Еще хуже была мимолетная картина того, что Терри попытался сделать через пять месяцев, сидя в гараже на водительском сиденье своего «вайпера» с опущенными окошками, закрытой дверью гаража и включенным мотором. Терри уже был на колеблющейся грани сознания, вокруг него кипели выхлопные газы, и тут вдруг открылась дверь гаража. Его уборщица еще ни разу в жизни не приходила в субботу утром, и вот тебе пожалуйста, стоит и смотрит на Терри через водительское окошко, прижимая к груди бутылку с моющим средством Пятидесятилетняя мексиканская иммигрантка, она прилично понимала английский, но вряд ли могла бы прочитать сложенную записку, торчавшую из кармана рубашки Терри:

Дальше Иг не прочитал, он бросил руку Терри, словно та ударила его электричеством. Глаза Терри открылись, из-за темноты его зрачки были огромными, чуть ли не размером с радужку.

— Мама? — спросил Терри, еле ворочая языком.

В комнате было темно, так темно, что вряд ли он мог разобрать, кто стоит перед ним, только некий смутный силуэт. Иг держал правую руку за спиной, и ножа уж точно не было видно.

Иг открыл рот, что-нибудь сказать; он хотел сказать Терри, чтобы тот спал дальше, — самое бессмысленное, что можно было сказать, не считая прочего. Но тут он ощутил пульсацию крови в своих рогах и вдруг заговорил голосом матери. И это не было имитацией, сознательным подражанием. Это говорила она сама.

—  Спи, Терри, — сказала Лидия.

Иг был так удивлен, что отшагнул назад и ударился бедром о ночной столик. Стакан с водой негромко звякнул о лампу. Терри снова прикрыл глаза, но начал беспомощно ворочаться, словно готовый проснуться и сесть.

— Мама, — сказал он, — а сколько времени?

Иг смотрел сверху вниз на брата, гадая, не как ему это удалось — вызвать голос Лидии, — а только сможет ли он сделать это снова. Он и сам понимал, как это было сделано. Дьявол, конечно же, умеет говорить чьим угодно голосом и говорить людям то, что им хочется слышать. Дар языков… излюбленный фокус дьявола.

—  Тсс! — сказал Иг. Его рога наполнились давлением, а голос снова стал голосом Лидии Перриш. Это было очень просто — не нужно было даже об этом думать. — Тише, милый. Тебе не нужно ничего делать. Тебе не нужно вставать. Отдохни. Береги себя.

Терри глубоко вздохнул и перевернулся на бок.

Иг мог ждать от себя всего, что угодно, кроме сочувствия к Терри. Главное, конечно же, — то, через что прошла тогда Меррин, но в каком-то смысле Иг потерял той ночью и брата.

Он пригнулся, глядя на Терри, лежащего под простыней на спине, и на какое-то время задумался об этом новом проявлении своей силы. В конце концов он открыл рот, и Лидия сказала:

— Тебе нужно завтра же возвращаться домой. Возвращайся, милый, к своей жизни. У тебя же там репетиции. И всякое прочее. Не надо беспокоиться о бабушке. С бабушкой все будет хорошо.

— А что насчет Ига? — негромко пробормотал Терри, так и лежа лицом к стене. — Не должен ли я остаться, пока мы не выясним, куда подевался Иг? Я за него беспокоюсь.

—  Может быть, ему нужно побыть сейчас одному, — сказал Иг материнским голосом. — Ты же знаешь, какое сейчас время года. Я ничуть не сомневаюсь, что с Игом все в порядке, и он бы тоже сказал тебе подумать о своей работе. Тебе нужно хоть единожды в жизни подумать о себе. Терри, завтра же прямо в Лос-Анджелес.

Иг произнес это как приказ, вложив во фразу всю свою силу воли, силу своих рогов, так, что они сладостно зазудели.

— Завтра же прямо, — сказал Терри. — О'кей.

Иг отступил к двери, к солнечному свету. Но прежде чем он ушел, Терри снова заговорил.

— Я люблю тебя, — сказал Терри.

Иг задержался в открытой двери, его пульс странным образом колотился в гортани, ему не хватало воздуха.

—  Я люблю тебя, Терри, — сказал он и тихо притворил дверь.

Ближе к вечеру Иг подъехал по шоссе к маленькому бакалейному магазинчику. Он взял там сколько-то сыра, пепперони, горчицу, две буханки хлеба, две бутылки красного столового и штопор.

Хозяином магазина был интеллигентного вида пожилой мужчина в круглых очках и шерстяной кофте. Он обвис за витриной, положив подбородок на кулак и листая «Нью-Йорк ревю оф букс». Лавочник взглянул на Ига без малейшего интереса и начал вводить в кассовый аппарат покупки.

Попутно с нажиманием клавиш он сообщил Игу, что у его жены, с которой они живут уже сорок лет, болезнь Альцгеймера, и он подумывает заманить ее на лесенку, ведущую в подвал, и столкнуть вниз. Без всяких сомнений, сломанная шея будет списана на несчастный случай. Венди любила его своим телом, еженедельно писала ему, пока он служил в армии, и родила ему двух очаровательных дочек, но он устал все время ее мыть и слушать ее бред и хотел спокойно жить со своей старой подружкой Салли в Бока-Ратон. По смерти жены он получит страховку в почти три четверти миллиона долларов, что обеспечит и гольф, и теннис, и хорошие обеды с Салли на всю оставшуюся жизнь. Он хотел знать мнение Ига на этот счет. Иг сказал, что, по его мнению, он будет гореть в аду. Лавочник пожал плечами и сказал, что, конечно, это и так понятно.

Он говорил Игу по-русски, и тот отвечал ему на том же языке, хотя его совершенно не знал. Но это неожиданное, необъяснимое владение языком ничуть Ига не удивило; после того как он говорил с Терри материнским голосом, это была ерунда, семечки. Кроме того, язык зла универсален, на манер эсперанто.

Иг смотрел в сторону от кассы, вспоминая, как он обманул Терри, как что-то в нем смогло вызвать именно тот голос, который брату хотелось слышать. Появлялся вопрос о пределах этой силы, насколько полно он может ввести в заблуждение другого человека Он остановился в дверях и с интересом оглянулся на лавочника, вновь погруженного в чтение газеты.

— Почему вы не снимаете трубку? — спросил Иг.

Лавочник поднял голову и взглянул на Ига, его брови недоуменно сошлись.

— Звонит же, — сказал. Иг; в его рогах запульсировало сладостное давление.

Лавочник хмуро уставился на молчавший телефон, а затем поднял трубку и поднес ее к уху. Даже издалека Иг отчетливо слышал гудок.

—  Роберт, это Салли,— сказал Иг, но сказал не своим голосом.

Голос был низкий, хриплый, но, без всяких сомнений, женский, с бронксовской гнусавинкой; голос совершенно незнакомый, и все же Иг не сомневался, что это голос Салли Какой-то Там.

Лавочник недоуменно нахмурился и сказал, отвечая на длинный гудок:

— Салли? Но мы же с тобой всего два часа как говорили. Я думал, ты стараешься сэкономить на дальних звонках.

Рога Ига сладостно пульсировали.

—  Я сэкономлю на дальних звонках, когда мне не нужно будет звонить тебе каждый день, — сказал Иг голосом Салли из Бока-Ратон. — Когда ты сюда приедешь? Это ожидание меня убивает.

— Я не могу, — сказал лавочник. — Ты же знаешь, я не могу. Ты знаешь, сколько стоит сдать Венди в приют? На что тогда будем жить мы?

И все это в гудящую трубку.

—  Кто сказал, что мы должны жить как Рокфеллеры? Мне не нужны устрицы… сойдет и тунцовый салат. Ты хочешь подождать, пока она умрет, но что, если я умру первой? Что же тогда получится? Я не молода, и ты тоже не молод. Помести ее куда-нибудь, где о ней; позаботятся, а затем садись на самолет и прилетай сюда, чтобы ты тоже не был неухоженным.

— Я обещал Венди, что никогда не сдам ее в приют.

—  Она уже не тот человек, которому ты давал обещание, и я боюсь, чего ты можешь наделать, если продолжишь жить в ее обществе. Я только и прошу, чтобы ты выбрал ту разновидность зла, с которой мы сможем жить. Позвони мне, когда купишь билет, и я встречу тебя в аэропорту.