– У него похоже, – я задумался, стараясь подобрать правильное название, но в ходе изучения медицинских книг я всё больше приобщался к «докторской терминологии» и не найдя подходящей формулировки сказал по-латински: – Medulla spinalis ruptura (рус: «разрыв спинного мозга»). И травма позвоночника, там у двух или трёх позвонков отколоты фрагменты.
– Да, это Иван, командир роты морпехов, его из зоны ограниченного пограничного конфликта привезли, мина над ним взорвалась. Операцию на позвоночнике я сделать могу, кости без проблем восстановим, там всё понятно и отработано. А вот спинной мозг правильно прооперировать может и не получиться – случай сложный. Ты что-то сделать сможешь?
– Постараюсь, – я согласно кивнул головой. А про себя подумал, что офицер, наверняка, герой, раз он на фронте был и получил ранения, и не просто воевал, а командовал ротой морской пехоты. – Прямо сейчас? – спросил я у Юрия Васильевича.
– А ты готов?
– Готов, сегодня же ещё не лечил. И лучше побыстрее начать, там же спинной мозг, который на куски разорвало, и кусочки от позвонков. И кровать бы такую, чтобы я снизу мог руки поднести к спине.
Евич согласно кивнул: – Сейчас всё организую. Татьяна, покорми пока пацана в столовой.
Сестра Татьяна повела меня в столовую, где санитарки быстро принесли нам еду, а мне, приговаривая про то, что я «худющий» положили к пюре две котлеты. Я хотя и возмутился в душе, так как считал, что от постоянных занятий спортом телосложение у меня вполне нормальное, но возражать не стал – две котлеты на дороге не валяются. За них и помолчать можно. Мы ещё обедали, когда в столовую зашёл Евич, выпил компот, ожидая, пока мы доедим, и повёл нас в соседний корпус, где в одной из палат находился знакомый мне офицер.
– Ну, готов? – спросил Юрий Васильевич, и я согласно кивнул головой.
– Тогда настраивайся, мы с Татьяной в соседнюю комнату пойдём – он показал рукой, – там аппаратура стоит, и тебя будем видеть: здесь вместо стены стекло и с той стороны оно прозрачное.
Я сел на стул рядом с больным. В этой комнате, в ярком освещении, раненый офицер уже не казался таким здоровым: бросалась в глаза лёгкая бледность на лице и не сильные круги под глазами, на щеке был отчётливо виден шрам. Я протянул руки к больному месту, сосредоточился, и начал создавать «подушечки». Лечение с каждым разом у меня получалось всё лучше, вот и сейчас я старался поставить на место несколько небольших осколков позвонков, медленно двигая их подушечками. Расчистив себе место для работы со спинным мозгом, я подтягивал оборванные фрагменты спинного мозга, чтобы выставить их на место, «приложить» друг к другу и склеить в местах разрыва. Проблема был в том, что между кусочками спинного мозга были ткани или полости, заполненные жидкостью; ткани приходилось раздвигать, а жидкость выдавливать и на это уходило тоже немало сил. Как и обычно при лечении, я совсем не замечал течения времени и остановился, когда понял, что руки устали и их покалывает.
Юрий Васильевич вначале хотел, чтобы мы дождались результатов сканирования, но видя мой усталый вид, отправил нас домой. На прощание я сказал, чтобы больному давали белковую пищу и жиры, витамины и две котлеты на обед.
Врач потрепал меня по голове и с улыбкой ответил: – Обязательно! Будут ему две котлеты!
Мы снова приехали в госпиталь на следующий день, и потом ездили всю неделю. Евич и бригада врачей оперировали позвоночник, «собирая» крупные осколки, а я помогал «стыковать» самые мелкие фрагменты позвонков и постепенно сращивал спинной мозг. Там, где спинного мозга не хватало, чтобы заполнить пустоты, я научился «хватать» маленькими подушечками в месте обрыва нити спинного мозга и медленно вытягивать их, чтобы тонкими «ниточками» соединить фрагменты. Некоторое время вытянутую ниточку нервного волокна приходилось удерживать в месте соединения – чтобы она «приросла». То, что такое прирастание происходило быстро, я посчитал за хороший знак – значит, организм борется и старается сам излечиться. Протянутые ниточки я потом соединял в более толстые и был рад, когда увидел, что соединённые таким образом участки спинного мозга начали работать и уже сами утолщались, обрастая новой нервной тканью.
Меня порадовало, когда на второй день лечения снизу к кушетке привязали широкие ремни, в которые я просовывал руки – теперь их не приходилось держать на весу, и пальцы не так быстро уставали.
Спустя чуть больше недели, Юрий Васильевич встретил нас и сказал, что сегодня утром, придя в себя, офицер Иван Михайлович сообщил, что он чувствует ноги, а это значит, что мне хотя бы тонкими нитями, но удалось соединить спинной мозг в местах разрыва на всю длину.
Юрий Васильевич подтвердил, что это так, но они пока другими методами убедиться, что лечение идёт хорошо, не смогли: – Там рентгеном или томографией, да и другими видами сканирования рассмотреть сложно, ну и перекладывать желательно не часто, так что он у нас в этой палате и живёт.
Когда мы дошли до палаты, капитан уже был под наркозом, и я, войдя, сразу же уселся на стул и протянул руки под позвоночник. Я порадовался тому, что при переходе на «зелёное зрение» свечение от офицера стало светлее и ярче, и воспринял это как улучшение его настроения и внутреннего состояния. Мне казалось, что я стал лучше разбираться в даре, моё восприятие становилось более чувствительным и вот это изменения окраски и яркости зеленоватого свечения, которое я считал признаком выздоровления офицера, ранее мне было недоступно.
В этот день, я почему-то устал больше обычного – казалось, что нужно сделать ещё чуть-чуть, чтобы скрепить нервные нити: если я не сращивал их надёжно, то за ночь они втягивались назад, и чтобы вытянуть их, приходилось тратить силы заново. Когда я закончил, сестра Татьяна обратила внимание, что я бледный, но я лишь махнул рукой, садясь в машину – в школу завтра не идти, домашку вечером делать тоже не нужно, вечером погуляю до конюшни, к утру высплюсь – и всё будет в порядке. Однако в машине мне стало гораздо хуже – то ли организм почувствовал, что не нужно больше напрягаться и решил расслабиться, то ли просто усталость накатила, или укачивать начало… Сдерживая позывы к рвоте, я замахал руками и, чтобы привлечь внимание, заколотил рукой по спинке сиденья. Как только машина остановилась, я выскочил, сделал несколько шагов по обочине и сложился пополам – настолько сильно меня выворачивало. Через несколько минут, отдышавшись, я поднялся, прополоскал рот водой и вновь сел в машину.
– Как ты? – расстроенно спросила Татьяна.
– Плоховато: две котлеты пропали…
Вечером меня за переработку отчитал ещё и отец Игнатий. Он же предложил, чтобы я, попробовал лечение и на себе – и оказалось, что так я гораздо быстрее учусь – на своём организме я сразу же видел, какой эффект производят «подушечки» на разные органы и участки тела и как ими эффективнее пользоваться. Так что «самолечение» стало для меня чем-то вроде развлечения, которым можно было заниматься на досуге или в паузах между делами.
Вся следующая неделя ушла у меня на лечение офицера, постепенно я увеличивал время работы с пациентом, так как меньше уставал и с каждым разом мог удерживать концентрацию всё дольше. А иногда, пообедав и отдохнув, я проводил ещё один сеанс.
В один из дней заключительная часть лечения пошла не по плану – офицер вдруг открыл глаза и негромко сказал: – Так вот он какой – новый метод лечения. А мне по ушам тут ездят и ничего конкретно не говорят. Я сегодня метаболизм подразогнал, чтобы наркоз быстрее кончился – я «водяной» по силе и с жидкостями хорошо справляюсь, хотелось увидеть, что со мной делают. Спасибо тебе, пацан. Я-то уж, когда в себя пришёл после ранения, думал, что всё, отвоевался Ванька: когда спина всмятку, кости торчат во все стороны, и нижнюю часть тела не ощущаешь – какой я солдат? Да и жить не хотелось: разве это жизнь – в каталке? А теперь ещё повоюем! У меня сын скоро родится – я ему в честь тебя имя дам. Зовут-то тебя как?