– Тебе своих дел хватит, на тебе две роты останутся, – сказал Синцов. – А вот разведчиков собери, сколько наскребешь, и пошли туда, ко мне.

Ильин кивнул, но в его глазах задержался молчаливый вопрос: «Уже сейчас собирать разведчиков, считая дело решенным, или ждать, когда комбат свяжется с командиром полка?»

– Собирай, – махнул рукой Синцов. – И разведчиков, и ординарцев, и всех, кто подходящие. Чтоб человек пятнадцать было, кроме тех, кто в роте.

И, сказав, подумал, что своего ординарца с собой не возьмет, оставит тут. Все-таки ребенок. Одно дело ходить хвостом за командиром в обороне, а другое дело – в бою. За день больше, чем за месяц, нахлебался! Как бы ни плакал, завтра же отправить в тыл.

– Слушай, Ильин, – окликнул он Ильина, который уже двинулся выполнять поручение.

Ильин повернулся.

– Проследи, чтоб горячая пища была, а то старшины пропасутся в тылу до ночи…

– У нас так не заведено, товарищ старший лейтенант. Все будет в порядке. Разрешите идти?

– Иди.

Едва ушел Ильин, как в окоп рядом с Синцовым спрыгнул Рыбочкин, адъютант, и за ним связист с телефоном и катушкой.

– Наконец-то, – сказал Синцов. – Еще бы до ночи прочухались.

– У него напарник, оказывается, раненый. Пока… – начал было объяснять Рыбочкин, но Синцов прервал его:

– Потом объясните. Ставьте телефон, – и указал на вход в блиндаж.

Он вошел в блиндаж вслед за адъютантом и связистом и чуть не упал, споткнувшись о труп, лежавший поперек входа. В блиндаже горела коптилка, но после дневного света ничего не было видно.

– Эй! – крикнул Синцов, высунувшись из блиндажа. – Хоть блиндаж-то очистите. Все же КП!

В блиндаж влезли усатый старик, ординарец Ильина, и мальчик, они вытащили из блиндажа труп.

– Офицер? – крикнул вдогонку Синцов.

– Офицер, с крестом, – отозвался снаружи мальчик.

«Все же много их сегодня набили, – подумал Синцов. – Главное, конечно, артиллерия, но и мы тоже. В несколько раз больше, чем сами потеряли».

– Все еще чухаетесь со связью? – нетерпеливо спросил он.

– Готово, – сказал связист.

Слышно было плохо, провод где-то заземлило. На том его конце, против ожидания, оказался не Туманян, а Левашов.

– Объявился, пропащая душа! – закричал Левашов и весело выматерился по телефону. – Где находишься?

Синцов доложил, где находится и что в этом узле обороны пять больших блиндажей, – очевидно, тут был штаб немецкого полка. Сейчас все они, конечно, дыбом, но один-два можно будет привести в порядок.

– Вот и хорошо! – сказал Левашов. – Командир полка вернется – свой КП перенесем к тебе, а тебя вперед выпихнем.

– Вперед – некуда. Впереди немцы. А где командир полка?

– Ушел в первый батальон, комбата менять. Комбат на мину нарвался, все хорошее настроение испортил… Корреспондент там, у тебя?

– Какой корреспондент? – спросил Синцов, вспомнив, что, когда взяли первую немецкую траншею, заметил неподалеку от себя обоих корреспондентов, а с тех пор не видел ни того, ни другого.

– Очкарик у меня, – сказал Левашов. – А старший политрук должен быть у тебя. Очкарик за него беспокоится.

– Не видели.

– А ты поищи, ты за него отвечаешь.

– Слушаюсь. А где начальник штаба?

– Где-то передвигается, – сказал Левашов. – Со старого места снялся, а сюда еще не пришел. Зачем он тебе?

Синцов решил не дожидаться возвращения Туманяна и доложил Левашову свой план: сразу после наступления темноты тихо, без артподготовки, взять высоту перед ротой Лунина. Объяснил, что, как только возьмем ее, сразу нависнем на фланге у той, другой, большой высоты.

– Подожди, сейчас по карте посмотрю. – Левашов с минуту молчал. – Так, ясно, вижу. В успех веришь?

– Не верил – не просил бы разрешения. – Синцов окончательно расставался с подавленным, но еще существовавшим в душе желанием, чтобы атаку отложили до завтра.

– Раз так – не возражаю! Но если почувствуешь, что уперся, остановись, не клади зря людей.

– Ясно, – недовольно ответил Синцов: то, что сказал сейчас Левашов, говорить было лишнее: все это слова, хотя и хорошие, а все равно слова.

– Корреспондента найди! – крикнул в телефон Левашов. – Под твою ответственность.

– Мне некогда, я в роту ухожу.

– Все равно под твою ответственность.

– Прикажу искать. У меня все.

– Ладно, готовься. Но перед началом позвони, еще раз запроси «добро» у командира полка.

Синцов вышел из блиндажа и удивился тому, как сильно резанул в глаза свет. Пока был в блиндаже, думал, что на дворе начало сереть, а оказывается, еще совсем светло. И нужно через несколько минут идти по этому свету через вон ту, хорошо просматриваемую немцами белую ложбину.

– Синцов! – услышал он радостный окрик, повернулся и увидел подходивших к нему по окопу Люсина и Завалишина.

– Здорово! – все так же громко крикнул Люсин, подойдя вплотную к Синцову, и с силой потряс его руку, как будто они сегодня еще не виделись.

– Так рад, что ты живой, не представляешь себе! – И в этих словах «не представляешь себе» была откровенная просьба забыть все, что было между ними. Вчера делал вид, что ничего не было, а сегодня просил забыть. Считал, что, раз весь день пробыл в батальоне и подвергался тем же опасностям, что Синцов, все старое этим списано. «Ну и черт с тобой, списано так списано!» – глядя в сиявшее радостью лицо Люсина, подумал Синцов.

– Все о вас спрашивал, где вы, – кивнув на Люсина, сказал Завалишин.

– Слушай, Завалишин. – Синцов пропустил эти слова мимо ушей. – Мне некогда, я ухожу, а ты позвони замполиту полка и сообщи, что нашелся корреспондент, а то он звонит, беспокоится.

– Беспокоится! – довольно хохотнул Люсин. – Пусть не беспокоится! Мы с тобой и не в таких переделках были и не пропали!

– А вы куда? – спросил Завалишин.

Синцов коротко объяснил.

– Разрешите с вами пойти? – спросил Завалишин.

– Пока Ильин не пришел, будь тут, – сказал Синцов. – А там решите вместе с ним, по обстановке.

– Ну, а я с тобой пойду, – сказал Люсин.

– Это пока лишнее, – сказал Синцов.

– Почему лишнее?

– Ну, этого мы обсуждать не будем. Лишнее – значит лишнее, – отрезал Синцов и повернулся к Завалишину. – Сейчас же позвоните.

Мальчик поднял автомат и повесил на шею.

– Со мной не пойдешь, – сказал Синцов.

– Почему?

– Без «почему». Останешься.

– А я, когда с капитаном Поливановым…

– С капитаном Поливановым было одно, а со мной другое. В блиндаже порядок наведи, пока меня нет. Понял?

Он ничего не добавил, повернулся и пошел, взяв с собою связным чужого усатого пожилого ординарца.

Уже вылезая из окопа, еще раз подумал: как все же светло! Но для того и шел, не откладывая, чтоб быть на месте.

Ординарец Ильина, вылезший из окопа вслед за Синцовым, шел сзади молча; раз комбат приказал, значит, надо идти за ним. Да и как иначе – в одиночку комбату ходить в бою не положено.

Сначала шли в рост, глубоко проваливаясь в снегу. Потом, когда с дальней высоты стеганул пулемет, легли и шагов тридцать ползли. Потом поднялись и побежали, но по-настоящему бежать глубокий снег не давал. Пулемет опять стеганул очередью, стреляли снова с дальней высоты, наудачу, почти на предельную дистанцию.

А на ближней высотке молчали, кто их знает почему. Может, не хотели напрашиваться на ответный огонь.

Когда прошли половину ложбины, она стала понемногу мелеть. Но и на самом открытом, опасном месте, где Синцов ожидал, что стеганут еще раз, все сошло благополучно. Немцы больше не стреляли.

За перекатом вздохнули спокойно. Маленькое, издали незаметное глазу понижение местности закрывало от немцев и делало последние сто метров безопасными. Еще не успели дойти до окопов, как оттуда вылез и пошел навстречу Богословский.

– А мне донесли: идут! Побежал сам поглядеть: кто? Оказывается, вы…

– Почему до сих пор не донесли о выполнении задачи? – недовольно прервал его Синцов.