Les provinciaux espiegles [проказники провинциалы. Ред.].
Если бы Тьер хоть на мгновение вообразил себе, что провинция действительно враждебна парижскому движению, он сделал бы все, что было в его силах, для того чтобы предоставить ей всяческую возможность ознакомиться с этим движением и всеми «его ужасами». Он попросил бы ее взглянуть на это движение в его неприкрашенной действительности, убедиться собственными глазами и самой услышать о том, что оно собой представляет. Но он не сделал этого! Тьер и его «люди обороны», подобно тому как они не пропускали известий из провинции в Париж во время его осады пруссаками, пытаются окружить провинцию стеной лжи, чтобы удержать ее в подчинении и предотвратить там общее восстание в защиту Парижа. Провинции разрешается смотреть на Париж только сквозь версальскую камеру-обскуру (искажающее стекло). (Только ложь и клевета версальских газет проникают в департаменты и царят там безраздельно.) Грабежи и убийства, совершаемые 20000 «преступников», бесчестят столицу.
«Лига считает своим первейшим долгом осветить факты и восстановить нормальные отношения между провинцией и Парижем»[410].
Какими были эти люди в осажденном Париже, таковы они и теперь, когда сами осаждают его.
««Ложь, как и прежде, остается их излюбленным оружием. Они запрещают, конфискуют столичные газеты, перехватывают сообщения, вскрывают письма, так что провинции приходится довольствоваться теми известиями, которые Жюлю Фавру, Пикару и К° угодно ей сообщить, причем она не имеет возможности проверить их правильность».
Бюллетени Тьера, циркуляры Пикара, Дюфора... Плакаты в общинах. Преступная версальская печать и немцы. Маленький «Moniteur»[411]. Введение вновь паспортов для переезда с одного места в другое. Армия mouchards [шпионов. Ред.], разосланная во всех направлениях. Аресты (в Руа-не и других городах при прусских властях) и т. д. Тысячи полицейских комиссаров, рассеянных в окрестностях Парижа, получили от префекта полиции жандарма Валантена приказ отбирать все газеты любого направления, которые печатаются в восставшем городе, и сжигать их публично, как в лучшие времена святой инквизиции.
Правительство Тьера обратилось сперва к провинции с призывом [В рукописи над этими словами написано: «в тревоге обратилось с призывом... до того как получило от Бисмарка армию военнопленных». Ред.] формировать батальоны национальной гвардии и посылать их в Версаль против Парижа.
«Провинция», — как пишет лиможская газета[412], — «проявила свое недовольство, отказавшись прислать батальоны добровольцев, которые просили у нее Тьер и его «помещичья палата»».
Кучка бретонских идиотов, которые сражались под белым знаменем, с нашитым на груди
у каждого из них сердцем Христа из белой ткани и с боевым кличем: «Vive le Roi!» [«Да здравствует король!». Ред.] — вот и вся «провинциальная» армия, собравшаяся вокруг Тьера.
Выборы, «vengeur» от 6 мая[413].
Закон о печати г-на Дюфора (8 апреля) открыто направлен против «эксцессов» провинциальной печати.
Далее многочисленные аресты в провинции. Там действуют законы о подозрительных[414]. Идейная и полицейская блокада провинции.
23 апреля. Гавр. Муниципальный совет послал трех своих членов в Париж и Версаль с поручением предложить свое посредничество для прекращения гражданской войны на основе сохранения республики и предоставления муниципальных вольностей всей Франции... 23 апреля делегаты из Лиона приняты Пикаром и Тьером: «война во что бы то ни стало» — таков их ответ.
Адрес лионских делегатов передан Собранию депутатом Греппо 24 апреля[415].
Муниципалитеты провинциальных городов совершили неслыханную дерзость, направив свои депутации в Версаль, чтобы обратиться к версальцам с призывом удовлетворить требования Парижа. Ни одна община Франции не послала адреса, одобряющего действия Тьера и «помещичьей палаты». Провинциальные газеты, подобно этим муниципальным советам, как Дюфор жалуется в своем циркуляре против примирения, направленном генеральным прокурорам,
«ставят на одну доску Собрание, выбранное на основе всеобщего избирательного права, и самозванную Парижскую Коммуну; упрекают первое в том, что оно не признает муниципальных прав Парижа и т. д.»
и — что еще хуже — эти муниципальные советы, например, совет города Оша,
«единодушно требуют, чтобы оно немедленно предложило перемирие Парижу и чтобы Собрание, выбранное 8 февраля, распустило себя ввиду истечения срока его полномочий». (Дюфор, Версальское собрание, 26 апреля.)
Следует помнить, что это были старые муниципальные советы[416], а не те, которые были выбраны 30 апреля. Их делегации были так многочисленны, что Тьер решил больше не принимать их лично, а направлять к одному из своих министерских помощников.
Наконец, выборы 30 апреля — окончательный приговор Собранию и тем выборам, захватившим Францию врасплох, в результате которых оно возникло. Если, таким образом, провинция оказывала до сих пор только пассивное сопротивление Версалю, не поднимая восстания в защиту Парижа, то это объясняется тем, что старые власти все еще сохранили там опорные пункты, а также и тем, что империя повергла провинцию в состояние транса, а война удерживала ее в этом состоянии. Очевидно, что только версальская армия, версальское правительство и китайская стена лжи стоят между провинцией и Парижем. Если эта стена падет, то провинция объединится с Парижем.
В высшей степени характерно, что те же самые люди (Тьер и К°), которые в мае 1850 г. упразднили с помощью парламентского заговора всеобщее избирательное право (Бонапарт помогал им, чтобы заманить их в ловушку, держать их всецело в своей власти и после coup d'etat объявить, что именно он восстанавливает всеобщее избирательное право вопреки партии порядка и ее Собранию), потому что при республике оно могло все же привести к неугодным им результатам, характерно, что эти люди теперь являются его фанатическими приверженцами, используют его в качестве обоснования «законности» своей власти в борьбе против Парижа, после того, как при Бонапарте всеобщее избирательное право было организовано таким образом, что сделалось простой игрушкой в руках исполнительной власти, простой машиной обмана, неожиданных махинаций и подлогов со стороны исполнительной власти. (Съезд Союза городов) («Rappel», 6 мая!)[417].
Может возникнуть вопрос, каким образом эти устарелые парламентские шуты и интриганы, вроде Тьера, Фавра, Дюфора, Гарнье-Пажеса (лишь с небольшим подкреплением из нескольких негодяев того же сорта), все еще продолжают, после каждой революции, вновь всплывать на поверхность и узурпировать исполнительную власть? Как удается добиться этого людям, которые всегда используют в своих интересах и предают революцию, расстреливают народ, осуществивший ее, и отнимают немногие либеральные уступки, отвоеванные у прежних правительств? (Против которых они же сами выступали.)
Дело объясняется очень просто. Прежде всего, если они очень непопулярны, как было с Тьером после февральской революции, они остаются целы благодаря великодушию народа. После каждого успешного восстания народа его неумолимые враги поднимают крик о примирении, и народ, охваченный энтузиазмом ввиду своей собственной победы, в первую минуту подхватывает этот крик.. После этой первой минуты люди, подобные Тьеру и Дюфору, сознательно остаются в тени, пока материальная сила находится в руках народа, и делают свое дело исподтишка. Они вновь появляются на сцене, как только народ оказывается обезоруженным, и тогда буржуазия приветствует их как своих chefs de file [вожаков. Ред.].
