За первой балладой почти сразу последовала вторая: теперь Лемминг блеял о пенсионерах. Потом была вдохновенная песенка о ФБР, затем еще одна, о генетике, и в итоге — затейливый, разухабистый распев про водородную бомбу.

…и если Мао Цзэдуну будет это интересно, мы

взорвем весь мир — не останется живого места…

Она раздраженно подумала: кому нужен этот Мао Цзэдун? Кто это — глава коммунистического Китая?

…когда разоружены закончат обсуждать,

давным–давно уж будем в руинах мы лежать…

Закрыв уши от этой бомбежки, она вышла из гостиной в одну из затемненных спален. Сидя на краю кровати — судя по всему, принадлежавшей Бет, — она приготовилась вытерпеть выступление Лемминга до конца. В ушах у нее звучало название песни, объявленное с большой помпой и тщанием: «Что нужно этой стране, так это хорошая водородная бомба за пять центов».

Где здесь смысл? В чем значение? Вместо того чтобы гадать, она вернулась к своим мыслям. К ощутимому присутствию сильного черного мужчины — Карлтона Туини; затем еще дальше, в прошлое, к воспоминаниям о том, что случилось в музыкальном магазине — с тем с крупным пожилым мужчиной в твидовом костюме. Сперва его широкая походка и серебряная трость… потом его пальцы на ее руке.

Постепенно она поняла, что пение уже закончилось. Она виновато поднялась и пошла обратно в гостиную. Бет удалилась на кухню за новой порцией напитков; Дэнни Кумбс сидел надутый в углу, оставив Нитца и Лемминга друг другу.

— Кто тебе все это пишет?

— Я сам, — скромно произнес Лемминг.

Теперь, когда не был захвачен пением, он казался обыкновенным чахлым первокурсником в спортивной куртке и широких штанах. Положив гитару, он снял очки и стал вытирать их рукавом.

— Еще в Лос–Анджелесе я пробовал сочинять скетчи, но дело не пошло. Мне сказали, что это не продать. Ясное дело, вещи у меня слишком уж острые.

— Сколько тебе лет?

— Двадцать семь.

— Так много? Ты не выглядишь на свой возраст.

Лемминг рассмеялся.

— Я закончил университет еще в сорок восьмом, химический факультет. Какое–то время работал на проекте… — он стал объяснять, — в радиационной лаборатории. Пожалуй, мог бы до сих пор там трудиться. Они так и не отобрали у меня допуск. Но мне больше охота тусоваться то здесь, то там… я, наверное, никогда не повзрослею.

— А бабки этим можно заработать? — спросил Нитц.

— Если и да, то я не знаю как.

— Но прожить–то на это реально?

— Наверное, — сказал Лемминг, — надеюсь.

Нитц был поражен.

— Так ты образованный парень — мог бы заниматься наукой, работать в большом проекте… А предпочел с этим вот болтаться. Тебе это настолько по кайфу? Стоит ли оно того — в смысле, ты–то сам своей жизнью доволен?

— Времена сейчас неспокойные, — пробормотал Лемминг, и Мэри Энн потеряла всякую нить — и в его словах, и в мыслях.

То, что он говорил, и то, что пел, было одинаково бессмысленным. А Нитц все что–то бухтел, задавал вопросы, выпытывал ответы. Ему явно было интересно, но что и почему? Она сдалась и перестала об этом думать.

— Вы так и не сказали, как вас зовут, — сказала Вет, приближаясь к ней с новым бокалом.

От выпивки Мэри Энн отказалась. Эта женщина ей не нравилась, и не без причины. Но она испытывала к ней неприятное уважение: Бет шла к Туини напролом, демонстрируя очевидное мастерство в вопросе, в котором сама Мэри Энн безнадежно плавала.

— Что это с ним? — сказала она, имея в виду Лемминга. — Наверное, ничего. Просто он такой — глупенький. А может, не он, а я. Я здесь не в своей тарелке.

— Не уходите, — снисходительно сказала Бет.

— Может, и уйду. А давно вы знаете Шиллинга?

— Лет пять–шесть.

— И как он? — ей было важно понять, а Бет, очевидно, была в курсе.

— Зависит от обстоятельств, — сказала Бет. — Мы с ним отлично веселились. Давным–давно, когда вам было… — она оценивающе разглядывала девушку, пока та не почувствовала себя оскорбленной, — ну, лет четырнадцать.

— Должно быть, надо иметь кучу денег, чтоб открыть такой магазин.

— О да, у Джо есть деньги. Не миллионы, но на все, что ему нужно, хватает.

— А что ему нужно?

— Джо — человек очень глубокий. А еще он очень одинок. И несмотря ни на что… — она изобразила улыбочку, — я чрезвычайно высокого мнения о его уме и вкусе. Он отлично образован; в нем есть старомодный шарм. Он джентльмен… по крайней мере, большую часть времени. Он отлично разбирается в музыкальной индустрии.

— Почему ж он тогда не руководит большой звукозаписывающей компанией вроде RCA[118]?

— Вы когда–нибудь встречали собирателя пластинок?

— Нет, — призналась Мэри Энн.

— Джо получил то, чего всегда хотел: свой магазинчик, где у него полно времени, чтобы говорить о пластинках, перекладывать их, жить ими.

— Так, значит, он здесь и останется?

— Конечно. Он искал это много лет — сонный городок вдали от магистралей, где он мог бы осесть. Он уже не молод; ему нужна тихая пристань. Он привык находиться в водовороте событий, бегать на вечеринки, концерты, мероприятия, путешествовать туда–сюда. Похоже, что все это в прошлом… не знаю. Ему всегда нужно было окружение; он никогда не любил одиночества. По природе он не одиночка. Он любит поговорить, поделиться опытом. Это помогает ему держать связь… он никогда не опускает рук.

— Послушать вас, так он просто чудо что такое, — съязвила Мэри Энн.

— А вас послушать, так сразу видно, что вы не согласны.

— Я чуть было не пошла к нему работать.

— Нам с вами, — начала Бет, — во многом сложно судить Джо Шиллинга. Когда–то я была убеждена, что он… ну, жестокий.

— А это не так?

— У него сильные желания. Он поражает своим напором.

— Вы не ответили на мой вопрос.

— А почему я должна на него отвечать? Может, как–нибудь в другой раз.

— А если я вам скажу, что в магазине действительно кое–что случилось?

— Я знаю, что что–то было. И догадываюсь, что именно. Помните, мы с вами одного возраста… у нас схожие проблемы. И переживания.

— Вам двадцать девять, — задумчиво произнесла Мэри Энн, — мне двадцать. Вы старше меня на девять лет.

Уязвленная, Бет ответила:

— В том, что касается целей и намерений, мы по одну сторону баррикад.

Подвергнув даму спокойному, безжалостно–тщательному осмотру, Мэри Энн сказала:

— Может, поможете мне как–нибудь выбрать лифчик? Не хочется выглядеть такой худышкой. Вот бы мне бюст, как у вас.

— Бедное дитя, — покачала головой Бет, — да вы просто не понимаете, что к чему.

— Я готов! — с энтузиазмом выпалил Лемминг. — Прямо здесь?

— Нет, — ответил Нитц, — нам нужно идти. Так было условлено на высшем уровне, — он посмотрел на часы, — он, должно быть, уже дома.

— Я много о нем слышал, — доложил Лемминг.

Кумбс, пробудившись от летаргии, запротестовал:

— Не вижу смысла. Зачем мы туда идем?

— Не будь занудой, — парировала Бет.

— Мне не хочется с ним встречаться. Никому не хочется. Кроме тебя.

— Ну, я–то не против, — возразил Лемминг, — это полезно в профессиональном плане.

— Уже почти два ночи, — не унимался Кумбс, — я бы пошел спать.

— Мы ненадолго, — неумолимо сказала Бет, — пойди, возьми свой фотоаппарат, будь хорошим мальчиком. Мы обещали прийти. Он просил нас.

Кумбс осклабился.

— Он нас просил? — Он нашел камеру и застегнул ремешок. — То есть это ты его попросила. Та же старая история — только на сей раз подмазана дегтем. Что с тобой, ты устала от…

— Закрой рот, — бросила Бет, удаляясь. — Мы идем; мы обещали. И не верещи, как истеричка.

— Я тебя предупреждаю, — сказал Кумбс, — если мы пойдем туда, то без фокусов. Будешь вести себя прилично.

— Боже.

— Я не шучу.

— Ну конечно, не шутишь. Ты никогда не шутишь. Идем, — сказала она Нитцу и Мэри Энн, — здесь больше делать нечего.

Она махнула Леммингу в сторону двери.