— Зачем?

— В списках награжденных тебя искала, — обрадованно выпалила Вера и побежала на кухню.

— Змея! — бросил ей вслед Алеша.

— А я уже работаю, — сообщила она вернувшись.

Он приложил немало усилий, чтобы изобразить безразличие.

— Не на свои ли собственные средства будешь сейчас меня угощать?

— Очень нужно! Мою зарплату откладываем на книжку. Так решили с мамой.

— Приданое копишь?

— Пустомеля!

Вера принялась домывать пол, совершая тряпкой проворные круговые движения и сообщая брату новости: Митин отец остался на фронте машинистом бронепоезда, а Митя как будто поступает на паровоз.

— Очень большое счастье — на паровоз!

— Что и говорить! Морская пехота — это счастье. По тебе видно.

— Не нужно кипятиться, — Многозначительно сказал Алеша. — Я ведь против Мити ничего не говорю…

— А что ты можешь сказать против него?

— Оставим эту неблагодарную тему, — улыбнулся Алеша и положил руки на живот. — Мне совсем не до таких разговоров. Дай лучше укусить чего-нибудь…

Все здесь было белое: стены, подоконники, деревянные диваны и даже кадка, из которой под самый потолок тянулся стройный фикус.

Человек десять подростков в черных гимнастерках со скрещенными молоточками на выпуклых жестяных пуговицах ожидали приема и переговаривались вполголоса. Митя был занят своими мыслями. В голове еще была счастливая путаница, а перед глазами — сияющее лицо Урусовой. Только сейчас до него по-настоящему дошли ее слова: «Ручалась за тебя. Пойдешь кочегаром-дублером. Испытательный срок — месяц. Смотри! Горновой сказал: «Пробойный парень! Хорошо, если и в работе себя так покажет!» Я заверила: «Покажет!»

«Будьте спокойны!» — подумал Митя.

Значит, он поездной кочегар. Правда, еще не кочегар, а кочегар-дублер, но ничего не поделаешь. В школьном драмкружке, в футбольной команде тоже есть дублеры. Немного обидно, что к драмкружковцам, футболистам и к рабочим применяется одно и то же определение. Назвали б хоть стажером или практикантом, а то — дублер, вроде подставное лицо.

— Долго что-то, — сказал Митя своему соседу, коренастому пареньку с круглым и добрым лицом.

— Эх, лешак его возьми! — вздохнул парень. — Думал, работать сегодня начну. Руки горят, честное слово, хлопцы! А тут тянучка с этой комиссией. Формалистика…

— Месяц назад в училище выслушивали, осматривали с ног до головы. Я еще не успел испортиться, — шутливо-недовольным тоном подхватил парень со шрамом на подбородке.

— А кто тебя знает, — заметил сосед с облупившимся носом. — Может, и подпортился. Паровозная служба здоровых любит. В прошлом году один кончил наше училище, пришел в депо, а комиссия завернула его…

— Это почему же? — изумился черноглазый, небольшого роста мальчишка.

— Такую чудную болезнь нашли, просто страх. Забыл, как называется. В общем, с цветами у него неразбериха.

— С какими цветами?

— Не с розами да маками, понятно. Медицина подкопалась, понимаешь, что у него с глазами нелады. Смотрит он на зеленый цвет, а ему красный показывается.

— Ну да! — насмешливо ввернул кто-то. — А если на красный смотрит?

— А красный ему зеленым представляется.

— Бред, — авторитетно заявил черноглазый. — Такого не бывает.

— А я говорю, есть такая болезнь, — настаивал облупившийся нос. — Название только вылетело из головы. У кого найдут такое, ни в армию не берут, ни на транспорт.

— Понятное дело, — подхватил ремесленник с круглым добродушным лицом. — Человек смотрит на красный светофор, а ему видится, будто он зеленый. И прощай, моя телега…

Митя не совсем поверил в существование этой странной болезни и все же беспокойным взглядом обшарил белую комнату, остановился на высоком, раскидистом фикусе и с облегчением отметил: толстые полированные листья определенно зеленого цвета…

Из кабинета вышел юноша с длинным румяным лицом. На нем была клетчатая ковбойка и старые синие брюки. «Тоже самотек», — отметил Митя.

Юноша хлопнул дверью и, на ходу застегивая ковбойку, пошел к выходу. Ребята остановили его:

— Ну как? Порядок?

— Сердце, — уныло сказал парень.

— Что — сердце?

— Перебои, говорят, какие-то…

— А еще что сказали?

— И этого хватит. «Не годен!» — и весь разговор. — Кончики губ у него дернулись книзу.

Митя ужаснулся: такой здоровый на вид парень, и вдруг — сердце! Этак могут и у него чего-нибудь отыскать.

— Там старуха — просто тигра. — Парень в ковбойке приложил руку к карману, где лежал печальный документ. — Пускай посылают на другую комиссию. Я им докажу, какое у меня сердце!

Наконец настала Митина очередь.

В кабинете остро пахло лекарствами. Возле окна за столом сидела маленькая, словно высушенная, седая женщина в белом халате. Вероятно, это и была «тигра». Она внимательно посмотрела на Митю сквозь очки и велела раздеться до пояса. Очки были совсем незавидные, одна дужка сломана, и вместо нее от круглой роговой оправы к уху тянулась двойная черная нитка. Но толстые выпуклые стекла так увеличивали, что глаза врачихи казались неестественно большими, страшноватыми, на белках виднелись тончайшие, будто паутина, красноватые жилки.

Что с ним делала эта старуха! Взвешивала, смотрела форму ступни, заставила приседать двадцать раз подряд, потом принялась выслушивать, плотно приставляя трубку к его телу; на нем появлялись и тотчас исчезали белые кружочки. Митя безропотно выполнял приказания и тревожно всматривался в сморщенное пергаментное лицо.

Чтобы показаться выгоднее суровой врачихе, он набрал в легкие побольше воздуха и, чуть согнув руки в локтях, как это делают борцы, напряг мускулы.

— Не следует уподобляться крыловской лягушке, — сказала врачиха. — Как известно, это может привести к печальным последствиям… — Она впервые улыбнулась и поставила на стол трубку. — На что жалуешься, Черепанов?

Щеки у него запылали, как на морозе.

— Никогда не жаловался.

— На паровоз собираешься? — задумчиво спросила она.

Митя ответил.

— Можешь одеваться.

Пока он натягивал майку, врачиха записывала что-то в листке. Вытянув шею, он безуспешно следил за ее скрипучим и быстрым пером. Кончив писать, она сняла очки, протянула ему листок. И вдруг он увидел перед собой усталое, доброе лицо. «Вовсе не тигра!» — удивленно подумал Митя и взял бумагу.

С этим листком он странствовал из кабинета в кабинет, от врача к врачу. Ему измеряли рост, заглядывали в горло и в уши, потом молодая женщина-врач поставила его лицом к стене, сама отошла в дальний угол и стала шептать разные слова, а он должен был повторять их. Это было очень похоже на игру. Затем его подвели к таблицам с буквами и цифрами, закрывали то один глаз, то другой, а он называл значки и буквы, в которые врач тыкала указкой. После этого заставили разгадывать цвета, — видно, паренек все-таки сказал правду про болезнь. Наконец пожилой врач бил его по коленкам стальным молоточком с черным резиновым набалдашником и тоже расспрашивал про всякую всячину.

— Получай, — утомленным голосом сказал он, вручая Мите листок, исписанный разными почерками.

— Все? — недоверчиво спросил Митя.

— Замучили? Теперь все, свободен.

— Как — свободен?

— От комиссии свободен, — усмехнулся пожилой врач. — Можешь хоть в паровозники, хоть в летчики…