Увидев, как Митя влетел в столовую — в распахнутом ватнике, с шапкой, смятой в руке, с полуоткрытым ртом и лучащимися глазами, — Ковальчук сразу все понял. Он приподнялся, замахал рукой, Митя тотчас заметил его и запорхал между столиками.

— Порядок? — спросил Ваня, пододвигая ему стул.

— Еще какой! — часто дыша, сияя, отозвался Митя. — Мастер у нас голова! Золотой дядька!

— Сидай, а то суп замерзает. — Ваня осторожно придвинул к нему тарелку. — Потом доложишь…

Но молчать было свыше Митиных сил.

— «Нравится мне, говорит, твоя задумка». Понимаешь? Так прямо и сказал, — быстро рассказывал он, хватая Ваню за локоть. — «Не было б, говорит, у нас запарки, надо бы завести такой порядок для всех учеников». Представляешь?

— Та вже представляю, — смеялся Ковальчук.

— «Трудненько, говорит, тебе придется — через все группы». Ну и что ж, понимаю, что не шибко легко, да зато больше толку будет.

— Слухай, сегодня на второе кроличье мясо с гречкой. Нажимай, хлопче!

Умолкнув на минуту, Митя поводил ложкой в жидком, холодном супе, похлебал немного и отодвинул тарелку.

Обедавший за тем же столом пожилой рабочий с добрым лицом, с мясистым, усеянным капельками пота носом насмешливо смотрел на Митю.

— А знаешь, парень, как в когдатошние времена в работники нанимали? — спросил он.

Митя бросил на него недоумевающий взгляд.

— А вот как. Хозяин испытание устраивал: давал работнику есть, а сам посматривал и делал вывод. Как, мол, ест человек, так он и работает…

Митя понял намек, но радостное возбуждение помешало ему обидеться. Ему было душно, он расстегнул воротник рубахи и, шумно отодвинув стул, поднялся, хлопнул Ковальчука по плечу:

— Пошел я. А кроля можешь уничтожить за мое здоровье…

Воздух был чистый, обжигающе крепкий; мороз тысячами иголочек покалывал разгоряченные щеки. Выпавший утром снег, синевато-белый, сверкающий, как нафталин, еще не припорошило копотью, и каждая снежинка, должно быть, чувствовала себя маленьким солнцем.

Зажмурясь, откинув голову, Митя глубоко вздохнул, постоял, недолго и, словно очнувшись, размашисто зашагал по широкой, до блеска утоптанной тропинке к депо. В дверях он лицом к лицу столкнулся с Верой; она тихо охнула от неожиданности. Митя молчал, не сводя с нее глаз.

Вера не выдержала его взгляда и потупилась.

— Похоже, ты давно не видел меня. — Она отошла от двери, чтобы не мешать возвращавшимся с перерыва рабочим.

— Конечно, давно — с самого утра, — улыбнулся Митя, сверкнув зубами. — Только утром ты была какая-то другая. Даже не пойму, пасмурная ты, что ли?

— Станешь пасмурной, когда тебе не доверяют.

— Тебе не доверяют? — удивленно, с нотками возмущения спросил он. — Кто?

— Да те, кто разные планы придумывают и в тайне от меня держат, — обиженно и чуть насмешливо проговорила Вера, кутаясь в серую шерстяную шаль.

Он все еще не догадывался и, сведя брови, мучительно соображал. И вдруг весело рассмеялся:

— Вон ты о чем? А я считал, тебе совсем это неинтересно. Думал, посмеешься, и все. Честное слово. Откуда же мне знать? Нет, слово даю, только поэтому. Хочешь, сейчас расскажу?

— Благодарю. — Она с удовлетворением наблюдала его взволнованность. — Только что видела Алешку.

Митя недовольно качнул головой.

— Он, конечно, по-своему все вывернул.

— Не знаю.

— Ну, как ты считаешь, правильная затея? — Он застегивал и расстегивал железную пуговицу на ватной телогрейке.

Вера повела плечом и сказала, что, если бы Митю действительно интересовало ее мнение, он мог бы спросить об этом вчера вечером, когда шли с собрания или когда он как угорелый прибегал к ним ночью.

Не в силах скрыть радость, вызванную ее упреками, Митя положил себе на грудь плохо промытые, темные от мазута руки.

— Но скажи, по-твоему, стоящее дело или нет? — просительно сказал он.

— По-моему, толково…

— Вот и мастер Никитин так считает, — перебил Митя. — А Алешка не понимает, не соглашается. «Прижился»! Тоже мне довод! А я считал, тебе это будет неинтересно. И вообще это никакая не тайна.

— И все-таки не доверил…

Он порывисто протянул было к ней руки, но снова прижал их к своей поблескивающей жирными пятнами телогрейке.

— Вера! Да что ты! Да я тебе любую тайну, самую большую… Какую никому не доверю. Я…

По лицу Веры пятнами разлился румянец. Она вскинула на Митю испуганные глаза и, не вымолвив ни слова, побежала к конторе, поймав на лету сорвавшуюся с плеч серую шерстяную шаль.

А Митя с сильно бьющимся сердцем помчался в депо.

Утром, минут за десять до гудка, Никитин привел Митю на участок гарнитурной группы и познакомил со слесарем Силкиным.

— Как говорится, просим любить и жаловать, Федор Васильич, — скупо улыбнулся мастер и поднял очки на лоб.

— Постараемся, — ответил Силкин, поворачиваясь к Мите.

На вид ему было лет двадцать пять; обращали на себя внимание его глаза — какие-то стариковски дремучие, чересчур спокойные. Голос у него тоже был спокойный, размеренный, на одной ноте. И потому, должно быть, объяснения Силкина о назначении гарнитурной группы показались Мите скучноватыми.

Когда объяснения подходили к концу, к слесарю подошла девушка в синем комбинезоне, подпоясанном узким лаковым ремешком, и в синем, кокетливо надетом берете. Круглые, как у рыси, синие глаза ее смотрели с веселым озорством.

— Это что, Федор Васильевич, к нам на укрепление прислали? — Она показала на Митю гаечным ключом, который был в ее руке.

В одно мгновение Митя заметил и эти глаза, и бледный, словно из воска вылепленный лоб в мягких колечках ореховых волос, и размашистые подвижные брови, и маленький насмешливый рот. Он понимал, что надо немедленно дать отпор этой до нахальности смелой девчонке, но так и не нашелся, что сказать.

На помощь пришел Силкин.

— Ладно, Тонечка, — сказал он мягко и спокойно. — Выключи пока что свой репродуктор…

Но девушка ничуть не смутилась. Подойдя ближе, она метнула быстрый, по-прежнему озорной взгляд на Силкина, потом на Митю:

— Федор Васильевич, конечно, не догадается нас познакомить. Тоня Василевская. — С этими словами она протянула Мите маленькую узкую руку.

Заливаясь жаркой краской, глядя в пол, Митя несмело пожал ее.

— В таких случаях принято называть свою фамилию и говорить: «Очень приятно!» — или что-нибудь в этом роде, — не сводя с него глаз, заметила Тоня.

— Черепанов Митя, — проговорил он пропавшим голосом. — А насчет приятности… я помолчу…

— Очень хорошо! — радостно воскликнула Тоня, — По крайней мере, откровенно!

— Ну, вот что, Тоня, — сказал Силкин. — Теперь вы уже знакомы, отправляйтесь на девяносто восьмую машину. Чем яд понапрасну расходовать, помоги товарищу, пускай осваивается…

И Силкин ушел. Митя посмотрел ему вслед с видом человека, которого втолкнули в клетку с лютым зверем. Поймав этот взгляд, девушка тоненько хихикнула:

— Что ж, Черепанов Митя, возьмем инструменты и будем осваиваться, — и направилась к своему верстаку.

Походка у нее была легкая, почти невесомая. Казалось, что маленькие аккуратно подшитые валенки ее совсем не касаются пола.

С некоторых пор всех девушек, которые встречались Мите в депо, в вечерней школе, на улице — где бы то ни было, — он почему-то сравнивал с Верой, и первенство неизменно оказывалось за ней. Тоня в этом отношении не составляла Исключения, хотя с первого же взгляда Митя понял, что она очень красива. И злился он на девушку не только за то, что она так встретила его, но и за то, что она была красивее Веры. Он много отдал бы, чтобы обойтись без ее помощи, да что поделаешь, такая уж, наверное, нелегкая доля всех новичков!

Отомкнув и выдвинув ящик, Тоня деловито перечислила инструменты, которые Мите следует приготовить, пока она сходит в кладовую за мерительной головкой.