Был ранний вечер, и воздух уже остыл. Другие пассажиры дремали, читали или смотрели в окно. Джули смотрела в окно, время от времени говоря что–нибудь о полях и фермах, мимо которых они проезжали.

Когда они въехали в Сакраменто, было еще светло. Автобус стоял достаточно долго, чтобы пассажиры могли поужинать, а затем они снова двинулись. Теперь уже было темно. Автобус начал подниматься по более старому, серпантинному шоссе, которое вело из Сакраменто в Сьерры. На дороге встречались в основном большие грузовики. Выглядывая в окно, Эл видел придорожные закусочные, крытые фруктовые лотки и заправочные станции. Поля теперь остались позади.

— Эта часть пути довольно–таки унылая, — сказала Джули. — Хорошо, что мы ее по–настоящему не видим. Но я хотела бы увидеть Сьерры.

— Это и есть Сьерры, — сказал Эл. — Всю дорогу будет вот так же. Рекламы да бары.

— А на той стороне как?

— Увидим, — сказал он.

— Во всяком случае, — сказала Джули, — воздух здесь хороший.

В Спарксе, штат Невада, он купил билеты до Солт–Лейк–Сити. Несколько часов они провели, прогуливаясь по Спарксу; он располагался невдалеке от Рено и был очень современным и ухоженным. А потом они отправились в путь через пустыню Невада. Было три тридцать утра.

Оба они спали. За пределами автобуса не было ничего — ни огней, ни жизни. Автобус, ревя, мчался вперед без остановок.

Когда Эл проснулся, солнце уже встало; повсюду вокруг он видел каменистые земли, холмы, образованные разрушенными скалами, колючие серые растения и там и сям вдоль дороги заброшенные развалины человеческих жилищ. Было восемь пятнадцать. Судя по расписанию, они были почти у границы Юты.

В Вендовере автобус остановился, чтобы они могли позавтракать. Это была последняя остановка в Неваде, последние игровые автоматы. Городок лежал вдоль шоссе, и между каждым домом или магазином простирались обширные участки песчаной почвы, на которых ничего не росло. Чтобы размять ноги, они с Джули прошли его по всей длине, а потом вернулись в кафе, где заказали оладьи и ветчину.

— Мы могли бы сейчас быть почти где угодно в Калифорнии, — сказала Джули, оглядывая кафе. — Такие же будки, такая же касса. Музыкальный автомат. — Кафе выглядело недавно построенным; все в нем было свежеокрашенным и стильным. — Единственное отличие, — сказала она, — это газета. И нелепая земля снаружи.

Несколько других пассажиров тоже ели в этом кафе, так что отстать от автобуса они не боялись.

— Мы остановимся в Солт–Лейк–Сити? — спросила Джули.

— Может быть, — сказал он. Это место казалось ему в той же мере подходящим для переезда, как и любое другое. По крайней мере, исходя из того, что он о нем слышал.

— Это по–своему увлекательно, — сказала Джули, — такое вот приключение… мы не знаем, куда направляемся, просто едем вперед, не останавливаясь. Отсекая себя от своего прошлого. От своих семей. — Она улыбнулась ему. Ее лицо осунулось от недосыпа, одежда измялась. С ним было то же самое. И ему надо было побриться.

Внезапно у него появилось дурное предчувствие. Солт–Лейк–Сити — слишком большой город. Наверняка у них там есть свое представительство.

— Думаю, мы поедем дальше, как только доберемся до Солт–Лейк–Сити, — сказал он.

Достав карту, стал изучать возможности. Требовался город достаточно маленький, чтобы не представлять интереса для организации Хармана, но и достаточно большой, чтобы он мог найти там работу или заняться бизнесом. Открыть стоянку подержанных автомобилей, подумал он. Денег хватит; в обрез, но хватит, если покупать с умом.

— Мне хочется посмотреть Солт–Лейк–Сити, — сказала Джули. — Всегда хотелось.

— Мне тоже, — сказал он.

— Но мы не можем. — Она посмотрела на него изучающим взглядом.

— Нет, — сказал он.

— У меня в этом деле права голоса нет?

— Лучше предоставь решать мне, — сказал он.

Джули вернулась к еде. Он тоже.

Выйдя из кафе, они медленно зашагали к припаркованному автобусу «Грейхаунд». Шофер был им виден: он выбрался из кабины и разговаривал с двумя женщинами среднего возраста. Так что они не торопились.

— Это очень милый городок, — сказала Джули. — Но делать здесь нечего. Мы его весь видели. Это просто место, где люди могут остановиться, поесть, починить свои машины и в последний раз рискнуть несколькими монетами на игровом автомате. — Она повернулась к нему: — Ты здесь чувствуешь себя в большей безопасности? Вероятно, нет. Ты никогда не будешь чувствовать себя безопаснее. Потому что на самом деле это у тебя внутри.

— Что — это? — спросил он.

— Тот конфликт. То, от чего ты бежишь. Психологи говорят, что мы носим свои проблемы в себе.

— Может, и так, — сказал он. Ему не хотелось с ней спорить.

Они подошли к автобусу. Дверь была открыта, и он начал подниматься по металлическим ступенькам.

— Я, наверно, не буду садиться, — сказала Джули.

— Хорошо, — сказал он, соскакивая обратно на землю.

— Вообще. — Она не моргнула, встретившись с ним взглядом. — Я решила не ехать дальше. По–моему, в тебе есть что–то такое, чего ты не замечаешь и никогда не замечал. И ты увлекаешь меня за собой. Если ты попытаешься силой затащить меня в автобус, я закричу, и тебя остановят. Я вижу вон там дорожного патрульного или кого–то в этом роде. — Она кивнула, и он увидел припаркованную патрульную машину с ее непременной антенной.

— Так ты собираешься остаться в Вендовере? — спросил он, испытывая муку.

— Нет. Я собираюсь сесть на первый автобус, идущий обратно в Рено, провести там несколько дней и сделать кое–какие покупки, а потом, если он мне понравится, остаться там и получить развод по законам Невады[26] и, конечно, устроиться на работу. А если он мне не понравится, я вернусь в Окленд и получу развод по законам Калифорнии.

— На что?

— Разве ты не дашь мне часть денег?

Он молчал. Другие пассажиры, видя их возле автобуса, стали подходить, опасаясь отстать. Водитель заканчивал свой разговор с женщинами средних лет.

— Я хотела бы вернуться вместе с тобой, — сказала Джули, — но ты, наверное, не захочешь; ты будешь бежать все дальше и дальше.

Он тяжело вздохнул.

— Да, — сказала она. — Вздыхаешь, потому что знаешь, что это правда.

— Чушь, — сказал он.

— Просто дай мне денег. Даже не половину. Всего, скажем, пятьсот долларов. Я знаю, сколько там; у тебя останется почти полторы тысячи. По калифорнийскому закону о совместной собственности половина этого принадлежит мне. Но меня это не волнует. Я лишь хочу покончить с этой… патологией. С этой… — Она умолкла. Другие начали проходить мимо них и подниматься в автобус.

Эл сказал:

— Мне надо подписать дорожные чеки, иначе они будут недействительны.

— Хорошо, — сказала она.

Прижимая чеки к боковой стенке автобуса, он подписал их на пятьсот долларов. Затем отдал жене.

— Что ж, — сказала она тихо, — ты таки дал мне всего пятьсот долларов. Я думала, ты, может, предложишь мне половину. Ладно, неважно. — Глаза ее наполнились слезами, а потом она повернулась к подошедшему водителю: — Я хотела бы получить свой багаж; я дальше не еду. Можно? — Она протянула ему квитанцию. Водитель глянул на Джули, потом на Эла, потом принял квитанцию.

Эл прошел в автобус и снова уселся на свое место, один. Внизу, снаружи, водитель выгружал багаж Джули. Достав чемодан, он захлопнул металлическую дверцу, после чего поспешил подняться в автобус и усесться за руль. Мгновением позже заревел двигатель, из выхлопной трубы повалил черный дым. Оставшиеся пассажиры быстро забрались в автобус и расселись по своим местам.

Сидя в автобусе, Эл видел, как его жена удаляется со своим чемоданом, направляясь в здание станции. За ней закрылась дверь. А потом закрылись и двери автобуса, и автобус поехал.

Он ничего не чувствовал, кроме того, что произошел разрыв, страшный, бессмысленный разрыв. Какое теперь имело значение, едет он дальше или нет? Но он продолжал двигаться дальше, вершить свой одинокий путь в Солт–Лейк–Сити и куда бы то ни было после него. Может быть, так для нас лучше, думал он. Разделиться. По крайней мере, они не достанут нас обоих. Попытка заставить ее ехать вместе с ним была безнадежна с самого начала. Никого невозможно к чему–то принудить, подумал он. Я не могу заставить Джули делать то, что я хочу, ничуть не более, чем Лидия Фергессон способна была заставить меня пойти в морг или послать в морг цветы. Каждый из нас проживает свою собственную жизнь, к добру или худу.