Натан неуверенно поглядел на сумку в руке девушки, но настаивать на своём и отнимать ношу у хозяйки всё же не стал, а молча двинулся через пустырь.

Пока под ногами осыпалась щебёнка, всё было хорошо. Потом та сменилась влажным песком утоптанной тропы и идти стало даже легче, но в десятке саженей от нужного места песок под ногами начал хлюпать, потом вовсе раздаваться в стороны. Титов в нерешительности замер и оглянулся на вещевичку. Вид у той был грустный, обиженный, но девушка продолжала упрямо следовать за поручиком, хотя её тонкие ботиночки явно уступали в надёжности и прочности форменным сапогам, побывавшим к тому же в руках у вещевика и потому непромокаемым.

— Что случилось? — спросила, наконец, Аэлита угрюмо. — Мы идём?

— Ничего не случилось, — вздохнул Натан.

Дальше между купами жёлтой прошлогодней травы, под горстями буро-серых перепрелых листьев явственно блестела вода, и было очевидно, что к концу пути девица Брамс вымокнет в лучшем случае по колено. Даже если обувка её не промокнет насквозь, всё равно она слишком коротка для подобных прогулок и непременно начерпает. На улице хоть и тепло, но всё же не июль, вода явно холодная; а если эта упрямая особа сейчас по его, поручика, вине и недосмотру заболеет — он себе вовек не простит.

О том, чтобы вернуть девушку назад, не могло быть и речи: подобным предложением Титов рисковал нажить себе смертельного врага.

Мужчина ещё раз огляделся, не нашёл ни единого сухого пути и с решительным видом обернулся к спутнице.

Кажется, Брамс прочитала по его лицу нечто нехорошее, потому что обеими руками судорожно сжала ручку саквояжа, а большие зелёные глаза глядели с испугом и неуверенностью.

— Я сама его понесу, — упрямо выдохнула Аэлита севшим от волнения голосом.

— Не возражаю, несите, — кивнул Титов и решительно шагнул к ней. — А я понесу вас.

Брамс рефлекторно отпрянула и, запнувшись, едва не оступилась, но мужчина успел поддержать её под локоть, после и вовсе легко, без видимого усилия, подхватил на руки.

В первое мгновение вещевичка лишь испуганно охнула и замерла, словно мышь под веником, а потом вдруг энергично завозилась, пытаясь вывернуться из мужских рук, но не заверещала, а прошипела сердитой кошкой:

— Поставьте меня сей же час! Вы… Вы! Что вы себе…

— Не дёргайтесь, Аэлита Львовна, — ровно попросил поручик. — Не удержу — рухнете, а вода холодная. Опять же, грязь.

Сердито сопеть вещевичка не перестала, но возню всё же оставила — кажется, купание её сейчас совершенно не прельщало. Да и прогулка по колено в холодной воде, видимо, тоже, потому что девушка замерла, обеими руками обхватив саквояж и прижав к себе, словно родное дитя. Лицо её в первое мгновение сделалось бледным от негодования, а потом его явственно, на глазах начала заливать краска смущения — от двух ярких пятен на щеках в стороны, на лоб, нос и подбородок и, кажется, дальше вниз, на шею.

Натан бросил на неё единственный взгляд, но поспешил отвести глаза. Встрёпанная, пунцовая от смущения и совсем не боевитая сейчас, Брамс выглядела исключительно забавно, чем вызывала невольную улыбку, и мужчина разумно опасался, что его веселье совсем не порадует и без того сконфуженную вещевичку. Поэтому он предпочёл сделать вид, что происходящее для него в порядке вещей, и внимательней глядеть под ноги: не хватало ещё оступиться!

Невысокая изящная Аэлита вместе со своим рабочим инвентарём весила совсем немного, ноша оказалась необременительной, а путь — коротким, так что Титов не успел даже запыхаться.

Ивняк здесь был реже, перемежался обширными проплешинами голой травы и камыша, и за ними открывался захватывающий дух вид на устье — широкую гладь, по которой медленно скользила одинокая баржа. Дальний берег большой реки и сейчас скорее угадывался в лёгкой дымке, чем виднелся, а по высокой воде здесь, наверное, было настоящее море.

Группа, к которой служащие сыска направлялись, состояла из четверых. Городового, грузного широкого мужчины в годах; двух медиков — молодого рослого парня с широченными плечами, настоящего богатыря, и сухощавого невыразительного типа средних лет; крепкого мужика неопределённого возраста, заросшего густой русой бородой до самых бровей, одетого в холщовые штаны и рубаху, подпоясанную широким ремнём. Последний, очевидно, был тем самым рыбаком, обнаружившим тело: на ногах его имелись высокие, до бедра, болотные сапоги, верёвками притянутые к ремню, в одной руке он держал пару смотанных удочек, а в другой на проволочной низке висели, продетые через глаза, четыре крупных рыбины.

Увлечённые своими делами, их заметили только тогда, когда до места оставалась пара саженей.

— Ох, батюшки-светы! — высказался за всех городовой. — Ты что, нехристь, делаешь? Девку-то зачем притащил?!

— Во-первых, извольте по форме обращаться к старшему по званию, — холодно осадил его Натан. Как это получалось, неясно, но даже с Брамс на руках он умудрялся выглядеть внушительно. Одно слово — офицер. — А во-вторых, немедленно извинитесь: это не девка, как вы позволили себе высказаться, а полицейский эксперт-вещевик.

Говоря это, Титов высмотрел какой-то валун и аккуратно установил на него Аэлиту. Очутившись на свободе, та оправила одежду, переложила саквояж из руки в руку и ощутила себя гораздо увереннее. И даже не забыла благодарно кивнуть мужчине.

Все те сажени, что Натан нёс её на руках, Аэлита мысленно продумывала решительную отповедь, в которой бы холодно поблагодарила поручика за попытку помочь, но вежливо попросила впредь никогда так не делать. Что, мол, она не сахарная, не растает. И сердилась на себя за то, что эта его естественная, без франтовства и снисходительности, забота не оставила её равнодушной, вызвала не только смущение, но и удовольствие. Но от высказывания городового она настолько обомлела, что не нашлась с ответом, а после замечания поручика заготовленная речь вылетела из головы.

Конечно, Брамс продолжала завидовать выдержке Титова и его похожести на героя приключенческой истории, и, разумеется, она бы предпочла самостоятельно поставить наглеца на место, но…

Заступничество поручика именно сейчас оказалось чертовски приятным и уместным. Почти настолько же приятным, словно если бы она сама остроумно отбрила нахала.

— Кхм. Простите великодушно, — смешался городовой, стаскивая фуражку и неловко кланяясь вещевичке. — Не со зла, токмо по горячности. Не хотел обидеть, барышня эксперт-вещевик.

— Прощаю, — великодушно кивнула девушка.

— Аэлита Львовна Брамс, Натан Ильич Титов, уголовный сыск, — миролюбиво и спокойно представил их поручик, очевидно посчитав инцидент исчерпанным. — Докладывайте, что тут?

Медики, с интересом наблюдавшие за сценой, совершенно одинаково усмехнулись, но посторонние мысли оставили при себе и вернулись к телу, поначалу незамеченному Аэлитой. Брамс бросила взгляд на нечто, белеющее сквозь траву у края камышей со стороны притока, и поспешила перевести взгляд на городового, который, назвавшись ефрейтором Храбровым, принялся за доклад.

Рыбак, этот вот самый любопытствующий бородатый горожанин, возвращался с плёса, где имел обыкновение удить. Туда он шёл напрямки, а обратно решил прогуляться кругом вдоль берега, поглядеть, что изменило сходящее половодье, и заметил в камышах тело. Не растерялся, подтянул ближе, а приятелю крикнул звать городового.

— Я, вашбродь, поначалу подумал, что девица эта сама, — пожал плечами Храбров. — Ну, того, в воду сиганула. Они тут частенько выплывают, в сети путаются, так что мужики не сказать чтобы привычные, но русалок этих не пужаются.

— То есть как — частенько? — растерянно переспросил Титов, бросив вопросительный взгляд на Брамс. Та, хоть и являлась местной жительницей, тоже казалась ошеломлённой такими откровениями.

— Грех на душу берут, — пояснил городовой. — Прежде с железнодорожного моста от безответной любви сигали головой вниз и всплывали вон там, у плашкоутов, — он махнул рукой вверх по течению притока. — А как понтон постоянным мостом заменили, так оттуда начали. Мост красивущий, с котами по краям, с фонариками, вот их туда и тянет, как мёдом намазано. Да и то верно, железнодорожный — что, одни балки, да ещё высоко, страшно. А девкам, им романтизьму, значит, подавай. Без романтизьму и убиваться, видать, неинтересно. — Он задумчиво поглядел на насупившуюся после таких рассуждений Брамс, крякнул, буркнул что-то себе под нос и продолжил. — Н-да. Так вот, прежде по одной-две за год вылавливали, а тут как лёд сходит — так и начинается. По пять, по шесть за навигацию. Неспроста в народе Коровий остров ещё Русалочьим называют и стороной обходят. Кого, значит, из самоубивиц этих не вылавливают и земле не предают, те, значит, там всплывают. — Храбров перекрестился. — По ночам, говорят…