Союз этот вызвал в своё время множество кривотолков: как же так, наследник престола взял в жёны не европейскую принцессу, а необычную до изумления пришелицу с островов, расположенных на другом конце земли! Да и от японского императора никто не мог ожидать такого шага — никогда прежде принцесс не отдавали за чужестранцев. Однако решение отступить от традиций было продиктовано исключительно собственной выгодой и желанием отстоять независимость страны. Выбирая между западным диким союзником и восточным ещё более диким захватчиком, уже показавшим своё лицо, Мэйдзи неожиданно сделал ставку на первого. И выиграл.

Да и единственный выживший сын Александра, великий князь, а ныне — император Михаил II,тоже вроде бы выиграл. Поручиться за это не мог бы никто, но на посторонний взгляд в государевой семье царил лад, да и бог благословил союз и страну здоровыми наследниками. Необыкновенной, конечно, наружности, но по-своему красивыми.

А полицмейстер тем временем продолжал, желая скорее свернуть разговор:

— В общем, выговор тебе Титов, всё же держи себя в руках, не дело это. А вам, Антон Денисович, тоже стоило бы внимательней относиться к своим словам.

— При всём моём уважении, я говорю то, что думаю, и не собираюсь под кого-то прогибаться, — возразил Валентинов.

— Попробуйте всё же для начала думать, что говорите, — мягко поправил его Чирков. — А если не находите нужным прогибаться — так и отвечайте за свои слова, а не бегите за заступничеством.

— Но это нечестно! — возмутился тот.

— Нечестно было бы, если бы на вас пятеро бросились, а то — один на один. Вы ведь в уголовном сыске служите, преступникам тоже будете говорить, что нападать нечестно? Идите, идите, некогда мне тут с вами.

Аэлита, сообразив, что сейчас её обнаружат, отпрянула от двери — и смутилась, заметив секретаря, о котором успела позабыть. Тот, однако, не спешил корить девушку, лишь подмигнул заговорщицки и поманил к себе, после чего заговорил своим неизменно ровным, хорошо поставленным голосом:

— Прошу простить, Аэлита Львовна, но никак не можно: занят Пётр Антонович, посетители у него… а вот, впрочем, и они.

Первым, не оборачиваясь и ни на кого не глядя, выскочил Валентинов, за ним вышел улыбающийся в усы Федорин, последним — угрюмый, словно с похорон, Титов. При виде Брамс он, впрочем, слегка просветлел лицом и удивлённо вскинул брови:

— Аэлита Львовна, вы здесь?.. — проговорил и осёкся, понимая, что любой вопрос может быть неправильно понятым и прозвучать грубо.

— Я хотела новостями поделиться и спросить, какие у нас всё же сегодня планы на день? — бодро проговорила она, и Титов устало улыбнулся в ответ.

— Я сегодня исключительно неудачный командир — во всех смыслах. И начал день неважно, и, боюсь, дальше пользы не будет, голова после такого неизменно как чужая, какой тут сыск…

— Ой, да бросьте! — отмахнулась Брамс и, к крайнему изумлению поручика, решительно подцепила его под локоть, уводя из полицмейстерской приёмной. — Голова — что, пройдёт, если ей спуску не давать. А ежели у вас и правда контузия, как Машков объяснил, так какой с вас спрос? Больные вины не имеют.

— Умеете вы утешить, — тихо засмеялся Титов, с удивлением чувствуя, что ему и вправду делается легче. Только не от тренировки головы, а от общества вещевички. — И какие же у вас новости?

— Хорошие, — тут же оживилась она. — То есть не знаю, как они для следствия, но для нас очень хорошие: получилось! Конечно, фон мы восстановили не полностью, но некоторые основные потенциалы и зависимости — вполне. В частности, завышенный показатель Каплана… — затараторила она, но собеседник оборвал:

— Аэлита Львовна, пощадите! Я так-то этих слов не знаю, а нынче и узнать их не способен. Скажите сразу вывод!

— Да, извините, — чуть смутилась она. — В общем, я поняла, что мне почудилось в умбре со второго тела. Там был отчётливый след женской вещи, и присутствие подобной же вещи мы сумели восстановить на первом теле.

— В каком смысле «женской»? То есть я слышал об их разделении, но неужели у этого понятия действительно имеется научное обоснование?

— В некотором роде, — улыбнулась Брамс. — Ясное дело, у сложных вещей вроде умброметра или, наоборот, самых обыкновенных вроде сапог ничего подобного нет, но бывают такие, которые именно что пол имеют. Это чаще всего относится к традиционным вещам, оберегам например, особенно тем, которые на здоровье и какие-то особенные вещи вроде здоровья плода у беременной.

— То есть погодите, убийца — беременная женщина? — оторопел Титов.

— Нет, это просто для примера, — засмеялась Аэлита. — Я точно не могу сказать, что именно делает эта вещь.

— Одна и та же вещь в обоих случаях? — подобрался Натан. — Только в первом она оставила умбру до того, как оную стёрли, а во втором — лежала рядом уже после этого?

— По сути получается так, но одна или разные — поручиться, увы, не могу, — вздохнула Брамс. — Величины умбры совершенно типичные, подобные может показать огромная масса самых различных вещей.

— А восстановить умбру до стирания во втором случае получится? Чтобы сравнить? Например, узнать, влияла ли эта самая вещь на вторую покойницу до стирания умбры.

— Толку не будет, — разочарованно махнула рукой девушка.

— Почему?

— Во-первых, в любом случае результаты наших подсчётов весьма приблизительные, а для определения конкретной вещи и сравнения цифры нужны точные. А во-вторых, результат замеров на втором теле будет заведомо смазанным и отличным от первого.

— Из-за иного умброметра?

— Нет же, — жарко возразила Аэлита. — Потому что в первом случае умбру стёрли и всякое воздействие прекратилось, а во втором сначала стёрли, а потом еще наложилась умбра от какой-то другой вещи или вещей. Можно попытаться её исключить и дальше тем же путём восстановить прежний фон, но результат будет в значительной степени отличаться, даже если исходные цифры были совершенно одинаковыми и допустить, что метод совершенно точен.

— Выходит, гораздо эффективнее стереть умбру, а потом обложить место новыми, посторонними вещами? — задумчиво проговорил Натан. — Тогда никак уже не восстановишь то, что было изначально?

— Ага, точно, — жизнерадостно кивнула Брамс.

— Занятно. Значит, обе погибших имели вещи похожего типа, либо подобная вещь есть у убийцы. Вряд ли опытный вещевик может случайно носить при себе столь узкоспециальный оберег, да?

— Сложно утверждать наверняка, — осторожно возразила Аэлита. — Совсем необязательно он узкоспециален и этот самый «женский» окрас у него — единственное свойство. Ну и кроме того, чисто женскую вещь убийца может носить просто как память. Например.

— Ладно, в любом случае это какая-никакая — а зацепка. Надо бы опросить окружение обеих несчастных, что за вещи у них могли быть при себе. Вдруг именно это их объединяет, а не только внешность! Сможете составить компанию? Боюсь, без вас я могу что-то напутать и недопонять.

— С удовольствием, — искренне обрадовалась вещевичка, но потом со вздохом добавила: — Из показаний умброметра мы вряд ли сумеем вытащить что-то ещё.

— Да ведь и так немало получилось, — возразил Натан. — Может, и поболе, чем в иных случаях, когда умбру никто не трогает.

— То есть?

— Ну смотрите сами. Благодаря этому мы узнали, что убийца — вещевик большой силы и таланта. Вы определили способ, которым это сделано, и мы можем прикинуть, кто из вещевиков работал или просто сталкивался с ним в своей практике, то есть получаем ещё больше определённости. Надеюсь, сегодня Иванов всё же закончит список. Дальше эта зацепка с женской вещью. Её же тоже могло не быть! Жалко, конечно, что нельзя уверенно утверждать, одна и та же вещь фигурировала в обоих случаях или нет, ну да ладно. Мы с вами пока еще далеки от тупика, и путей у нас хватает. Сегодня опросим окружение покойниц, попробуем найти извозчика, а потом начнём знакомиться ближе с вещевиками.

— А почему вы не думаете, что убийцей может оказаться женщина, и не попросили включить их в список?