– Два хорошо, а двадцать лучше, – сказал Кунцевич, отсчитывая купюры. – Номер извозчика, конечно, не запомнили?
– Нет, не запомнил. Гастон, ты не помнишь, какой у Шарля номер? – спросил Анри у брата.
– Нет, не помню.
– Простите, у какого Шарля? – Кунцевич напрягся.
– Шарль – это извозчик, к которому сел тот странный месье. Но его номер я не помню.
– Ты и правда дубина, – сказал Кунцевич по-русски, а по-французски спросил: – А вы не знаете, месье, где мне найти этого Шарля?
Тараканов в одиночестве сидел в кают-компании и с удовольствием хлебал превосходные щи с говядиной.
– Людвиг, вы должны меня понять! – Роза села напротив и положила ему руку на руку.
Осип Григорьевич поперхнулся.
– Вы славный, милый мальчик, мне было очень хорошо с вами. Но… Я должна думать о будущем! Вы же не собирались обеспечивать мое будущее? Верно? – Она пыталась поймать его взгляд, но Тараканов все время отводил глаза. – Не собирались… А Дуцкий… Да, Илья Прокофьевич немолод и некрасив, но… У него большие связи в Благовещенске, он обещал мне ангажемент. Нам, женщинам, очень тяжело без покровителя. Я ехала в Амурскую область на свой страх и риск, и, если бы не нашла места, это была бы катастрофа. Понимаете? Вы должны понять и простить меня. Ну, прощаете? Прощаете?
Тараканов опустил ложку, которую весь этот монолог держал у рта.
– Кто я такой, чтобы вас в чем-то упрекать, фрейлейн Роза?
– Значит, друзья?
– Ну конечно, друзья!
– Вот и прекрасно! Тогда я приглашаю вас в свой кафешантан. Приходите в первый же вечер по приезде. Дайте слово, что придете!
– Обязательно буду.
Певица обворожительно улыбнулась, встала из-за стола и, наклонившись к самому уху коллежского секретаря, прошептала:
– Ну не будет же он находиться при мне неотлучно! У приисковиков столько забот!
Она повернулась и хотела уйти, но Тараканов ее остановил. Ему в голову пришла одна идея.
«Здравствуй, дорогая Настенька! Пишу тебе с парохода и надеюсь через пару часов отправить письмо из станицы Джалинды, где есть почтовая контора. Сколько оно будет до тебя идти, Бог весть, но все равно придет раньше, чем мы увидимся воочию. Если бы ты знала, Настюша, как я по тебе соскучился! Казалось бы, с момента нашей разлуки прошло так мало времени – и трех недель нет, а я уж от тоски по тебе и места себе не нахожу».
Дверь отворилась без стука, и в каюту влетела Роза.
– Людвиг! Ты должен ее спасти!
Поручение Осипа Григорьевича расспросить странную пассажирку фрейлейн Роза приняла с большой охотой – она оказалась падкой на все таинственное и загадочное. Организовать встречу с барышней для кафешантанной дивы не составило никакого труда. Она спустилась в санитарное отделение якобы в поисках лекарства от мигрени, походя очаровала угрюмого братца пассажирки и поволокла его в кают-компанию. «Угрюмый» взял сестру с собой. Они уселись играть в лото с Дуцким и москвичом, а через некоторое время дамы уединилась в туалетной комнате. Там-то Роза и услышала исповедь барышни.
Оказалось, что Люся, Людмила Стахеева, – гимназистка шестого класса одной из иркутских гимназий. Отец ее, крупный промышленник, всецело занятый своими делами, много внимания дочери уделять не мог. Она часто ссорилась со старшими сестрами, а мать в этих ссорах не всегда занимала ее сторону. В общем, ей жилось ужасно. Они с родителями иногда выезжали в театр, и там Люся видела свободную, красивую жизнь артистов. В прошлом году девочка из их гимназии, Лена Плетнева, сбежала с одним актером и, по слухам, очень недурно устроилась во Владивостоке. А тут еще и переэкзаменовка по двум предметам! В общем, в апреле Люся решилась бежать. У нее было пятьдесят рублей – скопила от щедрот родителя. Убежали вдвоем – отправиться в Благовещенск пожелала и лучшая Люсина подруга, Катя Голубцова, незадолго до этого исключенная из гимназии за «громкое поведение». Люся купила им обеим билеты на московский скорый, и они отправились в путь.
В вагоне Катя познакомилась с молодым железнодорожником, ехавшим на службу в Сретенск, и все время проводила с ним, а под самым Сретенском заявила, что к Лене Плетневой не поедет и остается с любимым человеком, который обещал жениться.
Люся хотела было уже вернуться домой, но тут познакомилась с Рамышевским и его дамами. Они уговорили ее ехать вместе с ними в Благовещенск, пообещав довезти ее до города на свой счет и устроить в театр, а потом она из жалованья должна была вернуть им все расходы. Она согласилась. На пароходе к ней приставили «брата». Тут она начала догадываться, что эта компания затевает что-то плохое.
– А тапер-то, тапер каков! Никогда бы на Александра Васильевича не подумала! Осип Григорьевич, мы должны помочь Люсе! – Роза буквально кипела от негодования.
«Ну вот, все узнал, на свою голову. Что теперь делать-то? Объявиться и арестовать эту шайку-лейку? Тогда можно на следующей пристани выходить и домой возвращаться – в Благовещенске мне делать будет нечего. Действовать как частное лицо? Сообщить капитану, что я случайно узнал о судьбе девушки, и попросить его арестовать Рамышевского? А вдруг на пароходе едут те, кого я ищу? Да тот же Рамышевский может быть причастен к сбыту фальшивых денег. И как тогда мне перед ним блатного изображать? Что это за бандит, который других бандитов полиции в открытую сдает. Нет, ни так, ни эдак делать нельзя».
Осип Григорьевич подумал-подумал, потом порылся в саквояже, достал оттуда какой-то предмет, сунул его под пиджак и пошел в санитарное отделение, попросив Розу подождать его в кают-компании.
– Доброе утро, мадам, здравствуйте, Александр Васильевич! – поприветствовал он Рамышевского, пившего со своими дамами чай. – Позвольте вас на минуточку.
– Людвиг Теодорович! Да вы заходите, чайку с нами выпейте!
– Спасибо, пил уже. Мне крайне срочно надобно с вами поговорить.
– Так я слушаю вас.
– Надобно поговорить конфиденциально, милые дамы, прошу прошения. Не могли бы мы с вами прогуляться?
Они вышли на палубу.
– Я весь внимание!
– Продайте мне барышню, Александр Васильевич.
– Простите? – Лицо тапера выражало неподдельное изумление.
«А он не только музыкант хороший, он и артист великолепный», – усмехнулся Тараканов.
– Я дам вам сто рублей. Уж очень барышня пикантная. В Благовещенске, по всей видимости, мне придется надолго задержаться, а я слышал, что с дамами там беда. Пользовать случайных не хотелось бы – дурных болезней, знаете ли, боюсь, жена дома ждет. Так что ваша «сестричка» мне в самый раз.
– Я не понимаю, о чем вы говорите, – сказал Рамышевский, но в голосе его уже не было ни возмущения, ни удивления.
– Да все вы понимаете. Вы же ничем не рискуете, Александр Васильевич. Я сейчас вам отдам деньги, вы передадите мне барышню, и все хлопоты, с ней связанные, лягут на мои плечи. Или в городе вам за нее обещали больше?
– Больше, гораздо больше.
– Сколько?
– Триста.
– Сойдемся на двухстах. У меня с собой просто больше нет наличных. Я думаю, чек вас не устроит?
– А почему я должен отдавать вам за двести то, что стоит триста?
– Видите ли, господин Рамышевский, я привык брать в жизни то, что хочу. Я хочу эту барышню. И если вы мне ее не отдадите на предложенных сейчас условиях, я заберу ее по-другому.
– Это как-с?
– А вот так-с! – Тараканов поглядел по сторонам, выхватил из-за пояса «Смит и Вессон» и приставил его к подбородку тапера, другой рукой взяв его за отворот пиджака. – Ну?
– Давайте ваши двести рублей, – прохрипел Рамышевский.
Осип Григорьевич сунул револьвер за брючный ремень, достал бумажник и вытащил из него две радужных.
– Будьте любезны, прикажите вашему «угрюмому» завтра, прямо перед прибытием, проводить барышню до моей каюты. И «очки ее липовые»[39] мне передать не забудьте!
