Щелчок, и Терри оборвал связь. Никаких упоминаний об их утренней встрече на кухне, но это Ига ничуть не удивило. Для Терри они просто не встречались.

Второе: «Иг, это звонит мама. Я знаю, что Терри рассказал тебе про Веру. Врачи держат ее без сознания на капельницах морфия, но, слава богу, состояние стабильное. Я говорила с Гленной. Она не знает, куда ты пошел. Позвони мне. Я знаю, мы сегодня утром с тобой говорили, но в голове у меня сплошная каша, и я не помню о чем. Я тебя люблю».

Иг не мог не рассмеяться. Ну и сильны же врать люди. Врут и себе, и другим и даже ни разу не запнутся.

Третье: «Привет, мальчонка. Папа. Думаю, ты уже слышал, что твоя бабушка Вера прошибла забор, как взбесившийся грузовик. Я спокойно лег, чтобы поспать перед ужином, а когда проснулся, во дворе уже стояла „скорая“. Тебе нужно поговорить с мамой, она очень расстроена. — Сделав паузу, отец добавил. — Я видел про тебя забавнейший сон».

Предпоследнее было от Гленны. «Твоя бабушка в травматологии. Ее инвалидное кресло как-то там снялось с тормоза, покатилось и врезалось в забор вашего дома. Я не знаю, где ты сейчас и что ты делаешь. Заходил твой брат, искавший тебя. Если ты получишь это сообщение, ты нужен твоей семье. Тебе нужно сходить в больницу. — Гленна негромко рыгнула. — Р-р-х. Прости, пожалуйста. Утром я съела одну из этих магазинных пышек, и, наверное, они протухли. Если, конечно, магазинные пышки вообще могут протухнуть. Живот весь день так и болит. — Она сделала паузу и продолжила — Я бы тоже сходила с тобой в больницу, но мы с твоей бабушкой совсем не знакомы, а твоих родителей я почти не знаю. Я тут сегодня подумала: очень странно, что я с ней почти не знакома. Или не странно. Может быть, даже совсем не странно. Ты, Иг, самый хороший в мире парень, я всегда так думала. Но пожалуй, где-то в глубине ты всегда вроде как стыдился, что гуляешь со мной после стольких лет с ней. Потому что она была такая хорошая и чистая и никогда не делала ошибок, а я — сплошные ошибки и дурные манеры. Но я тебя ничуть не осуждаю. За то, что ты стесняешься. Если разобраться, я и сама-то себя не слишком высоко ценю. А сейчас я очень о тебе беспокоюсь. Береги свою бабушку. И себя».

Это сообщение застало Ига врасплох, а может быть, его застала врасплох его собственная на него реакция. Он был готов презирать Гленну, ненавидеть ее, но не вспоминать, почему она ему нравится. Гленна свободно и непринужденно распоряжалась своей квартирой и своим телом, никогда не держала против него его жалость к себе и его дурацкую одержимость убитой Меррин. И в общем-то, она была права Иг жил с ней, потому что на каком-то там уровне ему было лучше находиться в обществе существа, столь же задолбанного, что и он, существа, на которое даже он мог смотреть сверху вниз. С Гленной во всем была сплошная неразбериха, начиная с татуировки в виде «плейбойного» кролика, происхождения которой она не помнила — слишком уж была пьяная, и историй про драки на концертах и про копов, поливавших ее перечным спреем. У нее было с полдюжины связей, и все какие-то не такие: женатый мужчина, распускавший руки торговец травкой, парень, который делал ее снимки и показывал их друзьям. Ну и конечно же, Ли.

Иг снова задумался о ее утреннем признании, признании, относившемся к Ли, к Ли, бывшему ее первой любовью, воровавшему ради нее. Иг никак не ожидал, что у него в отношении Гленны может пробудиться собственнический инстинкт. Ему никогда и в голову не приходило, что их отношения были в каком-то роде исключительными — они просто жили в одной квартире и время от времени трахались, ни в коем случае не были парой с каким-то будущим, — но при мысли о Гленне, встающей перед Ли на колени, и о Ли, запихивающем ей в рот, Иг буквально слабел от отвращения, граничащего с ужасом. От одного уже предположения, что Ли Турно может находиться где-то рядом с Гленной, Игу становилось нехорошо и страшно за нее, но размышлять об этом было некогда. Телефон перешел на последнее сообщение, и в ухе Ига снова послышался голос Терри.

«Я все еще в больнице, — сказал Терри. — Честно говоря, я больше беспокоюсь за тебя, чем за Веру. Никто не знает, куда ты подевался, и ты не отвечаешь на долбаный телефон. Я заглянул в вашу квартиру. Гленна сказала, что с прошлой ночи так тебя и не видела. Вы с ней что, поцапались? Она выглядит довольно скучно. — Терри помолчал, а когда заговорил снова, слова звучали так, словно были обдуманы и подобраны с какой-то неестественной тщательностью. — Я знаю, что со времени, как вернулся домой, мы с тобой говорили, но я не помню, договорились ли о чем-нибудь. Не знаю, и все тут. С моей головой что-то не в порядке. Получив это сообщение, позвони мне. Сообщи, где ты находишься». Иг думал, что это все, что Терри повесит трубку, но вместо этого послышался неровный прерывистый вдох, а затем брат хрипло, испуганно спросил: «Почему я не могу вспомнить, о чем мы говорили, когда говорили в последний раз?»

Каждый из огарков бросал на искривленный кирпичный потолок отдельную тень, так что над Игом столпились шесть безликих дьяволов, плакальщиков в черном, собравшихся над чьим-то гробом Они раскачивались из стороны в сторону в такт только им и слышному похоронному пению.

Иг пожевал свою бородку, все еще беспокоясь о Гленне, гадая, не станет ли Ли Турно искать его сегодня у Гленны, ведь тогда он к ней зайдет. Но ее телефон оказался включен на автоответчик: пожалуйста, оставьте сообщение после сигнала. А какие тут могут быть сообщения? Привет, старушка, сегодня меня дома не будет… Я не хочу возвращаться, пока не придумаю насчет этих моих рогов. Да, кстати, не соси сегодня член Ли Турно. Он плохой мальчик. Если Гленна не подходит к телефону, значит, уже спит. Она же говорила, что плохо себя чувствует. Ну и хватит тогда, забудем. Ли не станет посреди ночи ломать ей дверь топором. Он захочет устранить угрозу, исходящую от Ига, с минимальным для себя риском.

Иг поднес бутылку к губам, но оттуда ничего не вытекло. Какое-то время назад он ее опустошил, и она так и оставалась пустой. Это его вконец расстроило. Мало того что он был исключен из человеческого сообщества, так приходилось еще быть трезвым Он развернулся, чтобы отбросить бутылку, но замер, глядя в раскрытую дверцу топки.

Змеи нашли себе путь в литейную, так много, что у него перехватило дыхание. Сколько их тут, сто? Никак не меньше, в этом шевелящемся переплетении перед дверцей топки; черные змеиные глаза загадочно поблескивают в свете свечей. После секундной нерешительности он завершил бросок, и бутылка ударилась о пол прямо перед ними, брызнув во все стороны осколками стекла. В большинстве своем змеи мгновенно ускользнули, исчезнув из виду в куче кирпича и многочисленных дверных проемах. Некоторые, однако, лишь немного отступили и тут же остановились, глядя на него с явной укоризной.

Иг захлопнул дверцу топки, бросился на грязный матрас и натянул на себя не менее грязное одеяло. В его голове звучал беспорядочный шум, люди кричали на него, признавались в своих грехах, просили соизволения совершить новые, и он уже не надеялся найти сон, но сон нашел его сам, натянул на его голову черный мешок и выдавил из него остатки сознания. Шесть следующих часов он был все равно что мертвый.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Игги проснулся в топке, завернутый в старое, с пятнами от мочи одеяло. Освежающий холодок создавал впечатление силы и благополучия. В прояснившуюся после сна голову пришла неожиданная мысль, счастливейшая из его мыслей. Это ему приснилось — все это. Все, что случилось за последние сутки. Ну да, он в полном пьяном безобразии обоссал крест и Деву Марию, проклинал Бога и свою жизнь, был охвачен всепожирающей яростью — да, все это было. Но потом, когда отключилось сознание, он как-то сумел добраться сюда, в эту литейную, и вырубился. Все остальное являлось таким себе особо живым кошмаром: как он обнаружил у себя рога, как слушал одно за другим ужасные признания, что логически завершилось наихудшим из них — страшным, невозможным секретом Терри. А потом ему привиделось, что он снял инвалидное кресло с тормоза и столкнул Веру вниз по склону, зашел в конгрессменский офис и там схлестнулся с Ли Турно и Эриком Хеннити и, наконец, обосновался здесь, в этой литейной, прячась от толпы влюбленных змей в допотопной сталеплавильной печи.