Михельсон, оценив количество людей и стульев и поделив одно на другое, потихоньку выскользнула за дверь, оставив начальство разбираться с понурым родственником. Начальство не возражало.

— А почему вы, собственно, сразу направились в морг?

— Не сразу, — устало возразил тот. — Сначала я обошёл тех общих знакомых, у которых она могла оказаться, потом посетил окрестные больницы, и там меня заприметил городовой… как же его фамилия? Не то Васюков, не то Васюткин… Собственно, он, выслушав описание моей жены, и привёл меня в морг.

— Выходит, вы хватились супруги только сегодня? Почему?

— Ночью я находился на службе, пришёл уже утром и сразу лёг спать. Акулины не было, но я не обеспокоился, она рано встаёт и могла куда-нибудь выйти по своим делам. Но потом явилась её мать и сообщила, что у неё сердце не на месте: дочь обещала заглянуть утром, но не пришла. Я и начал поиски, — вздохнул он. — Кто же знал, что они так закончатся…

Натан смерил мужчину задумчивым взглядом — особенно убитым горем Горбач не казался, только уставшим, — и спросил:

— Когда вы видели супругу в последний раз?

— Вчера утром, — отозвался тот.

— Она ушла из дома утром и больше не вернулась? — уточнил Титов.

— Нет… не знаю, — замялся вдовец.

— То есть как? Вы спали? — растерялся поручик.

— Нет. Да ладно, к чему лукавить? — Горбач поморщился и пояснил: — Мы давно уже не в ладу живём… Жили. Не ссорились, но словно чужие люди. Разойтись — негодно, богом венчаны, а рядом быть — тоже невмоготу. Вот и жили как соседи.

— И отчего вдруг такая нелюбовь? — удивился Натан.

— Да как-то накопилось, — неопределённо пожал плечами Γорбач. — Она красивая, яркая, молодая… была, хотела нарядов и красивой жизни. Я мог обеспечивать её желания и увлечения, но всё дольше пропадал на службе, а она всё сильнее сердилась, что я не желаю проводить время с ней. Вот и вышло, что брак наш и сладился за год, и расстроился так же.

— Больше никто в доме не живёт?

— Есть прислуга, но вся приходящая. Никто из них не смог сказать, ночевала ли Акулина дома или нет, — развёл руками мужчина.

Титов понятливо кивнул и постарался выяснить всё, что знал муж о распорядке дня и привязанностях жены, но выходило прискорбно мало. Родственников, кроме матери, у Акулины не имелось, подруг её он не знал, увлечений, помимо нарядов, тоже. Конечно, можно было допустить, что женщина являлась настолько скучной и ограниченной, но всё же в это не верилось. Даже самые бестолковые и пустые кокетки увлечены ещё хоть чем-то: флиртом, своей диванной собачкой, вышивкой, сплетнями. Не может женщина, мечтающая о красивой жизни, вести её в одиночестве и затворничестве, среди нарядов и драгоценностей: всё это бывает нужно только тогда, когда есть кому показать.

Поручик был не силён в теологии и, признаться, совершенно не понимал, чем вот такое супружество, когда двое живут, тяготящиеся узами брака, угоднее богу, нежели развод миром. Чужие друг другу, не соблюдающие брачные обеты — ни опоры и поддержки, ни любви, ни «в горе и в радости», ни верности.

Впрочем, последнее еще вопрос.

— Как думаете, жена хранила вам верность? — осторожно поинтересовался Натан, внимательно наблюдая за поведением вдовца. — Мог у неё быть кто-то другой?

— И хотелось бы с жаром отказаться, заявить, что она не такая, но увы, утверждать этого с уверенностью я не могу, — развёл руками Горбач, ничуть не задетый бестактным вопросом. — Но если кто-то имелся, то имени не назову, она была весьма осторожна. А ещё лучше, расспросите об этом её мать, они с дочерью были довольно близки. Увы, я похвастаться тем же не могу.

— А вы ей изменяли?

— Разве что со службой, — со смешком ответил мужчина, не обидевшись и на этот личный вопрос. — Почти вся моя жизнь проходит именно там.

— И где же вы служите столь увлечённо? — уточнил поручик.

— На «Взлёте», инженером-вещевиком, — отозвался тот, и Титов внутренне подобрался, стараясь не показать этого собеседнику.

Робкая, тоненькая ниточка связала уже двух жертв и возможного подозреваемого. Родственник второй жертвы был шофёром на этом заводе, муж третьей — вовсе вещевиком. Титов проглядел список. Горбач в нём числился, хотя и не на первом месте, и охарактеризован был Ивановым как спокойный, сдержанный, исполнительный человек, который в студенческие годы любил гульнуть, но… кто в молодости этого не любит!

Натан осторожно расспросил вдовца, как регулярно тот бывает на службе и сколько времени проводит, не уточняя прямо даты убийств, а делая вид, что просто очень заинтересовался столь странным графиком — он же представлял себе службу инженера совсем иначе, какие еще ночные дежурства?

В подробности вещевик не вдавался, но в целом рассказывал охотно — видно было, что человек любит свою работу. С его слов получалось, что сейчас некий важный агрегат, в проектировании которого Горбач принимал деятельное участие, выдерживал какие-то испытания, на которых требовалось постоянное присутствие специалистов, в том числе и инженера, вот и дежурили они по очереди. Работы эти начались шестнадцатого числа, после обнаружения первой жертвы, и на время второго преступления у него имелось алиби: с восьми часов вечера мужчина находился на территории «Взлёта». И вчерашний вечер провёл там же, то есть, вероятнее всего, возможности убить жену не имел: Титов пока ещё не видел отчёта о вскрытии третьей жертвы, но сомневался, что утопили её среди дня.

Верить вещевику на слово поручик не собирался, скрупулёзно записал всё, чтобы проверить при визите на завод, который, однако, вновь откладывался: нужно было осмотреть комнату третьей жертвы и опросить её знакомых, чтобы выяснить, что представляла собой убитая. И конечно заглянуть в морг за отчётом.

Судебные расстарались: выяснилось, что отчёт о вскрытии уже был у Элеоноры. Ознакомившись с документом, Титов не нашёл ничего для себя нового, смерть третьей жертвы полностью повторяла гибель второй. Сокрушительный удар по затылку, чудом не ставший смертельным, потом утопление. Вчера вечером, с девяти до полуночи.

Впрочем, нет, одна весьма интересная деталь имелась. Оказалось, Акулина с месяц носила ребёнка, но сведения эти раскрывать вдовцу Титов пока не стал. Горбач, похоже, не знал о ребёнке, и, если супруги всё же делили постель, он мог быть отцом; зачем этот новый жестокий удар.

Но в большей степени остановила Натана не жалость, а совершенно иное соображение. Если отношения супругов действительно были столь холодными, то отцом ребёнка заведомо являлся кто-то другой. И даже если муж не знал о беременности, то мог точно знать об измене и относиться к ней не так легко, как желал показать.

Жили Горбачи неподалёку, через улицу — на Торговой, у самой Петропавловской площади, в каменном двухэтажном доме — небольшом, но весьма изящном и со вкусом обставленном. Инженер-вещевик и впрямь недурно зарабатывал, имел здесь личный телефон, водопровод и прочие удобства, хотя само жилище это досталось ему в качестве наследства. Сергей Михайлович, как оказалось, происходил из старого дворянского рода, нетитулованного, но зажиточного, до земельных реформ имевшего обширные угодья в С-ской губернии и десяток крупных деревень, но теперь от прежних просторов остался только этот городской особнячок.

Приходящая прислуга состояла из кухарки и двух горничных, следивших за порядком. Опросив их всех по очереди, Титов лишь подтвердил для себя правдивость слов хозяина дома. Жили Горбачи действительно не в ладу, но вроде бы не ругались, причём все три женщины как одна винили во всём хозяйку, очень жалея её мужа. По их словам, он был честным, работящим, никогда не придирался к ним и лишнего себе не позволял, хотя одна из служанок и была весьма молода и хороша собой. Она, кажется, и не возражала бы, прояви Сергей Михайлович к ней мужской интерес, однако тот и впрямь был больше женат на своей работе. Никаких гостей не приводил, светской жизни тоже как будто не вёл; в доме бывали только подруги хозяйки и её мать, и то нечасто.