— Впрочем, нет, не надо, мы поступим иначе, — одёрнул поручик вещевика, который шагнул в сторону двери. — Брамс, позовите шофёра вместе с фонарём, если не ошибаюсь, у него должен быть.

Аэлита задавать вопросы не стала, хотя покосилась на напряжённого живника растерянно. Примерно так на него поглядывал и хозяин дома, на которого поручик, в свою очередь, смотрел пристально, словно в прицел, да еще руку на кобуру положил — непроизвольно, незаметно для самого себя.

— Что случилось? — нахмурился Меджаджев, от которого это движение как раз не укрылось.

— Надеюсь, ничего, — ровно отозвался Титов.

Пара минут, пока Брамс бегала за подмогой, прошли в напряжённой, вязкой тишине, в которой обоим мужчинам делалось всё больше не по себе. Натан вглядывался в хозяина дома, пытаясь уловить все оттенки эмоций, но тот лишь хмурился, похоже и впрямь не понимая происходящего.

— Принесли? Прекрасно. Спускайтесь, — велел поручик появившемуся на пороге шофёру.

— Вот вам делать больше нечего, — проворчал тот, однако возражать не стал, послушно полез вниз, невозмутимо зажав ручку фонаря зубами.

Спускался достаточно долго; или это просто показалось от напряжения? Титов всё больше хмурился, периодически бросая короткие взгляды на дыру в полу, в которой пятно света медленно удалялось.

— Ух! Хорош у них подвальчик, — донеслось наконец снизу ворчание шофёра. — Чего вы меня сюда загнали-то?

— Что там такое? Опишите, пожалуйста, — попросил поручик.

— Ну стол какой-то. Доски вон лежат. Ветки еловые, сухие уже. Саквояж какой-то чуднóй, пёстрый… Доставать?

— Нет, ничего не трогайте, — ответил Титов.

Видимо, прочитав что-то в его взгляде или сообразив по ответам из подвала, совершенно помрачневший Меджаджев качнулся в сторону выхода, но в следующее мгновение на него уже смотрело дуло нагана.

— Не советую, — мрачно предостерёг поручик. — Медждаджев, вы арестованы по подозрению в убийстве трёх человек. Не делайте глупостей. Брамс, кликните городового. У вас свисток есть? Держите мой.

— Я никого не убивал, — процедил вещевик, гневно стискивая кулаки, но благоразумно не двигаясь с места: в готовности и способности следователя выстрелить он не сомневался. — Я любил Кулю!

— Разберёмся, — уронил Титов. Делать поспешные выводы, бросаться обвинениями сверх сказанного и требовать от убийцы покаяния он не собирался. Сейчас, когда появились первые настоящие улики, начиналась самая важная часть работы следователя, поиск истины, и подумать было о чём.

Медждаджев до сих пор вёл себя слишком спокойно для человека с настолько запятнанной совестью, но это ровным счётом ничего не гарантировало. Даже в собственной практике Титов сталкивался с совершенно разными людьми и случаями. Бывали такие, кто играл столь убедительно, что по ним плакали столичные театры. Бывали такие, кто сохранял спокойствие и твердил о своей непричастности даже тогда, когда не оставалось ни единого сомнения в их виновности. Бывали такие совпадения, в которые не верилось до последнего. Бывали столь изящные мистификации и попытки сбросить вину на другого, что вызывали искреннее восхищение. И еще предстояло выяснить, с чем довелось столкнуться в этот раз.

Городовой появился через несколько минут, которые Титов провёл напряжённым словно струна. Он здраво оценивал собственные силы и понимал, что вблизи со здоровяком Меджаджевым не справится при всём желании, тем более — с одной рукой, поэтому предусмотрительно держался в отдалении. Пуля всяко быстрее человека, а без сомнений стрелять по живым мишеням поручик научился уже давно.

Вещевик глядел волком, попавшим в капкан, но кусаться не пытался: понимал, что любое сопротивление лишь усугубит его проблемы. После заявления о своей невиновности он не обронил больше ни слова. Позволил городовому сковать руки за спиной, и только когда ключ повернулся в замке наручников, Титов позволил себе расслабиться и опустить пистолет.

— Посадите его в машину. Глаз не спускать! — велел он городовому, назвавшемуся Ерёминым, и тот взял под козырёк.

— Натан Ильич, так он в самом деле убийца? — спросила Брамс, когда Медждаджева увели.

— Посмотрим, — вздохнул Титов. — Убийца всяко ненормален, а безумцы бывают исключительно хитры и изворотливы. Не говоря уже о том, что некоторые из них порой не отдают себе отчёта в собственных действиях и даже забывают о совершённых поступках. Да что с вами, Аэлита Львовна? — нахмурился он: девушка была бледна и весьма напряжена.

В ответ на это Брамс глубоко, судорожно вздохнула и нехотя проговорила:

— Он жуткий. Не представляю, как эта девушка умудрилась с ним встречаться?!

— Ну так уж прям и жуткий, — недоверчиво хмыкнул Натан.

— Жуткий-жуткий! Как он у Русакова рычал, что твой медведь…

— Эй, служивые, мне тут долго еще куковать? — окликнул снизу шофёр.

— Погодите, сейчас спущусь, — опомнился поручик. — Полезете в подвал?

— Конечно! — с энтузиазмом откликнулась Брамс. Подземелье её не пугало совершенно, не то что Медждаджев.

Спуск оказался и впрямь долгим: лаз глубиной в добрую сажень, да и сводчатый потолок подвала был высок. В узкой норе было неуютно, а когда она кончилась — сделалось ещё больше не по себе. Тёмное, пахнущее сыростью помещение было почти пустым. Луч фонаря чертил во мраке золотистый конус, и когда тот проскальзывал по стенам, чудилось, что следом за ним катится вал тьмы, торопящийся залить рану и стереть самые воспоминания о свете. Натан понимал, что это игра воображения, но хорошего настроения это понимание не добавляло.

Стены и своды подвала были сложены из тяжёлых серых камней, точно подогнанных друг к другу. По плотно утоптанному сырому земляному полу ноги ступали бесшумно, даже если не прикладывать к тому никаких усилий.

Подвал был почти пуст. Этажерка для вина, в которой пыльные тёмные бутылки занимали несколько ячеек. Старые стеллажи, на них — пустые ящики, в одном из которых темнела непонятная масса, кажется, остатки сгнивших запасов. Несколько пустых бочонков для солений, совершенно ржавый садовый инвентарь или что-то вроде; всё это не представляло интереса, хотя Натан добросовестно обошёл сравнительно небольшое помещение, заглянул во все углы и рассмотрел старую кладку, заметно отличающуюся от той, какой сложен был сам дом. Наверху это были кирпичи, а здесь — в полном смысле камни. Высокие своды, украшенные арками стены — такой подвал скорее ожидаешь встретить в каком-нибудь монастыре, нежели в обыкновенном городском доме.

Всё самое интересное шофёр перечислил скрупулёзно. У стены обнаружился простой деревянный стол, очень подходящий к прочей обстановке. К одной из ножек его привалился открытый мешок, на треть заполненный еловыми лапами, несколько лежали на столе, рядом с ними — моток бечёвки и непримечательный потёртый нож, весьма тупой. Сбоку к столу прислонялось несколько досок разной длины.

В углу стоял саквояж, подробно описанный Хрищевой, здесь же нашлась шляпка с вуалью и небольшая сумочка, с которой и Царёва, и сам хозяин дома видели Акулину Горбач. Разложены вещи были с особенным тщанием, аккуратно, даже любовно, словно трофеи.

— А что это значит-то? — полюбопытствовал шофёр. — Это вот тот чернявый — топитель, что ли, и есть?

— Возможно, — задумчиво проговорил Натан.

Взял в руки одну из разновеликих досок, осмотрел. Горбыль был неровный, с обломанным краем. Провёл пальцем по столу — пыли на нём не было, столешницу явно недавно чистили. Присел на корточки, осмотрел пол под столом — ровная утоптанная земля.

Обошёл кругом, внимательно глядя под ноги, выхватил лучом фонаря вбитые в стену скобы, образующие лестницу, осмотрелся под ними, вдумчиво поковырял носком сапога земляной пол.

— Натан Ильич, что вы ищете? — не выдержала Аэлита, со всё возрастающим интересом наблюдавшая за метаниями поручика.

— Следы, Брамс, — отозвался Титов, опять остановился у стола, шаря по нему лучом света. — Следы, — повторил задумчиво, переложил фонарь в подвешенную на перевязь руку, а освободившейся — сбил фуражку на лоб и рассеянно потёр затылок. — Чёрт знает что…