Спустя неделю, в воскресенье, Вера стояла с подругами возле кинотеатра и вдруг увидела отца. Он тоже направлялся в кино.

Забыв обо всем, Вера чуть не бросилась к нему, но заметила, что отец не один. Он шел с какой-то женщиной под руку, как ходил когда-то с мамой, и так был занят разговором, что не видел дочь. Вера слегка посторонилась, чтобы отец не задел ее локтем. Не глядя на подруг, она сказала, что забыла выключить утюг, и убежала. Так вот почему он ушел!

Об этой встрече Вера дома не рассказала. Она перестала говорить об отце, а если и вспоминала о нем, то едва сдерживая обиду. Мысленно говорила ему дерзости, которых сама пугалась, и все же каждый день, по привычке, ждала его с работы.

Он пришел месяца через полтора. Семья обедала, когда раздался незнакомый, робкий стук, и в дверях показался отец, — наружную дверь ему, наверное, открыли соседи. Сняв шляпу, он наклонил голову с аккуратным пробором на боку, сделал два шага и остановился.

— Проходите, присаживайтесь, — с трудным спокойствием проговорила Анна Герасимовна.

Сердце Веры больно сжалось. Но в следующее мгновение она вспомнила все и торопясь вышла в другую комнату, взяла первую попавшуюся под руку книгу, села у окна.

Перед тем как уйти, отец, держа связку своих книг, приоткрыл дверь, спросил негромким и, как показалось ей, медовым голосом:

— Не желаешь и поговорить со мной?

Вера вышла в столовую и положила на край стола черный портсигар из пластмассы с наискось наклеенной на крышке плоской белой папиросой, тоже из пластмассы, перочинный нож с перламутровыми пластинками и две золоченые запонки с овальными камешками яшмы.

— Вот… забыл… — сказала она и, не взглянув на отца, ушла.

Через несколько дней он пришел еще раз. Военная форма изменила его. Он будто стал уже и длиннее: новая зеленая гимнастерка висела на узких плечах, ноги казались необыкновенно тонкими в просторных голенищах кирзовых сапог, пахнущих резиной, пилотка была великовата, и оттого голова выглядела маленькой.

— Завтра на рассвете нас отправляют, — проговорил он зыбким, с хрипотцой голосом. — Я буду вам писать… — и, несмело поглядев на маму, потом на Веру, спросил: — Могу я надеяться на ответ?

— Желаю счастья, — сказала Анна Герасимовна.

Вера старалась не думать о нем, старалась убедить себя, что ей безразлично, как сложится его фронтовая судьба. На первые письма не хотела отвечать: какое ей дело до этого человека? Нет у нее отца, и все.

— Нельзя быть такой черствой, — убеждала мать.

И Вера, не понимая ее, уступила.

Читая его письма, можно было забыть обо всем, что произошло: он интересовался их школьными делами, спрашивал об отметках, о поведении Алеши, специально для него описывал бои, в которых участвовал, советовал маме следить за здоровьем, присылал деньги, иногда справлялся даже о коте Мурзике… Можно было все забыть. Но Вера не забывала.

Вот почему, когда Алеша заговорил о фронтовой славе отца, она, помолчав, сказала негромко и холодно.

— А мне все равно, прославится он или опозорится…

— Ты одурела! — возмутился Алеша. — Родной отец. Ты носишь его фамилию…

— Мало ли есть однофамильцев!

— Бесчувственная! Конечно, тебе что. Выйдешь замуж, совсем забудешь нашу фамилию.

— Вполне возможно, — сухо ответила Вера.

Алеша доел картошку и, отодвинув пустую тарелку, загадочно посмотрел на сестру:

— Ладно, оставим эту тему. Расскажите-ка лучше, Вера Андреевна, куда это вы оформляетесь?

Вера собралась разливать чай, потянулась к электрическому чайнику, но обожглась, отдернула руку, подула на пальцы и спросила:

— Откуда тебе известно?

— Известно, — так же загадочно произнес Алеша.

— А-а, все ясно! — Вера откинула назад светлую косу. — Подслушиваете чужие разговоры? Красиво!

— Во-первых, не подслушивал, а во-вторых, не чужие. Как-никак, я тебе брат?

— Именно — как-никак, — Она насмешливо повела тонкой бровью, налила в стакан чаю.

— Секреты? — обиженно сказал Алеша, засопев отсыревшим носом.

— Никаких. Просто не хотелось говорить до поры до времени. Я поступаю на работу…

— Ну-у? — Изо рта у него чуть не вывалился оплывший кусочек сахару.

— Только прошу тебя: не болтай никому, еще неизвестно, примут ли.

В прошлом году, когда Алеша и Митя разгружали уголь, Вера уехала на Северный Урал с геологоразведочной партией. Поэтому Алеша спросил теперь:

— В самом деле на работу? Или так, летние гастроли?

— На постоянную работу.

— Куда, если это не засекречено?

— В паровозное депо. Нарядчицей. Заменяю человека, который идет на фронт.

— Метишь в исследователи уральских недр и поступаешь нарядчицей? — с нескрываемой иронией проговорил Алеша. — А геология?

— Откладывается до мирного времени.

— «Не хочу учиться, а хочу жениться»?

— Мне казалось как-то, что ты умнее.

— И не ошиблась. Почему же все-таки не едешь в Свердловск, в Горный институт?

— Бросить маму одну?

— Мама не ребенок. И почему — одну? А я не в счет?

— О, был бы ты другим человеком, спокойно уехала бы. Но мама с тобой замучается. Какая от тебя помощь?

— Лирика! Если человек решил сделать что-то важное, о мамах не думают…

— А я так не могу, — задумчиво сказала Вера. — Потеряю год или, два, пускай… А маму сейчас не оставлю. У нее в этом месяце было два сердечных приступа…

Алеша допил чай, вытер ладонью влажный лоб.

— Значит, решила — нарядчицей? Что ж, для женщины вполне подходящее дело…

Вера громко рассмеялась. Ее худенькие прямые плечи под легким голубым платьем вздрагивали и ежились.

— А для такого, как ты, мужчины не нашлось бы дела? Хотя бы в каникулы. Но некоторые мужчины предпочитают гонять мяч до потери сознания.

Когда она смеялась, вместо глаз оставались узенькие щелочки, в которых бились, трепетали острые зеленоватые огоньки. Алеша побаивался и не любил эти огоньки. Он встал, подошел к окну:

— Представь себе, эти «некоторые» скоро займутся достойным делом.

Вера перестала смеяться?

— Правда? Ах, чертенок, скрываешь от нас?

Засунув руки в карманы, Алеша прошелся взад-вперед, покосился на сестру:

— Зачем до поры до времени говорить?

— Тайна?

— Как хочешь.

— О, раз тайна, то я догадываюсь. Морская пехота? — И, взглянув на брата, засмеялась. — Угадала! Определенно угадала!

Алеша вызывающе поднял голову:

— Ты же доказывала, что у меня непостоянная натура.

Вера, смеясь, подняла руки:

— Беру свои слова обратно. Ты очень, очень постоянная натура! — Смех душил ее, она бросилась на диван и, приложив руки к щекам и откинувшись на мягкую спинку, беззвучно хохотала.

Алеша смотрел на сестру осуждающе. Он мог бы осадить ее, но стоило ли перед разлукой ссориться, оставлять дурную память?

— Нет, с тобой серьезно не поговоришь, — сказал он разочарованно, — Пустосмешка. А еще норовит в работники депо!

Вера по-детски кулачками протерла глаза, поправила волосы и принялась убирать со стола. В самом деле, хватит заниматься пустяками, ведь ей нужно в депо.

— А Митя Черепанов? — спросила она хозяйничая. — Митя, наверное, не собирается, он парень толковый…

— Митя не может быть бестолковым, поскольку он правится тебе. И все-таки, представь себе, едет…

— Такие ребята! — упавшим голосом сказала Вера, сметая крошки в согнутую совочком ладонь. — Ужасно обидно…

Когда она подмела пол и вернулась, вытирая руки переброшенным через плечо полотенцем, Алеша подошел к ней.

— Я хотел тебя попросить…

— …не говорить маме? — оборвала его Вера. — Стану я волновать ее из-за каких-то выдумок…

— Да я совсем не про то… — заискивающе произнес Алеша. — Почини мне штаны…

— Опять? На той неделе целый вечер провозилась.

— Не на той, а на позапрошлой, — осторожно возразил он, выставил вперед ногу и двумя пальцами приподнял штанину. — Позор. Тебе тоже должно быть стыдно.