И вдруг он с неодобрением, даже со злостью взглянул на себя, отложил зеркальце. Подумаешь, какая-то девчонка что-то сказала кому-то, а он уж расплылся, как масло на горячей сковородке! Счастье великое — он понравился Тоне Василевской! А вот она ему не понравилась. Совсем не понравилась, да, да. И хватит думать об этом!
В человеке, однако, может понравиться не только ежик, не только зубы и глаза, а, скажем, ум, характер, — одним словом, содержание. Но для этого надо хорошо знать человека, а Тоня разве знает его?
Митя так засмотрелся на себя в зеркало, что заметил Егорку, лишь когда тот, в упор глядя на него ясными голубыми глазами, серьезно спросил:
— Мить, а у тебя тоже седые волосы?
Он хотел было спрятать зеркальце, но понял, что это бессмысленно.
— Мама говорит, что седые волосы бывают от переживания. А у тебя тоже есть переживания?
— Ничего у меня нет, — недовольно сказал Митя. — Прыщ как будто рядится на самом видном месте…
Провокация
Вера вдруг увидела, что Митя переменился, хотя вряд ли сумела бы объяснить, в чем заключалась перемена. Может, это его необычная замкнутость, может, рассеянный взгляд? Может быть, то, что он избегал встречаться с ней глазами? Она вспомнила, что два или три дня кряду Митя не ждал их по утрам на углу Комсомольской, не заходил к ней в нарядческую во время обеденного перерыва. Тогда она не придала этому значения, а сейчас отнесла за счет той же перемены в Мите.
Кутаясь в шаль, Вера молчала. И, если бы Алешка не затеял разговор, дошла бы, наверное, до самого депо, не сказав ни слова.
— Ну как, справились со срочной работой? — спросил Алешка.
Чтобы Вера поняла, о чем идет речь, Митя рассказал о паровозе, который пришлось срочно ремонтировать, и о том, что его, Митю, оставили на вторую смену.
Вера слушала, не поворачивая головы. Она ждала, что он скажет сейчас о Тоне, об их совместной работе. Но Митя спросил у Алешки, был ли новый материал в школе, и стал договариваться о встрече.
— А у тебя отношения с «гадюкой» как будто наладились? — Алешка вдруг вспомнил вчерашнее сияющее лицо Мити, когда он сообщил, что его оставляют на вторую смену.
Возможно, и не следовало говорить об этом при Вере, но ему не терпелось рассчитаться за нравоучения и нападки, не терпелось показать Мите, что сам он не такой уж безгрешный, хотя берется учить других.
Встретив удивленный взгляд Мити, Алеша спокойно пояснил:
— Кажется, ты так окрестил Василевскую?
Вера быстро обернулась.
— А сейчас не сказал бы так. — Митя зло уставился на Алешу. — Легче всего обозвать человека.
— Ой, меня осенило! — Алешка шлепнул себя по лбу варежкой. — А ты свою академию не ради нее устроил? Чтоб в ее группу попасть? — И он расхохотался, видя, что достиг цели: Митя приостановился, испуганно посмотрел на него, переметнул взгляд на Веру.
«Что это? — лихорадочно думал Митя. — Друг! Да это… это провокация! Чистейшая провокация!»
— По всем приметам — угадал, — смеясь, воскликнул Алешка.
— Дурак ты! — севшим голосом выдавил Митя.
В течение всей этой перепалки Вера следила за Митей, и то, что она заметила, еще сильнее взволновало ее.
— Холодно что-то, — сказала она, поправляя шаль. — А мы плетемся, как после сытного обеда!.. — И зашагала энергично и быстро, оставив мальчишек позади.
Митя понял, почувствовал, что вовсе не холод заставил ее уйти. Кстати, сегодня утром заметно потеплело.
Остаток дороги он прошел в мрачном молчании.
А Вера, запыхавшись, влетела в нарядческую, скинула шубку, повесила ее на гвоздь в углу, положила перед собой книгу нарядов, графики, маршрутные листы и попыталась углубиться в работу.
Из этих скучноватых на первый взгляд бумаг перед ней постоянно вставала жизнь всего депо, беспокойная, полная движения, захватывающе интересная, потому что сегодняшний день здесь никогда не похож на вчерашний, потому что с жизнью этой связаны судьбы сотен и сотен людей.
Но сегодня Вера смотрела в бумаги и с величайшим усилием постигала заключавшийся в них смысл. Она читала маршрутный лист машиниста Свиридова, а вспомнила Митю, растерянного и злого. Почему он так испугался Алешкиных слов? Почему не нашелся, что ответить?
Скользкий вопрос
В этот день он выслушал от Тони больше замечаний, чем за все время их совместной работы. Началось с того, что вскоре после гудка она приложила к его лбу ладонь. Выяснилось, что Митя безуспешно старается отвернуть полдюймовую гайку дюймовым ключом. Спустя некоторое время, когда он допустил еще какой-то промах, Тоня заметила:
— Я бы сказала — твой коэффициент полезного действия сегодня ниже, чем в первые дни…
Митя опустил голову: он и сам видел, что работа не клеится. Был момент, когда он готов был бросить все и убежать.
Вдруг Тоня вскрикнула и схватила его за руку: вытаскивая из фланца болт, Митя ударил по нему молотком. А болт этот — призонный, контрольный, требующий особо деликатного обращения.
— Нет, с тобой определенно что-то происходит, — с веселым сочувствием заключила Тоня.
«Происходит, — согласился он мысленно, злясь и на нее и на себя. — Работал бы с Ковальчуком, ничего не происходило бы. Придумал на свою голову!..»
Он ругал себя за все: за то, что тайком заглядывался на Тоню и, обманывая самого себя, поддавался той непонятной силе, которая тянула к ней, за Верину обиду, за то, что не понимал и не старался понять, что с ним делается.
Конечно, Алешка поступил по-свински, но разве это хоть сколько-нибудь убавляет его, Митину, вину? А как порадовала бы его Верина обида, если бы он не был виноват!
Тоня по-своему понимала его рассеянность и втайне ликовала. Поэтому замечания ее были беззлобными и делала она их скорее всего для того, чтобы «разговорить» Митю.
Поглощенный своими мыслями, Митя сидел на корточках в дымовой коробке паровоза и медленно работал ключом. Внезапно он почувствовал, как что-то шелковистое, похожее на паутину, щекотно коснулось его щеки. Он поднял голову. Занятая работой, Тоня, видимо, не замечала, что ее ореховый локон касается Митиного лица. Он отстранился.
— Я не кусаюсь. — Тоня обиженно спрятала выбившийся из-под берета локон, обдала Митю беспокойным светом своих глаз.
— Эй, друзья! Митя! — стоя возле паровоза, кричал Алеша и, когда Митя обернулся, жестом позвал его.
Митя вышел на передний мостик.
— Да ты снизойди, — махнул рукой Алеша. — Узнаешь новость.
Митя спустился с паровоза, холодно взглянул на возбужденное, красивое лицо Алеши.
— Полчаса уже кричу, — миролюбиво заворчал Алеша. — Сидят себе, как голубки, воркуют…
— Ты что, продолжать решил? — нахмурился Митя.
— Брось ты! Поздравляй меня. Разряд получил.
— Какой разряд?
— Рабочий разряд. Разрешите представиться: слесарь четвертого разряда Алексей Андреевич Белоногов. — Он выпрямился, что, правда, почти не отразилось на его росте, хотел надуть щеки для важности, но ликующая улыбка не позволила закрыть рот.
— Шутишь! — не поверил Митя.
— Убей меня гром! Какие тут шутки? Делать больше нечего. Сейчас пробу сдал. Завтра приказ прочитаешь…
Забыв про недавнюю стычку, Митя радостно заулыбался, схватил Алешку в охапку, оторвал от пола, покрутил в воздухе и поставил.
— Вот это да! Как же это ты?
— А так. Дали пробу, я отгрохал ее на высоком уровне, тютелька в тютельку по норме, и вопрос решен. Гениально, а? Ну, я побежал… — Он приложил к шапке два пальца и быстро зашагал по пролету своей «морской» походкой, но теперь в «качке» появилась неожиданная степенность.
Митя подумал с удовлетворением, что работа все-таки захватила Алешку, что Анна Герасимовна будет очень рада и что мастер Никитин — умнейший человек: этот разряд еще больше привяжет Алешку…
— Ну и парень! — неодобрительно отозвалась Тоня когда Митя рассказал ей об Алешкиной новости.