Сыпал мелкий и по-осеннему пронизывающий дождь. Мать называла его «бусенец». Он дробно и тоскливо стучал по вещевому мешку, по намокшей тяжелой кепке, от него ныло под лопатками.

Митя переходил с одного пути на другой, пробирался между лязгающими мокрыми составами, приглядывался к паровозам. Но паровоз номер 14–52 как будто в воду канул.

Желтые станционные огни, тускло расплывшиеся в черном небе, напоминали яичные желтки, выплеснутые на чугунную сковородку. Словно потускнели даже сильные прожекторы на невидимых сейчас высоких мачтах. Все было густо заштриховано свинцовой сеткой дождя.

Митя прислушивался к свисткам паровозов: вдруг по голосу узнает свою машину. Но в нестройном хоре свистков ничего нельзя было разобрать. Паровозы, должно быть, охрипли от назойливой сырости, и знакомый голос теперь стал неузнаваем…

С тех пор как Митя явился в дежурку и, не застав там бригаду, отправился на поиски, прошло уже много времени. Он успел промокнуть, озяб, был близок к отчаянию. Что, если они уехали? Станут дожидаться какого-то дублера, задерживать из-за него поезд!

Навстречу шел человек. У Мити мелькнула надежда.

— Не видали паровоз 14–52? — спросил он и поморщился, таким чужим и противно жалобным показался свой голос.

— Где ж его увидишь? — не останавливаясь и не повернув головы, отозвался прохожий.

Постояв немного, Митя побрел к перевалочной площадке, откуда начинал поиски. Но путь, как и прежде, был свободен. Нет, не найти ему сегодня своего паровоза! Наверняка ни с кем не случалось такого и никто ему не поверит…

Сзади послышались шаги. Митя быстро оглянулся. Человек в длинном плаще с капюшоном, засунув руки в карманы, шел неторопливой, тяжеловатой походкой.

— Товарищ, вам не попадался паровоз 14–52? — И опять, как он ни старался, голос прозвучал очень жалобно.

Человек остановился, вытащил из кармана руку, и острый луч электрического фонарика ударил Мите в глаза.

— А кто машинист на паровозе?

Мите показалось, что он слышал где-то этот голос.

— Егармин Максим Андреич, — заслонившись ладонью, сказал он. — Не встречали?

— Так, так, — словно припоминая что-то, сказал человек в плаще. — Встречал Егармина, как же. А зачем он тебе понадобился?

— Дело есть.

Человек в плаще усмехнулся:

— А коли есть дело, так надо уметь находить Пойдем.

И он повел Митю в другую сторону, к будке стрелочника, тепло светившейся небольшим оконцем.

— Часто приходится вот так искать машиниста Егармина? — мягко спросил провожатый.

— Не бывало еще такой напасти, — сказал Митя, немного воспрянув духом.

— «Напасти», говоришь? — повторил человек и, кажется, вновь усмехнулся в свой капюшон.

Когда он открыл дверь будки, старик стрелочник с серебряными усами поднялся со скамейки.

— Сидите, сидите, — сказал человек в плаще. — Нам позвонить. — Он шагнул к небольшой белой, жарко потрескивающей печке и потер над чугунной доской руки. — Вот где можно душу согреть!

После дождя и мрака будка показалась настоящим раем. Было здесь очень тепло и вкусно пахло «печенкой» — печеной картошкой. Ходики, тикавшие на стене, успокоили Митю: до отправления поезда было еще тридцать пять минут.

Провожатый откинул капюшон, и Митя отступил к двери.

— Сергей Михайлович? Товарищ начальник?

— Ничего, ничего, Черепанов, — сказал Горновой, делая вид, что не замечает его растерянности. Он подошел к телефону, висевшему на стене, снял трубку: — Дежурного по станции. Дежурный? Горновой беспокоит. Паровоз 14–52 где сейчас? В северном? Благодарю. — И обернулся к Мите: — Слыхал? А как отыскать северный парк?

— Найду… — Голос Мити прозвучал не очень уверенно.

Стрелочник ухмылялся в серебряные отвислые усы. Горновой козырнул ему, натянул на фуражку тяжелый, неподатливый капюшон и вышел, пропустив дублера вперед.

— Показывай, где северный парк.

Митя вспомнил, что Лысая гора, темневшая сейчас слева, находится на западе.

— Вот север, — с облегчением проговорил он и ткнул пальцем прямо перед собой. — Теперь порядок. Спасибо…

— Веди, — почти тоном приказа сказал Горновой.

Вот это дело! Отпусти его начальник депо, он без труда придумал бы причину опоздания, и никто не узнал бы правду.

Они пересекли несколько путей, обошли серую лужу, в которой слабо тлел огонек стрелки, и направились вдоль вереницы вагонов. Там, где была голова состава, на земле желтела дорожка света от паровозного окна.

— Пока осмотри буксы, — тихо сказал начальник, когда они приблизились к паровозу. — Я позову…

Горновой неторопливо поднялся по ступенькам и, подобрав полы плаща, боком пролез в узкую дверь.

— Вечер добрый!

— Милости просим! — Максим Андреевич приподнял фуражку. — Чем обязаны, Сергей Михайлыч?

Горновой не ответил, откинул капюшон, за руку поздоровался с Максимом Андреевичем и Чижовым. Увидев начальника, Самохвалов поспешил с тендера и тоже протянул ему свою наспех вытертую паклей руку.

— Сегодня вторую докладную тебе настрочил, Сергей Михайлыч, — сказал машинист. — На горячую промывку пора ставить машину. Иначе угробим старуху…

— Знаю, читал, — нахмурился Горновой и пожалел, что не отпустил мальчишку одного. — Если подходить строго, весь парк надо сегодня же на ремонт. Вот «пятидесятка» выйдет, твою поставим. Лады? — Горновой оглянулся. — А дублер-то ваш где?

Максим Андреевич тревожно посмотрел на Чижова.

— Запаздывает что-то. Даже не похоже на него. Парень старательный, исправный…

— А догадается он, как вас найти?

— Найдет, — убежденно ответил Чижов.

— Вы, конечно, растолковали ему, где у нас какой парк, каким образом узнать, где находится паровоз?

Машинист и помощник переглянулись.

— Он такой бедовый хлопец, Сергей Михайлыч, — сказал Чижов, — можно не беспокоиться.

— Нет, надо беспокоиться, — строго проговорил Горновой. — Сами пожелали взять человека, а не учите. Вам кажется, если сами с закрытыми глазами все тут найдете, так и любой сможет. А человек первые шаги делает. Нет, не годится так учить, товарищи…

Максим Андреевич смущенно кашлянул, разгладил жесткие усы.

— Отчитал ты нас правильно, Сергей Михайлыч. Сплоховали. Но я тебе скажу: когда приходит на учение середнячок, ему втолковываешь всякую малость, а этот…

— Хорошо успевает?

— С лету хватает. Верное слово.

Максим Андреевич подошел к двери и с минуту смотрел в сырую, шелестящую дождем темноту. Потом смахнул с лица дождевые капли, сказал с беспокойством:

— Кто знает, может, и вправду не нашел? Сходи-ка, Михаил, поищи. Вот незадача…

Горновой присвистнул.

— Поздновато забеспокоились, товарищи. Если будет продолжаться такое учение, при всем уважении к вам, переведу Черепанова в другую бригаду. А сейчас получайте своего дублера. Нашел на путях… — И, выглянув из дверей, он позвал Митю.

Но кочегар не шел. Всполошенно вглядываясь в темноту, Горновой позвал громче. Тогда издали послышался унылый голос:

— Иду!..

Пока начальник депо поднимался на паровоз, Митя переживал мучительные минуты. Было ясно, что речь пойдет о нем и, если остановиться поблизости, можно все услышать. Но он пересилил это желание я прошел далеко от паровоза: услышишь ты или не услышишь, все равно лучше о тебе говорить не станут!

Медленно взобравшись на паровоз, Митя остановился, подавленный, угрюмый. Он почувствовал: щеки так запылали, что дождевые капли, наверное, мигом испарились на них.

— Как же это, Димитрий? — участливо проговорил старик. — Ждем тебя, а ты…

Митя молча повел плечом.

Самохвалов блеснул цыганскими глазами, торопливо шепнул:

— Да ты не кисни. Подумаешь! И не такое бывает.

А Максим Андреевич, показывая на Митю, обратился к начальнику:

— Забыл тебе сказать, Сергей Михайлыч. Рационализатор ведь!

— В чем это проявилось?

— А ну, Димитрий, продемонстрируй.