— Мы ненадолго, — шепнул он ей, когда они вдвоем стали подниматься по ступенькам, ведущим на веранду.

— Она кренится, — заметила она.

— Так всегда и было. Не упадет, не бойся.

Он взял ее под руку. Лампа на веранде была включена, и в ее неровном свете по лицу Сьюзан пробегали крапчатые тени. Его родители, стоявшие на веранде, уставились вниз в состоянии, близком к истерии; ему никогда не приходилось видеть, что на кого–либо оказывал столь глубокое воздействие вид кого–то другого. Едва Сьюзан взошла на веранду — она двигалась так медленно и размеренно, как только могла, — его мать схватила ее и увлекла в дом. На протяжении какого–то времени он их больше не видел, хотя голоса их по–прежнему слышались, доносясь из разных частей дома.

Отец, вместе с ним входя внутрь, заверил его:

— Никому бы и в голову не пришло, что она старше тебя.

Это было неправдой, но Брюс чувствовал, что это сказано из самых лучших побуждений.

— Ее зовут Сьюзан, — сообщил он. А потом, впервые за все время, ему пришло в голову, что кто–то из его родителей или же оба могли видеть ее в прошлом, когда она была его учительницей; педсовет проводил собрания с родителями, — жаль, что я не учел это раньше, думал он, потому что теперь слишком поздно. — Мы не сможем задержаться надолго.

— Как тебе случилось с ней познакомиться? — спросил отец.

Он предоставил скудный отчет.

— Значит, она из Бойсе, — сказал отец, очень довольный. — Не из Рино.

Если они обнаружат, что она была моей учительницей в пятом классе, подумал он, то, пожалуй, потребуют свою тысячу обратно. Эта мысль заставила его рассмеяться.

На кухне его мать показывала Сьюзан набор отвратительных тарелок, присланный ей какой–то подругой из Европы, и Сьюзан громко восхищалась их красотой. Ему стало немного спокойнее.

По пути домой он остановился в центре Бойсе возле аптеки, сказав Сьюзан, что хочет купить сигареты. На самом деле он купил коробку конвертов и несколько трехцентовых марок. Он вложил чек в один из конвертов, адресовал его себе и Сьюзан, наклеил марку и попросил служащего отправить его по почте.

— Как твои родители меня восприняли? — Сьюзан уже несколько раз спрашивала об этом во время поездки.

— Увидим, — ответил он наконец. О чеке он ничего ей не рассказывал.

— Что значит «увидим»?

— Если ты им понравилась, — сказал он, — они выразят это каким–нибудь конкретным способом. С такими людьми, старомодными сельскими жителями, ничего нельзя предвидеть. Они сообщат тебе о своей реакции, и ты все поймешь.

— Я в недоумении, — сказала она. — Потому что ничего не могла понять. Твоя мать была очень мила и расстроена, отец был вежлив, но я не могла сообразить, что под этим кроется.

На следующий день конверт с чеком его отца был доставлен в магазин. Он вскрыл его и показал чек Сьюзан.

— Видишь? — сказал он. — Они одобряют мой выбор.

Потрясенная, она сказала:

— Брюс, это же спасает нам жизнь! Посмотри, что ты сможешь раздобыть на эти деньги по дилерским ценам.

То, что случилось, произвело настоящую революцию в ее моральном состоянии: остаток дня она строила планы, вынашивала замыслы, обдумывала бесчисленное множество будущих решений.

— Какие же они великолепные люди! — сказала она. — Нам надо написать им или даже поехать туда снова и поблагодарить их лично. Мне так не по себе… и все же я думаю, что принять этот дар будет правильно.

— Разумеется! Так оно и есть.

— Почему бы мне не позвонить им и не поблагодарить?

— Лучше предоставь это мне, — поспешил сказать Брюс.

С тысячей долларов наличными он мог гарантировать банковский заем. Тот поступил в конце месяца, и теперь у него на руках было двадцать пять сотен долларов на закупку товаров для продажи. Но он по–прежнему не знал, что купить. Деньги он положил на счет, который давал ему четыре процента прибыли, а это было ненамного меньше, чем процентная ставка на пятнадцать сотен долларов банковского займа.

Но мне надо поскорее найти какой–нибудь склад, полный каких–то товаров, осознавал он. Иначе то, что я одалживал и вымаливал эти деньги, окажется ошибкой. Пока что у нас нет никаких доходов, и нам придется отщипывать от суммы на этом счете, чтобы вносить ежемесячные платежи.

Может, мне удастся так раскрутить эти деньги, чтобы обеспечить ежемесячные выплаты по займу. Это стало бы новым способом ведения бизнеса.

Между тем к этому времени он обследовал все в районе Бойсе и ничего не нашел.

— Думаю, мне придется пуститься в путь, — сказал он Сьюзан.

— Куда? — спросила она. — Ты имеешь в виду долгую поездку?

— Может, в Лос–Анджелес. Или в Солт–Лейк–Сити. Или в Портленд. Куда–нибудь, где бы я смог найти что–то на складе. Я не могу допустить, чтобы деньги не были в обороте.

Он начал звонить по межгороду, пытаясь разузнать что–нибудь заранее.

Двумя днями позже его «Меркурий» был полностью смазан и проверен, шины заменены, и он, с чемоданом в багажнике, пустился в путь по шоссе 26, следуя наг запад, в Орегон и Калифорнию.

На первом этапе пути Брюс миновал весь Орегон и въехал в самую северную часть Калифорнии. Повернув на юг, проехал через Кламат–Фолс, через пограничный пост, а затем последовала трудная дорога мимо горы Шасты и по извивающимся подъемам–уклонам возле Дансмьюра в самой глубине страны лесорубов, где из поля зрения никогда не исчезают озера и быстро движущаяся вода.

Рано утром он покинул гористую страну лесорубов и оказался в беспощадно жаркой плоской долине фермеров. Измотанный донельзя, он остановился у первого же мотеля.

Мотель этот на поверку являл собой не более чем несколько похожих на лачуги домиков, выстроенных в два рада фасадами друг к другу, с разбросанным вокруг гравием и гигантскими вековыми деревьями, стоявшими у двери в контору. На паре шезлонгов, на которых отбрасывал тень пляжный зонт, спали пожилые супруги. С дороги съехали и припарковались несколько машин. Он видел и слышал, как в тени от навеса над верандой одного из домиков возится в пыли кучка детей.

Однако он уже заглушил двигатель. Поторговавшись с владельцем мотеля, он заключил свою обычную сделку: пользование домиком на протяжении восьми часов за полтора доллара. Его договор об аренде не давал ему права принимать ванну или забираться в постель, но он мог умыться, воспользоваться полотенцем для рук, но не банным, лежать на кровати, не снимая с нее покрывала и не прикасаясь к простыням, а еще, естественно, он мог воспользоваться горшком. В восемь утра он запер машину, вошел в плохо вентилируемый домик и прилег вздремнуть.

В четыре часа пополудни хозяин разбудил его. Машины начали прибывать во множестве, и домик оказался востребованным. Взяв свои наручные часы, которые снимал перед сном, и туфли, он, не вполне еще проснувшись, проковылял наружу, под все еще ослепительное солнце.

Как только он вышел, в домик поспешила жена хозяина со свежим полотенцем для рук и мылом.

— Где здесь поблизости можно перекусить? — спросил он у хозяина, лысеющего коротышки с сердитым видом.

— Примерно в десяти милях дальше по шоссе будут кофейня и заправка, — бросил тот, спеша навстречу полному людей «Плимуту», который, хрустя гравием, подъезжал к конторе мотеля.

Брюс забрался в машину, завел двигатель и снова выехал на дорогу.

Обнаружив кофейню, он сначала подъехал к насосам заправки, велел служителю наполнить весь бак и, оставив там машину, трусцой перебежал через шоссе, чтобы перекусить. Поглощая котлету с подливкой, консервированный горошек, кофе и ягодный пирог, он наблюдал, как служитель проверяет в его машине воду, шины и аккумулятор.

Закурив сигарету, он сидел над опустевшей тарелкой, остро ощущая свое одиночество.

Быть за рулем ночь напролет не доставило ему никакого удовольствия. Слепящий свет мчащихся навстречу фар досаждал больше обычного. Бодрствовать час за часом, чтобы замечать каждый из рефлекторных столбов, обозначающих повороты, было тяжело. Он всю ночь держал включенным радио, слыша в основном шум статики и неразборчивые обрывки популярных мелодий, транслировавшиеся станциями, расположенными слишком далеко, чтобы их можно было постоянно слушать. Мелодии приплывали и уплывали. И чуть различимые голоса дикторов, говорящих из других штатов, продающих продукты, которых он никогда не увидит.