажный таможенник даже и не взглянул, а Дунаевскому просто не повезло – когда он открыл свой багаж, рядом оказался Шиллинг.
– Но почему же они поехали на родину по своим настоящим паспортам? – продолжал задавать вопросы следователь.
– Видимо, опасались за качество поддельных. Одно дело показывать поддельные русские паспорта французскому квартирному маклеру, другое – опытному жандармскому унтеру, который специально обучен их распознавать. Не рискнули.
– Ну что ж, логично. Извините, господин Дароль, что мы вас перебили, продолжайте, пожалуйста.
– Ничего страшного, я почти все рассказал. Шнорк дал показания, практически аналогичные показаниям Марзони. Это еще очень молодой человек, которого больше всего на свете интересуют особы противоположного пола и бесконечно проводящиеся в нашем городе карнавалы и скачки. Он показал, что из пятерых нанимателей французским владели только Львовы, поэтому-то и понадобились его услуги. Обычно он сопровождал в походах по городу Вернера и Ропса.
– Ну и куда они ходили? – спросил Кунцевич.
– А все туда же – в рестораны, на бега и в купальни.
– Скажите, а виллу вы осмотрели?
– Нет. Ждали вас.
Только через четыре часа после начала обыск наконец принес результаты. Один из людей Дароля отодвинул вкладную плиту камина и нашел под ней большой цинковый ящик, доверху набитый радужными купюрами. Считали поддельные деньги долго и насчитали полтора миллиона рублей.
– Да-с. Да тут целая фабрика действовала! – мрачно сказал Кунцевич, а потом обратился к комиссару: – А нельзя ли мне, месье Дароль, поговорить со Шнорком?
Молодой человек чуть не плакал:
– Господи! Да если бы я знал, я бы каждый наш шаг записал, не поленился. Ну откуда я могу помнить, куда мы ходили в течение полугода! Мы всю Ниццу обошли, все окрестности излазали!
– Месье Шнорк, каждый шаг вспоминать не надо. Вы вспомните те места, которые были необычными для ваших хозяев.
– Я вас не совсем понял. Как это «необычные»?
– Ну вот смотрите. Люди приезжают на курорт веселиться, так?
– Так.
– А какие места являются для веселящихся обыч-ными?
– Какие? Ну… рестораны, пляж, театры, синематограф, гхм… дома терпимости. – Юноша смотрел на Кунцевича так, как плохо выучивший урок школьник смотрит на учителя, пытаясь понять, верно ли он ответил на вопрос.
– Правильно! Сюда можно добавить музеи, казино, променад. А необычные места?
– Не знаю. – Шнорк обреченно помотал головой.
– А это такие места, куда веселящийся человек по доброй воле не пойдет. Фабрика, например, больница, что-то подобное.
– Фабрика? Нет, на фабрики мы не ходили, и в больницы тоже. Подождите! Мы на склад ездили!
– На какой склад? – быстро спросил Кунцевич.
– В Рикье! Там огромные склады. Складские помещения разделены на секции, каждая из которых имеет отдельный вход. Они сдаются всем желающим. Мы туда ездили с месье Вернером, и он арендовал такую секцию.
