— Такой буйный? — удивился поручик.

— Вспыльчивый, — задумчиво согласился Ρусаков. — Кровь не водица. А вы, насколько я понимаю, расследуете эти убийства? Три утопленницы, одна из которых — жена Γорбача? Не знаю, что у вас на Меджаджева, но очень маловероятно, что это именно он.

— Почему? Не способен на убийство?

— Этот? Отчего же, легко, — пожал плечами майор. — Только не так. Пришибить в ярости может, это да, словно бык дуреет. Только на женщину он бы руку не поднял, да ещё вот так.

— Поглядим, — не стал спорить Натан и кивнул на папку. — А вы всех вещевиков из этого списка лично знаете?

— Это одна из главных подотчётных ценностей, — пожал плечами Русаков и усмехнулся. — Я и спутницу вашу вольнолюбивую прекрасно помню.

Натан бросил удивлённый взгляд на смешавшуюся при этих словах девушку, но вопросы задавать не стал, чтобы не смущать её еще больше. Тем более он примерно догадывался, что стало камнем преткновения в общении этих двоих: Аэлита сразу нелестно высказалась Натану о местных правилах безопасности, вряд ли она прежде об этом молчала, могло и Русакову достаться на орехи.

— А чем так страшен эскорт из внешнего оцепления, что вы им работников пугаете? — полюбопытствовал поручик. — Если не секрет.

— Скорее, местный юмор и тонкости отношений, — улыбнулся Роман Анатольевич. — Заводские считают их тупыми и опасными солдафонами, они заводских — упрямыми и, да, тупыми баранами. А на деле это просто охрана с выучкой сторожевых псов, которая не смотрит на чины, звания и прочие мелочи. Если их отправить за Меджаджевым, он непременно начнёт ругаться, тогда они, следуя инструкции, скрутят его и вот в таком виде доставят под конвоем, уже бывало.

— И впрямь тюремные порядки, — поразился Натан. — Неужели подобное оправданно? Вы тут словно штурм переживать готовитесь!

Русаков смерил полицейского задумчивым, тяжёлым взглядом, а после проговорил ровно:

— Будьте уверены, оправданно. Но от подробностей разрешите воздержаться до особых указаний сверху.

— Я не настаиваю, это обыкновенное любопытство, — примирительно развёл руками Титов.

Вот так с ходу поверить Русакову на слово не получалось, это вполне могла быть паранойя отдельно взятого служащего Охранки, каковые нередко грешили подобным. Но с другой стороны, и не верить поводов не было: всё же Русаков уже проявлял некоторую гибкость, не свойственную обычно параноикам, взять хотя бы разрешение Титову не сдавать оружие.

— Какого дьявола тебе опять от меня нужно?! — громыхнуло от двери, распахнутой как будто ударом ноги. — Сам ни хрена не делаешь, так хоть людям не мешай работать!

Оглянувшись на вломившегося в кабинет посетителя, Титов не без иронии припомнил описания, которые давали этому господину совершенно разные люди, и подивился их лаконичному остроумию. Вот именно «большой, чёрный и громкий», иначе и не скажешь.

Меджаджев Руслан Яхъяевич росту был богатырского, не меньше трёх аршин, сложение имел могучее и, несмотря на гладко выбритое лицо, действительно был чёрен: глаза, буйные смоляные кудри, даже кожа смуглая. Одет неброско, почти небрежно — простые тёмные штаны, стоптанные сапоги да кое-как подпоясанная рубаха навыпуск с завёрнутыми до локтя рукавами. Кулаки пудовые, под стать прочей наружности.

— Не громыхай, с тобой вот из полиции хотят поговорить, — спокойно, с видом ко всему привычного человека ответил майор. — Садись.

— Да я эту вашу полицию… — зарычал вещевик и явно хотел завернуть оборот покрепче, но тут заметил Брамс. Русаков хорошо знал своего подопечного: при виде девушки Меджаджев заметно притих. Нет, в кроткого ягнёнка не превратился, но малость сдулся, сбавил тон и закончил почти мирно: — В глаза бы не видел и времени на неё не тратил.

— А придётся, — задумчиво проговорил Титов. — Садитесь.

— Я вас оставлю на некоторое время. Без меня прошу кабинет не покидать, — проявил тактичность Русаков.

Почему-то после его ухода Аэлите сделалось исключительно неуютно в одной комнате с этим большим шумным человеком, и она тихонько придвинулась к Титову ближе.

Вещевик проводил хозяина кабинета взглядом, покривился, но опустился на тяжело скрипнувший стул напротив поручика. Тот представил Аэлиту, назвался сам, в это время успел достать всё нужное из планшета, включая блокнот для записей и чернильную ручку — когда-то очень дорогую, а сейчас исключительно потёртую и непрезентабельную. Подарок сестры к началу новой работы и заодно жизни, который с тех пор служил верой и правдой наряду с наганом, сделавшись чем-то вроде оберега.

— Руслан Яхъяевич, в каких отношениях вы состояли с Акулиной Матвеевной Горбач, урождённой Мартыновой? — сразу начал с главного Натан.

— Да ты в конец озверел, мусор, меня про женщину… — зарокотал вещевик, поднимаясь с места.

— Сядьте! — коротко рявкнул поручик, не меняя позы и спокойно глядя снизу вверх на грозно нависающего Меджаджева. — Эту женщину третьего дня убили, — холодно, ровно добавил он. — Как и двух других до неё. Как могут найти сегодня ещё кого-то, потому что минуло два дня, а именно такое время разделяет прежние жертвы. Вы пока ещё свидетель, но, похоже, очень желаете перейти в разряд подозреваемых. Если не прекратите истерику, я вынужден буду задержать вас за оскорбление служащего уголовного сыска при исполнении. А теперь, может быть, мы продолжим разговор здесь?

За время этой короткой речи он достал из небольшой стопки документов по делу, которые возил с собой, фотокарточки и аккуратно, неторопливо, одну за одной выложил их на стол перед вещевиком — чёрно-белые покойницы на фоне декораций морга. Мельком отметил, что надо бы завести практику возить фотографа на место происшествия.

— Как это — убили? — проговорил растерянно Меджаджев, медленно опускаясь обратно на стул. В руках он держал фотографию Акулины, с которой всё это время не сводил взгляда. — Я не знал… Кто это сделал?!

— Руслан Яхъяевич, вы можете разговаривать спокойно? — задумчиво поинтересовался Натан. — Если бы я знал ответ на этот вопрос, меня бы здесь не было. Ну так что? Какие отношения связывали вас с Γорбач?

— Близкие, — тяжело вздохнул он. — Я хотел на ней жениться.

— А как же её муж? Вы ведь вместе работаете? — продолжил Титов.

— Да Горбачу на неё плевать, — поморщился вещевик. — Был бы еще муж, а она для него как дорогая картина на стене — для положения и статуса, и всё. Почти убедил развестись…

— Она была беременна, около месяца. Это мог быть ваш ребёнок?

Беречь нервы нынешнего собеседника поручик не стремился, это не больная старая женщина. К тому же, пусть это его и не красило, Натан был предвзят: он очень не любил вот таких агрессивно-несдержанных людей, которые рычат на всех вокруг по поводу и без. И ладно бы они разговаривали сейчас один на один, но присутствие Аэлиты, с явным опасением поглядывающей на шумного вещевика, лишало поручика всякой снисходительности.

Меджаджев от этого известия разом как-то посерел и осунулся, и Титова запоздало кольнула совесть.

— Видать, мой и был, — уронил вещевик, отложил фотографию, аккуратно разгладил смятый уголок. Скользнул равнодушным взглядом по остальным. — Это всё?

— Это только начало, — возразил Натан. — Где вы были четырнадцатого, шестнадцатого и восемнадцатого вечером, после шести?

— Да как ты… — начал, вновь зверея, подниматься со стула Меджаджев.

— Хватит! — рявкнул Титов, зло саданув ладонью по столу и резко поднявшись, так что Брамс рядом аж подпрыгнула от неожиданности. — Ещё раз позволите себе повысить голос, и разговор мы продолжим в камере! — процедил он, упираясь кулаком здоровой руки в стол. Не для внушительности, просто от резкого движения бедро прострелило болью, и хорошо, что успел опереться, а то бы знатно загремел на потеху вещевику. — Повторяю свой вопрос, — проговорил, дождавшись, когда угрюмый собеседник сядет обратно. — Где вы находились в указанных числах текущего месяца?