Лопе де Вега
Собрание сочинений в шести томах. Том 4
УЛОВКИ ФЕНИСЫ
Перевод В. БУГАЕВСКОГО
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Альбано.
Камило — его слуга.
Фениса.
Селья — ее служанка.
Лусиндо.
Тристан — его слуга.
Динарда.
Бернардо.
Фабьо.
Осорьо — капитан.
Кампусано, Тривиньяно, Ороско — испанские солдаты.
Дон Фелис.
Донато — его слуга.
Дворецкий Фенисы.
Лисео, Эстасьо — лакеи Фенисы.
Первый солдат.
Второй солдат.
Действие происходит в Палермо.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
ГАВАНЬ В ПАЛЕРМО
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Альбано, Камило.
Камило
«Я их читаю, ибо я ревную!»
Сонет на этой оборву строке.
Альбано
Ее следы! Не смерть ли отыщу я,
Читая их?
Камило
Вы тщитесь на песке
Найти следы своей Фенисы милой?
Альбано
Но эти письмена моей тоске
Ее пренебреженье подарило.
Ищу, целую их, страшась, чтоб вдруг
Волною дерзкой море их не смыло.
Камило
Что ж пишут ножки эти?
Альбано
О мой друг!
Историю, где каждая страница —
Напоминанье бесконечных мук.
Нет! И господь карающей десницей
Не в силах так несчастного терзать,
Как непреклонность гордой прихотницы.
Камило
Благоразумье может оправдать
Влюбленного ревнивца исступленье.
Любовь ведь боязлива, ей под стать
Всего страшиться, трепетать пред тенью;
Невольно в состоянии таком
Податлива душа на подозренья.
Но что сказать о том, кто стал рабом
Распутной, лживой, бессердечной твари,
Пусть даже с привлекательным лицом?..
Что помрачился ум его в угаре.
Я признаю, что можно полюбить,
Терзаться ревностью, души не старя,
Но ведь не там, где стольких обольстить
Спешат, что Александру этой рати
Хватило б, чтоб всю землю покорить.[1]
Один за дверь, другой уже в кровати,
Семь под балконом, десять за столом
Нетерпеливо ждут ее объятий.
Уж большим отличаются стыдом
Животные. Ведь и в пылу желаний
Сто кур с одним кудахчут петухом;
Олень победно средь полсотни ланей
Возносит острия своих рогов,—
Все ж не рогат он, против ожиданий.
И я скажу вам без обиняков:
Подальше прячьте от такой красотки
Свой кошелек: она — бездонный ров.
Альбано
Бык кажется стоящим за решеткой
Ручным и смирным; книжники сочтут
Фламандца трусом, мавра — девой кроткой;[2]
Невежда думает, что легкий труд
Писать трактаты; снится солдафону,
Что вскоре кафедру ему дадут;
Студенту — что с волною разъяренной
Он сладил бы. Какой торгаш не мнил,
Что может проповедовать с амвона?
Зато мужлан охотно бы учил
Судейских красноречию. И, право,
Легко забыть тому, кто не любил!
Любовь — не спор, не прихоть, не забава,
Не победитель, в дом вошедший к нам,
Любовь не пиршество, не жажда славы,
Любовь — гармонии священный храм,
Божественное чудо мирозданья,
Что нашим открывается сердцам.
Будь я влюблен в картину, в изваянье,
В цветок иль птицу, ты тогда бы мог
Мне дать безумца наименованье,
Но женщину любить? Тут, видит бог,
Нет сумасбродства.
Камило
Отповедь такая
В безумстве вашем и берет исток.
Альбано
В любви, конечно, чистота святая
Всего превыше — так учил Платон,[3]
Но без тебя давно я это знаю.
Все мудрецы твердят нам в унисон:
«Познает счастье только тот влюбленный,
Кто не красою женскою пленен,
А лишь душой, грехом не оскверненной».
Но кто из них полуночи не ждал
Под выступом заветного балкона?
«Разнузданность, — как нам Нерон сказал,[4]
И сдержанность равно любви присущи».
Ценю я первое из двух начал,
Ее огонь, дразнящий и влекущий.
Ты жаждешь целомудренной тоски,
А я страшусь ее могилы пуще.
Камило
Лишь скромности пугливые ростки
Сулят любви дни счастья и расцвета,
А не захватанные лепестки.
Во всей Сицилии, пожалуй, нету
Распутницы наглее и хитрей
(А тут их вдосталь), чем Фениса эта.
Здесь спросите иль в городе о ней —
За ней грехов побольше насчитают,
Чем в море капель и в лесу ветвей.
Альбано
Тебе претит, меня же привлекает
Та легкость, с коей каждый раз она
Страсть на расчет, расчет на страсть меняет.
Девица, что поклоннику верна
И перед ним трепещет, вряд ли скоро
Пойдет к венцу. Кому она нужна,
Хоть будь за нею золотые горы!
Любовь должна быть вечною игрой:
Сомненья, бури, примиренья, ссоры
Пусть следуют волнистою чредой.
Поверь мне: чем темнее мгла ночная,
Тем ослепительнее свет дневной.
