— Вы! Да вы!.. — через несколько секунд после ухода девушки, в которые Натан не спешил нарушать повисшую вязкую тишину, зло выдохнул молодой человек. — Лжец!

— Прекрасно, — поморщился Натан, отступил от двери, сделал широкий приглашающий жест и предложил: — Подите да объясните Аэлите Львовне, кой чёрт принёс вас сюда на ночь глядя. Заявите ей, что желаете ухаживать, а я вам мешаю, и поглядим, что она ответит. Мне, признаться, даже любопытно.

— Вы мерзавец! — после новой паузы заявил математик, стискивая кулаки. — Подлец! Вы порочите честь девушки!

— Шорин, — наконец вспомнил его фамилию Натан, — вы уж или вызывайте, или прекращайте брызгать слюной, пока я вам в морду не дал безо всяких экивоков, по-простонародному.

— Да! — вспыхнул молодой человек. — Дуэль. И победитель получает Аэлиту!

— Вы дурак, что ли? — даже растерялся от такого заявления Титов. — Что она вам, ваза или иной какой предмет мебели? Шорин, вы вообще кодекс дуэльный знаете, кинжал в руках держали?

— Трус!

— Ну, как пожелаете, — кивнул поручик. — Значит, завтра в семь утра. Если до тех пор передумаете — приходите. Слово офицера, этот разговор останется между нами.

— Даже не надейтесь сбежать! Я требую сафис… сафисакции!

— Чего? — брови поручика удивлённо выгнулись, а потом до него наконец дошло: — Эй, брат, да ты же пьян в доску!

— Лжец! Я жду вас завтра…

— А ну-ка пойдём, дуэлянт. — Окинув гостя взглядом, Титов решил всё же попробовать окончить дело миром и легко, в два движения, скрутил парня, заломив тому руку за спину. Крупный и сильный, Шорин, однако, явно не умел драться. — Вот и как ты со мной на ножах в круге силой мериться хотел? — со вздохом спросил Натан, оттаскивая молча сопящего и пытающегося вывернуться математика на задний двор, где у сарая как раз стояла бочка с принесённой для хозяйственных нужд водой. Благо можно было сделать это в обход дома.

После первого окунания Шорин разразился бранью, после второго — гневно булькал, после третьего — затих, а после четвёртого, кажется, достаточно протрезвел, потому что взмолился человеческим голосом:

— Пустите, Натан Ильич!

— Полегчало? — участливо спросил Титов, отпуская донельзя смущённого и взъерошенного парня.

Тот, молча глядя в землю, понуро кивнул, утирая лицо рукавом и зябко ёжась.

— Пойдём в дом, поговорим толком, — решил поручик, прощаясь с возможностью спокойно продолжить работу сейчас, а значит — нормально поспать этой ночью. И дневник, и письма нельзя было откладывать на потом, но не гнать ведь сейчас парня прочь в таком виде. Да и поговорить по совести стоило.

— Нет, я… Домой, — насупился тот. — Не надо.

— А, постой, ты про Аэлиту? — быстро догадался Натан о причинах ненавязчивости Шорина. — Побудь здесь, я гляну. Она, может, уже спать легла.

Титов угадал, Брамс действительно быстро наскучило сидеть в одиночестве, толком заниматься работой не получилось — тяжёлый, утомительный день взял своё, и девушка начала клевать носом. Когда поручик купал незваного гостя, она как раз поднялась к себе на чердак, и теперь в доме царила тишина. Поэтому Натан спокойно провёл ещё более смущённого математика к себе в комнату, открыл настежь окно, чтобы гостя не сморило в тепле, нацедил холодного кваса в кружку. Нахохлившийся у стола, Шорин озирался по сторонам и выглядел совсем уж несчастным.

— Держи, — Титов сначала дал ему квас, потом — полотенце. — И расскажи толком, отчего ты ко мне явился ругаться вместо, собственно, приглашения девушки на свидание. То есть я уже догадался, что привёл тебя больше хмель, чем собственный рассудок, но всё же?

— Да пробовал я, — вздохнул математик. — Намёков Аэлита совершенно не понимает, да вы, небось, и сами видели. А когда не выдержал и всё же позвал прямо — так, мол, и так, хочу пригласить на свидание, — она только отмахнулась. Говорит, времени у неё нет, по свиданиям бегать. Я уж и так к ней, и этак, всё без толку. А тут вы появились, и всех разговоров стало только о вас и расследовании. Потом она вовсе в институте перестала появляться, вот я и… погорячился. Не держите на меня зла, сам сейчас понимаю, что дурак. Эвон как вы меня ловко скрутили, и спасибо, что здесь, а не прилюдно, в круге. Я плаваю хорошо, бегаю, это думать помогает, а драка… только и знаю, за какой конец нож держать. И говорили вы правильно, гадко бы это было по отношению к Аэлите…

— Забыли, — согласился Титов. — И давай уже на «ты», а то я тебе тыкаю, а ты меня по имени-отчеству, неловко. Мне кажется, я не настолько тебя старше.

— А сколько вам… то есть тебе?

— Тридцать один.

— И вправду немного, всего на три года, — смутился Шорин. — Я бы тебе лет сорок дал.

— На войне — год за три, а то и за пять идёт, — пожал плечами Титов. — Ладно, хорош уже носом клевать, ложись-ка спать.

— Нет, я лучше домой, я…

— Ложись, ложись. Куда ты в мокрой рубахе, просквозит, а моё на тебя не налезет. А у меня всё равно еще дела есть, я и не собирался ложиться.

— Спасибо, — кивнул математик, после окликнул уже выходящего Титова: — Натан, ты правда не имеешь никаких видов на Аэлиту?

— А вот этого я не говорил, — усмехнулся поручик. — И обещать могу только, что сегодняшнее происшествие останется между нами.

Шорин понуро кивнул, кажется, выкинув из головы свою «сафисакцию», и Натан вышел в большую комнату, чтобы наконец вернуться к бумагам.

Однако мысли в голову лезли самые далёкие от службы и охоты за преступником, и с четверть часа Титов мерил медленными шагами комнату, пытаясь осмыслить последние события.

В общем, конечно, всё было ясно. Влюблённый (судя по равнодушию Брамс, безответно) Шорин, несмотря на свои математически и, наверное, очень ладно скроенные мозги, пошёл по обыкновенному пути: с горя выпил и направился от безысходности решать проблему, устраняя, как казалось, первопричину равнодушия девицы. Может, не явись в критический момент сама Аэлита, присутствия которой здесь он и предположить не мог, Владимир поговорил бы да и ушёл. А тут — она, и мысли явно в определённую сторону, да хмель ещё, вот и понесло его по кочкам. На горе-дуэлянта Натан совершенно не сердился, отнёсся даже с сочувствием и пониманием

Хуже было то, что сам Титов сразу поступил не лучшим образом: не попытался объясниться, наоборот, пошёл на поводу у сиюминутных чувств и дразнил Шорина. И не одумайся поручик в последний момент, вся эта история сделалась бы совершенно некрасивой, и быть бы назавтра нечестной дуэли, стыдной для Натана — уж больно заметно разнились умения мужчин, а выставить заместо себя другого, более опытного бойца, что в подобных случаях допускалось кодексом, математику бы не позволила гордость.

Почему Натан так повёл себя? Стоило признать, что он просто приревновал вещевичку. Причём не только теперь, но и в первое своё знакомство с Шориным, и был совсем не прочь с математиком подраться. И вот сейчас тоже явственно дал понять, что Брамс ему интересна и за сердце девушки он всё же намерен побороться. Повёл себя как пресловутая собака на сене? Или впрямь — влюбился?

А коль влюбился, так что теперь делать? Переболеть да не мешать девушке устроить свою жизнь? Шорин этот, хоть и балбес изрядный, но от любви кто хочешь поглупеет. Главное, не злой, честный…

От этой мысли сделалось до того тошно, что Титов вновь пожалел о своём давнем решении бросить курить — папироса была бы кстати. Налив вместо неё крепкого, остывшего уже чая, поручик уселся к столу. Хлебнул тёплой горечи, опять поднялся. Сделал круг по комнате. Потом и вовсе тихонько вышел на крыльцо, чтобы глотнуть холодного, сырого воздуха с запахом дождя.

Ночная свежесть отрезвила, успокоила, и поручику стало стыдно: там убийца на свободе разгуливает, трёх женщин безнаказанно погубивший, а он думает невесть о чём вместо поисков преступника!

Пятернёй взъерошив волосы, Титов ругнулся себе под нос, сплюнул под ноги и вернулся к бумагам. А Брамс… Вот разберётся с этим делом, тогда и решит, что предпринять. Всё одно сейчас не до романтических развлечений.