— Значит, телефон слушают, — предположил Машков. — Иначе никак.

Другие предположения у Натана имелись, однако оглашать их он не спешил. Как бы ни неприятна была ему позиция Охранки в отношении катакомб, выворачивать по-своему и распространять секретные сведения Титов не собирался. Брамс тоже не стала вмешиваться в разговор: она, при всех недостатках, никогда не отличалась излишней болтливостью.

А предположения эти так или иначе сводились к тесному знакомству Боброва с навьями. Чёрт знает, на что вообще способны эти существа! Может, они предупредили Охранку, что полицейские сунулись в подземелья? А почему не предупреждали о перемещениях злодея? Или предупреждали?..

Сообразив, что с такими рассуждениями он опять дойдёт до подозрений начальника Охранки в измене, Титов постарался отбросить эти мысли. Тем более Машков задал новый вопрос, который требовал ответа:

— Я так и не понял, что вы там нашли?

— Да… уже не важно, — предпочёл отмахнуться Натан. — Главное, в расследовании продвинулись, и есть твёрдые основания подозревать, что Меджаджев в самом деле невиновен. Надо будет ещё раз с ним поговорить.

— Вы бы хоть почистились толком, черти полосатые! — со смешком предложил Шерепа.

— И девушку отпусти одежду переменить, ирод, — весело поддержал приятеля Машков. — Ладно сам как трубочист, но красавицу нашу зачем обижать?

— Вот и ничего подобного, никто меня не обижает! — возмутилась Брамс, чем только дополнительно развеселила Шерочку с Машерочкой.

— Ну всё, будет, усовестили! — усмехнулся поручик. — Надо, конечно. Просто заговорились по дороге, не подумали. Вот сейчас чай допьём да пойдём.

Однако так быстро покинуть Департамент у них не получилось: едва засобирались, как в дверь постучали, а потом внутрь заглянул Сергей Горбач.

— Здравствуйте, дамы, господа, — он вежливо склонил голову, приветствуя всех скопом. При виде поручика брови вещевика изумлённо выгнулись, но задавать лишние вопросы он не стал, поспешив сразу пояснить цель своего появления: — Натан Ильич, я хотел испросить вашего разрешения на похороны. В морге сказали, без него никак…

— Да, конечно, — кивнул Титов, который третьего дня уже выписывал подобное для Хрищевой, чтобы та могла предать земле сестру: никакой надобности откладывать погребение не было. — Проходите, сейчас всё напишу, это недолго.

Γорбач прошёл к указанному стулу, оглядываясь по сторонам с каким-то непонятным выражением на лице. Не любопытство, не недовольство, не неприязнь или насмешка; нечто вроде горького удовлетворения, которое, наверное, куда правильнее было отнести на счёт не двадцать третьей комнаты, а печальной цели визита.

Пока Титов составлял бумагу, остальные служащие уголовного сыска помалкивали из чувства такта, и в комнате висела звонкая, неловкая тишина. Потом Михельсон от души шлёпнула на бумагу синюю печать.

— Вот, пожалуйста. И еще раз — примите мои соболезнования, — сказал Титов.

— Спасибо. А знаете, ведь Наталия Николаевна вчера тоже преставилась.

— Это печально, — задумчиво заметил поручик. — А как давно она болела? Ведь, мне кажется, это была нестарая ещё женщина.

— Она сгорела всего месяца за три. Εщё на Рождество была полна сил, а оно вон как обернулось. И всё равно дочь свою пережила, — заметил Горбач. Он явственно мялся, собираясь спросить что-то ещё, и, уже поднимаясь со стула, всё же решился: — Натан Ильич, а это верно, что преступник — Меджаджев?

— Очень похоже на то, — отозвался Титов, избегая одновременно прямого ответа и лжи. — Вы как будто неплохо знакомы, да? Имею в виду, не только по службе.

— Мы в детстве были очень дружны, — легко отозвался вещевик, а после нахмурился и добавил: — Тем горше видеть такой исход. В последнее время мы, конечно, почти не общались, но всё же вот это — слишком. Почему он такое сотворил с Акулиной? И с остальными женщинами…

— Вероятно, это некое психическое расстройство, — столь же расплывчато ответил Титов, пытаясь сообразить, что именно его царапнуло в словах Горбача. Наконец понял: — Постойте, а как же получилось, что вы столь давно знакомы? Ведь живёте не так чтобы по соседству.

— Это из-за родителей. Мой отец, светлая ему память, взял тогда в услужение Яхъю Рустамовича. Я в детстве очень тяжело сходился со сверстниками, а вот с Русланом мы как-то разом сдружились, не знаю уж почему.

— Ясно, — кивнул поручик, хотя ничего ему ясно не было.

Ссыльный Меджаджев-старший не был простым человеком. Очень уважаемый на родине за мудрость и ум, из старого, можно сказать, аристократического рода, владевший большим стадом, а значит, богатый, он был выслан как человек, недостаточно преданный царю и при этом способный сплотить вокруг себя других: никакой действительной, серьёзной вины за ним не имелось, и потому семья Меджаджевых осела именно здесь.

Титов не очень хорошо разбирался в обычаях народов Кавказа. Признаться честно, он толком и не знал, какие именно народы там живут, чем отличаются друг от друга и к какому из них принадлежал нынешний подозреваемый. Но даже его познаний хватало, чтобы понимать: люди это гордые, горячие, решительные. И чтобы вот такой привыкший к уважению мужчина пошёл прислуживать? Начать какое-то своё дело, в крайнем случае — зарабатывать иным трудом, к которому он привычен и который не сочтёт недостойным… Поручик смутно ощущал, что Меджаджев скорее бы пошёл в каменотёсы, чем в прислуги. Да и дом с подвалом был уж слишком хорош для человека, имеющего столь скромный достаток.

Впрочем, многое ли мог понять мальчишка, которого в дела взрослых наверняка не посвящали? Вероятнее всего, у тех двоих просто были какие-то общие дела, а Горбач-младший истолковал это в меру собственного разумения.

Однако узнать взгляд на те события с другой стороны однозначно стоило.

Проводив посетителя, Натан вместе с Аэлитой вновь направился к двери, чтобы всё же добраться домой и переодеться, но снова в проходе столкнулся с Валентиновым. Однако в этот раз отшатнулся именно Антон Денисович. Не просто отшатнулся — буквально шарахнулся назад, а потом торопливо, не здороваясь, припустил по коридору.

И самое главное, вместо лица следователя Титову вновь привиделась та странная сероватая морда с глазами-плошками и острыми мелкими зубами. Точнее, теперь поручик уже был почти уверен, что ему не привиделось. Вот только что это могло значить?!

— Опять чертовщина какая-то, — проворчал себе под нос Титов, но решительно двинулся прежним курсом.

Ну в самом деле, не бегать же за Валентиновым по всему Департаменту, когда есть множество занятий куда более важных и срочных.

Переодевание и приведение собственного внешнего вида в соответствие с уставом заняло около часа. Пока дошли до дома, пока смыли остатки сажи… Ещё быстро управились; Аэлита очень радовалась, что почти не запачкала волосы, а то весь час ушёл бы только на них.

На вечер же Титов условился с хозяйкой о бане, Брамс идею восприняла также с энтузиазмом, и это было поручику весьма на руку: у него имелось одно важное неоконченное дело, которое требовалось провернуть в отсутствие Аэлиты. Как раз, пока девушка будет париться, успеет. Сказанного не воротишь и заново сделать девушке предложение — уже не спонтанно, посреди пепелища, а в пристойной обстановке, — не получится, но стоило хоть что-то сделать красиво и правильно. Чин по чину прийти к родителям и попросить благословения сейчас возможности не было, не до того, а вот купить колечко — дело одного часа.

Если честно, в глубине души Титов понимал, что нужно это больше ему, чем Аэлите. Девушка про всяческие традиционные мелочи думать не думала и не вспоминала, а ему хотелось какого-то зримого подтверждения неожиданной перемены в жизни, и колечко на тонком девичьем пальчике отлично для этого подходило. А то поручику по временам начинало казаться, что всё объяснение привиделось ему где-то между явлением дивьи, рассказом Боброва и странными метаморфозами Валентинова, а вернее — привиделось вместе со всеми этими чудесами.