Митя поглядывал издали на паровоз. Это была старая, небольшая машина, но тогда она показалась ему громадной и великолепной. Паровоз громко дышал, готовый ринуться в темноту; его сухое, жаркое дыхание обдавало Митю, и он щурился. Как назло, старик очень быстро кончил работу и поднялся в будку. Следом ловко взобрался молодой парень. Раздался свисток кондуктора, и паровоз обрадованно ответил ему таким острым и диким свистом, что Митя вздрогнул и невольно заткнул пальцами уши. Медленно, тяжело задвигались дышла, похожие на гигантские локти, и по земляному перрону поплыл светлый квадрат от паровозного окошка.

И долго еще вспоминались Мите и факел, шипящий на ветру, и чудесная машина, и бронзовое лицо старика. В тот вечер Мите захотелось быть машинистом.

Со временем он «пересел» с паровоза на самолет, «исследовал» Арктику, «поднимал» затонувшие корабли, а однажды решил было заняться археологией.

Но весною этого года снова вспыхнула давнишняя привязанность к железной дороге. Случилось это после экскурсии в депо. Правда, если прежде Митя собирался всего только управлять паровозом, то теперь его привлекало нечто большее.

В техническом кабинете висел макет паровоза в разрезе. Стоило покрутить хотя бы одно колесико, и начинали двигаться шатуны, плавно покачивалась кулиса, взад-вперед ходил поршень. Митя засмотрелся на макет и не заметил, как вошел инженер Пчелкин. Высокий, с резкими чертами худощавого лица, он положил руку на плечо школьника, спросил:

— Что, интересно?

— Все видно, прямо как в разрезанной курице!.. — восторженно сказал Митя.

Ребята засмеялись, засмеялся и инженер. Потом, развертывая перед экскурсантами большие, как скатерть, синие листы чертежей, он говорил:

— Перед нами новая разрезанная курица. Посмотрим, что она из себя представляет и в чем ее особенности…

Пока инженер рассказывал, как создаются паровозы, Митя решил стать конструктором. В самом деле, придумать такую машину, какой до тебя не бывало на свете, — что может быть интереснее! Ты придумал, рассчитал, вычертил на бумаге, а сотни людей разных специальностей сделали ее, собрали по винтикам, опробовали, и вот она — новая машина, живет, действует, и, как родного человека, ее называют твоей фамилией. Что и говорить, великое дело быть конструктором!

Вспоминая теперь прежние увлечения, Митя был почти уверен, что изменит и конструкторскому делу, и с тоской думал, что так, наверное, бывает со всеми пустыми, никчемными людьми. Впрочем, со дня экскурсии прошло уже много времени, почти полгода, а ничего нового пока не возникло… Но как бы то ни было, до конструирования еще далеко. А что делать сейчас? Что делать сегодня, завтра, послезавтра, целых два месяца?

С этими мыслями он отложил книгу и встал из-за стола.

Марья Николаевна остановила машину, оборвала нитку, привычно быстрыми движениями тонких морщинистых рук сложила сшитую гимнастерку и, кинув ее на кушетку, где возвышалась зеленая стопка таких же гимнастерок, оглянулась на сына. Рослый, с мальчишески длинной шеей и прямыми плечами, со смуглым крутым лбом и чуть выдавшимся вперед подбородком, он остановился на минуту перед зеркалом, приглаживая русый жесткий ежик.

По ссадинам на Митиных коленях и локтях, заживавшим только зимой, Марья Николаевна знала о его пристрастии к футболу. Игра эта не очень нравилась ей, но после экзаменов, после того как он столько дней не разгибаясь просидел над книжками, неплохой размяться. И, глядя поверх очков, она пожелала сыну удачной игры. Мите в этом пожелании почему-то послышалась насмешка, и он заторопился из комнаты.

В сенях по привычке запустил ногу под скамейку — мяча на месте не оказалось. «Опять Егор!» — подумал он, на этот раз без раздражения. Так и есть: Егорка играл во дворе. У него были неожиданные в черепановском роду голубые, Ленины, глаза, такой же, как у нее, небольшой, слегка вздернутый носик, открытый лоб и густая русая челка.

Мальчик клал мяч на землю и вприпрыжку лихо налетал на него, метя в квадратную дыру собачьей будки. Жук, большой черный пес «дворянской» породы с мордой овчарки, у которого одно ухо всегда настороженно торчало, а другое безразлично свешивалось, предусмотрительно покинул свое жилище. Впрочем, опасения его были напрасны: Егорке не удавалось забить мяч в будку. Одна из лямок штанишек то и дело сваливалась с его плеча, обнажая белую полоску, наискось пересекавшую румяную от загара спину, и была, наверное, причиной неудач. Егорка дергал плечом, озабоченно сопя, клал мяч в исходное положение и снова разбегался…

Летом сорок второго года, когда Ваню призвали в армию и отправили на Дальний Восток, Леночка, его жена, приехала с Егоркой в Горноуральск. Мать утверждала, что с этой поры дом их ожил, но Митя был иного мнения. Против Лены он, правда, ничего не имел, но Егорка… Мальчишка зачастую мешал учить уроки, постоянно таскал карандаши, угольники и перья, а совсем недавно добрался даже до готовальни. И, когда Леночка растолковывала ему, что чужие вещи трогать нельзя и что нужно слушаться дядю Митю, он убежденно заявил: «Дяди такие не бывают!» Митя чуть не прыснул, услышав эти слова.

И все-таки Егорка продолжал не признавать его. Вот и мяч запрещалось брать. Сейчас не мешало бы для поднятия авторитета всыпать ему, да попробуй разозлись на этого шпингалета!

Увидев Митю, Егорка перестал сопеть. Разгоряченное, с пухлыми щеками и облупившимся от загара носом лицо сделалось вдруг обиженным и скучным.

— На, играй, — вяло сказал Егорка и обеими руками протянул мяч.

Митя принял мяч, сбил с него пыль и сжал между ладонями, как сжимают арбуз, определяя его зрелость. Мяч не потерял упругости, хотя во вчерашней игре ему крепко досталось. Синевато-черная кожа покрышки податливо скрипнула: «Все в порядке!»

Подмигнув Егорке, Митя послал мяч в небо. Егорка запрокинул голову и даже раскрыл рот — вот «свечка» так «свечка»! Когда же мяч приземлился и, поднимая пыль, запрыгал посреди двора, мальчик удивился еще больше: Митя уже быстро шагал по улице.

Красный диск солнца стоял на голой макушке Лысой горы. Казалось, вот-вот он сорвется, звеня, покатится по крутому каменистому склону и с шипением плюхнется в спокойную воду пруда. Значит, еще один день долой. А сколько впереди таких дней…

Митя свернул за угол и направился к бревенчатому двухэтажному дому с двумя балконами, стоявшему в глубине двора, сплошь засаженного картошкой.

Первое окно от угла на втором этаже было распахнуто. Митя остановился, негромко позвал:

— Лешка!

За полупрозрачной гардиной смутно вырисовывалась чья-то фигура, и он скорее угадал, чем увидел, что это Вера.

— Здравствуй, Митя, — сказала Вера, отодвинув локтем гардину и щуря зеленоватые глаза.

Губы ее со вздернутыми кверху уголками, казалось, в любую минуту были готовы расплыться в улыбке.

— Здравствуй, — ответил он тихо и переступил с ноги на ногу, точно на морозе. — А Лешка где?

— Он выполняет одно хозяйственное задание. Неужели с самого утра не виделись?

Вера заплетала соломенную косу, тонкие пальцы ее проворно бегали, будто перебирали струны какого-то инструмента, При этом она не сводила с Мити насмешливых глаз.

— Где же его найти? — задумчиво проговорил Митя.

— Не волнуйся, найдется, прибежит на пустырь, — и, тихонько засмеявшись, добавила: — Какая неприятность, растерялись дружки!

— Ну, я пойду, — сказал Митя, не двигаясь с места и не решаясь взглянуть на Веру.

— Что ж, не смею вас задерживать, — скороговоркой отозвалась она и, хихикнув, отошла от окна.

Идя к калитке, Митя чувствовал на себе Верин взгляд, споткнулся и, не сумев перебороть себя, оглянулся. В окне колыхнулась гардина. Возможно, ее шевельнул ветер, а может, это Вера отпрянула от окна.