— А где твой дружок? — спросил он, вернувшись и усаживаясь рядом с ней. — Ну, тот парнишка в спецовке.

— Гордон. Он на собрании Молодежной торговой палаты.

— А ты знаешь, что я когда–то состоял в Первой баптистской церкви города Чикала, штат Арканзас?

Прошлое Мэри Энн не интересовало; порывшись в сумочке, она достала вырезанное из «Лидера» объявление.

— Вот, — сказала она, подсовывая его Нитцу. — Что скажешь?

Прежде чем вернуть ей объявление, он невероятно долго изучал его.

— У меня уже есть работа.

— Да не тебе. Для меня. — Она в нетерпении убрала листок и закрыла сумочку.

Это определенно был новый магазин пластинок на Пайн–стрит; она обратила внимание, что там идет ремонт. Но до завтра она не могла пойти туда, и напряжение начинало ее утомлять.

— Я был добрым прихожанином, — продолжал Нитц, — но потом отвернулся от бога. Это случилось совершенно внезапно. Я был среди спасенных, и вдруг… — он фаталистически пожал плечами, — что–то подвигло меня подняться и отвергнуть Христа. Все это было очень странно. Еще четверо прихожан последовали за мной на алтарь. Какое–то время я разъезжал по Арканзасу, выступал с антирелигиозными проповедями. Бывало, я шел по пятам за караванами Билли Санди[98]. Я был эдакий скоромный Нитц.

— Я пойду туда, — сказала Мэри Энн, — завтра утром, раньше всех. Там просят позвонить, но я знаю, где это. С такой работой я отлично справлюсь.

— Это точно, — согласился Нитц.

— И смогу разговаривать с людьми… вместо того чтобы сидеть в офисе и выстукивать письма. Магазин пластинок — отличное место; постоянно что–то происходит. Все время что–то случается.

— Тебе повезло, что Итона сейчас нет, — сказал Нитц. Тафт Итон был владельцем «Королька».

— Я его не боюсь.

Через комнату пробирался негр, и, сидя на банкетке возле пианино, она вдруг вся встрепенулась и распрямилась. И забыла о присутствии Нитца, потому что явился он.

Это был крупный мужчина с иссиня–черной кожей, очень блестящей и — как ей представлялось — очень гладкой. Сутулый и мускулистый, он тяжело двигался; в нем угадывалась личность простая и сильная; глядя на него, она улавливала его флюиды даже издалека. Волнистые густые волосы с маслянистым блеском; солидная шевелюра, требующая тщательного ухода. Он кивком поприветствовал несколько пар, поклонился людям, ожидающим возле эстрады, и прошел — целая гора собственного достоинства.

— А вот и он, — сказал Нитц.

Она кивнула.

— Это Карлтон Б. Туини, — добавил Нитц, — певец.

— Какой большой, — сказала она, не спуская с него взгляда. — Боже мой, ты только посмотри. — Она жадно пожирала, ощупывала его глазами. — Да он же грузовик может поднять.

Прошла уже неделя; она заприметила его шестого числа, в день, когда он давал свой первый концерт в «Корольке». Он, говорили, приехал из Ист–Бэй, где выступал в клубе «Эль Серрито». Все это время она изучала, оценивала, поглощала его издали, как только могла.

— Все еще хочешь познакомиться? — спросил Нитц.

— Да, — сказала она и вздрогнула.

— Да ты сегодня точно под хмельком.

Она нетерпеливо пихнула Нитца локотком.

— Спроси его, не хочет ли он посидеть с нами. Ну же — прошу тебя.

Он подходил к пианино. Он узнал Нитца, и тут его огромные черные глаза остановились на ней; она почувствовала, что он увидел ее, принял во внимание ее присутствие. Она снова вздрогнула, как будто ее окатили холодной водой. На мгновение она закрыла глаза, а когда открыла — его уже не было. Он прошел дальше с коктейлем в руках.

— Привет, — не слишком убедительно начал Нитц, — присаживайся.

Туини замер.

— Мне нужно позвонить.

— На секунду, чувак.

— Не, нужно пойти позвонить, — в голосе его слышалась усталая важность. — Есть, знаешь ли, неотложные дела.

Нитц сказал, обращаясь к Мэри Энн:

— Гольф с президентом.

Она встала, уперлась руками в крышку пианино и, наклонившись вперед, произнесла:

— Садитесь.

Он внимательно посмотрел на нее.

— Проблемы, — сказал он и наконец нашел возле ближайшего столика свободный стул. Подтащив его одним движением руки, он сел прямо перед ней. Она медленно отстранилась, ощущая его близость, сдерживая свой голод; сознавая, что остановился он из–за нее. Так что не зря она сюда пришла. Заполучила его, хотя бы ненадолго.

— Что за проблемы? — поинтересовался Нитц.

Вид у Туини стал еще более озабоченным.

— Я живу на четвертом этаже. А прямо надо мной — водогрей, который подает горячую воду всему зданию. — Изучая свой маникюр, он продолжал: — Днище у него проржавело и дало течь. Течет прямо на газовые горелки и мне на пол, — с раздражением объяснил он, — всю мебель мне попортит.

— Хозяйке позвонил?

— Ясное дело. — Туини нахмурился. — Водопроводчик должен вот–вот прийти. Обычная волокита. — Он уныло замолк.

— Ее зовут Мэри Энн Рейнольдс, — сказал Нитц, указывая на девушку.

— Приятно познакомиться, мисс Рейнольдс. — Туини церемонно кивнул.

— Вы очень круто поете, — ответила Мэри Энн.

Его темные брови шевельнулись.

— О? Спасибо.

— Я прихожу сюда при каждой возможности.

— Спасибо. Да. Мне кажется, я вас уже видел. И даже не один раз, — сказал он, вставая. — Нужно пойти позвонить. Не могу же я допустить, чтоб мой диван погиб.

— Импортный тасманский мохер, — пробормотал Нитц, — исчезающий вид, хер пушистый обыкновенный.

Туини уже поднялся.

— Рад знакомству, мисс Рейнольдс. Надеюсь, еще увидимся, — и он удалился по направлению к телефонной будке.

— Зеленый хер пушистый, — добавил Нитц.

— Да что с тобой? — потребовала объяснений Мэри Энн. Провокационный бубнеж Нитца раздражал ее. — Я читала, как однажды водогрей взорвался и погибла куча детей.

— Ты читала это в рекламе. В рекламе благоразумия. Семь симптомов рака. Ну почему я не застраховал свою крышу? — Нитц зевнул. — Используйте алюминиевые трубы… не пропускают садовых вредителей.

Мэри Энн следила за Туини, но его уже не было видно; дымка поглотила его. Она гадала, каково это — знать такого человека, быть рядом с таким великаном.

— Зря ты это, — произнес Нитц.

— Что зря?

— Насчет него. Я вижу, как ты на него смотришь… Пошло–поехало. Новый план.

— Какой план?

— Как всегда. Ты в своем плаще, руки в карманах. Стоишь себе где–нибудь с этаким озабоченным видом. Ждешь, когда кто–то появится. Что тебе неймется, Мэри? Ты достаточно умна; можешь сама о себе позаботиться. Тебе не нужен храбрый портняжка, чтоб тебя защищать.

— В нем есть стать, — сказала она. Она продолжала смотреть; он должен был появиться снова. — Это вызывает уважение. Стать и достоинство.

— А отец у тебя какой?

Она пожала плечами:

— Не твое дело.

— Мой отец пел мне колыбельные.

— Ну, — сказала она, — очень мило.

— В таком духе, — бормотал Нитц, — мама, мама, мама… — Он пел все тише, словно проваливаясь в сон. — Вижу я свой гробик, мама. Бух, ух–ох. — Он постучал по клавишам монеткой. — А теперь сыграем это. Ага.

Мэри Энн недоумевала, как это Нитц может клевать носом, когда вокруг столько поводов для беспокойства. Нитц, похоже, полагал, что все должно складываться само собой. Она ему завидовала. Она вдруг пожалела, что не может хотя бы ненадолго отпустить поводья, расслабиться настолько, чтобы отрадные иллюзии овладели и ею.

Внезапно ей послышались отголоски давнишнего ритма, жуткой колыбельной. Она никак не могла забыть ее.

…коль суждено уснуть и не проснуться…

— Ты не веришь в бога? — спросила она Нитца.

Он открыл один глаз.

— Я во все верю. В бога, в Соединенные Штаты, в гидроусилитель руля.

— Толку от тебя мало.

Карлтон Туини снова появился в углу бара. Он болтал с завсегдатаями; сдержанный и гордый, передвигался он от столика к столику.

— Не обращай на него внимания, — пробурчал Нитц, — сейчас он уйдет.