– Через месяц будет середина лета, через два лето закончится, – левую руку, которой она опиралась на стол, королева энергично выкинула вперёд и стала разгибать пальцы. – Через три месяца в России начнётся распутица, а в Карелии выпадет снег. А через четыре месяца – зима. Наступать на русских ни в распутицу, ни зимой никто не будет. Операция, которую мы готовили пять лет, синхронизируя действия цивилизованных государств и наших сателлитов, чтобы нанести одновременный удар на всех театрах военных действий – по всему периметру русских границ, откладывается минимум на следующий год, а может быть и на больший срок. В течение недели я жду от вас предложений по новым планам. Совещание закончено.

Сидевший рядом с королевой её муж Георг, вставая вместе со всеми, расстроенно произнёс: – Как плохо жить в мире, где Россия ни с кем не воюет.

Владимир. Больница.

Когда я проснулся, солнце ярко било в окно, и ещё не до конца отойдя от сна, я даже успел немного запаниковать – как же так, я проспал заутреню и зарядку! Но тут воспоминания о произошедшем услужливо хлынули в голову, и я быстро открыл глаза – комната была незнакомой. Высокий белый потолок, белые стены, тонкие, полупрозрачные шторки на окне. Я повернул голову в сторону входа и увидел, что я в комнате не один – около стола сидела девушка в белых халате и чепчике.

Увидев, что я зашевелился, она сказала: – Лежи, лежи, не вставай, сейчас врача позову.

Врач явился через несколько минут и стал прикладывать холодный металлический диск к моей груди. Я послушно дышал-не дышал, замирал и дышал глубоко, открывал рот и «акал». Врач изредка похмыкивал, но ничего не говорил. Доктор ушёл, мне принесли завтрак и после него куда-то повели. Снова осмотры, меня укладывали на кушетку, а на руки и на ноги крепили холодные защепки с проводами. Потом меня положили на плоскую кровать и полукруглая крыша проехала надо мной. Процедуры долго не продлились, после обеда мне выдали комплект моей одежды и в сопровождении санитарки сопроводили до выхода из больницы, где меня встречали игуменья Юлиана и Татьяна. Игуменья обняла меня и поцеловала в лоб, а Татьяна стала целовать и плакать, что даже игуменье пришлось положить ей руку на плечо, чтобы успокоить.

Владимир. Монастырь.

Неожиданное происшествие лишь на пару дней выбило меня из привычного ритма, но жизнь быстро вернулась в своё русло – когда каждый день расписан заранее по минутам, как-то не остаётся времени на размышления. «И на рефлексию» – повторил я про себя. Дядя Толя любил подкидывать мне незнакомые словечки и разъяснять их значение, вот и это было из «недавнего пополнения лексики», как он любил мне говорить. Да и размышлять мне особенно было не о чем – ну, упал. Перестал дышать. Потом задышал. Ерунда, дело житейское, с кем не бывает.

Участие в богослужениях, изучение языков, уход за будущим урожаем на огороде, походы в лес за травами, ежедневное кормление лошадей и освоение верховой езды, помощь в кузне. Когда тут о чём-то задумываться? Главная мысль каждый день заключалась в том, чтобы запомнить и успеть сделать всё, что намечалось на день.

Тем более что я снова подрос, и у меня стало лучше работать зрение, которое в первый раз проявилось, когда я пришёл в себя после потери сознания. В один из дней, проснувшись на заре, перед зарядкой и пробежкой, и ставя в памяти «отметки» о важных делах на сегодня, я подумал про конюшню, и тут увидел, как дядя Толя выводит коней на водопой. Собственно, увидеть «по-обычному» это было нельзя – через стены и заборы, через кусты обычные глаза не видели. Но, лёжа с закрытыми глазами, в той стороне, где находилась конюшня, я отчётливо видел небольшое светло-зелёное пятно и был уверен, что эта точка и есть дядя Толя. Еще несколько зелёно-коричневых пятен, перемещавшихся с ним – лошади.

– Так вот как тётя Таня узнавала, куда мы убегали из приюта играть – догадался я! – а мы уж думали, что кто-то из девочек ей рассказывает.

День, как и всегда, прошел в хлопотах и заботах. А вечером, уже в кровати, я опять вспомнил про новые возможности своего зрения, и, прикрыв глаза, попытался вызвать в памяти утренние ощущения. Достаточно быстро перед глазами всплыла территория монастыря с несколькими десятками светло-зелёных точек, дорога за монастырём, по которой быстро перемещались в одиночку или группами такие же точки, – В машинах, – догадался я.

Ближе к реке, в конюшне, рядами располагались зеленовато-коричневые точки: – Лошади, – вновь догадался я.

– Может, у меня и акцент скоро пройдёт? И тогда меня перестанут поддразнивать? Вон, «р» же я научился выговаривать… – мой несильный акцент, в котором буква «л» звучала слишком мягко, немного, но напрягал меня, так как выделял из приютских. Занятия с отцом Игнатием по удалению из моей речи «альвеолярной эль» особенного результата не давали, да и тратить время на такое пустое занятие мне было жалко – вырасту, само исправится...

***

Следующая неделя началась с радостного известия: дядя Толя сообщил, что игуменья разрешила взять меня на военную реконструкцию в Суздале, а через пару недель – на Куликово поле. На реконструкции я ездил с шести лет, поэтому среди приютских считался опытным, и меня часто назначали опекать самых младших, которые ехали на фестиваль в первый раз: более старшим ребятам из приюта обычно было не до того – они участвовали в соревнованиях и поединках. Почти у всех пацанов приюта было по несколько комплектов снаряжения, подходивших для разных эпох, и, вырастая, я передавал свою одежду «мелким», получая от старших их одежду и вооружение. Дядя Толя каждый год проводил торжественную церемонию передачи формы и оружия: на общем построении всех «будущих воинов», в присутствии девочек приюта, игуменьи и монашек, старшие пацаны вручали младшим форму, сабли, луки и боевые пояса. Передача сопровождалась перечислением фестивалей, в которых использовалась одежда и побед, одержанных оружием. Среди приютских существовало общее представление, что передача такого «победного» оружия помогает тем, кто его получает, одерживать победы.

Дядя Толя, сообщивший мне о поездке, обрадовал и ещё раз: – Дядя Витя обещал тебе новую саблю выковать, и заниматься ею уже начал, так что до поездки успеешь с нею позаниматься, чтобы рука привыкла. До Суздаля близко, на конях доберёмся, и возьмём коней для туляков. А на Куликово поле лошадей брать не будем – слишком далеко, там нам тульские реконструкторы своих коней дадут, я договорился.

Мы часто одалживали своих коней командам реконструкторов, которые приезжали на фестивали во Владимир и Суздаль; и иногда тоже получали чужих лошадей для выступлений на реконструкциях в Подмосковье, на Куликовом и Бородинском полях.

Заботу о наших нарядах, как и всегда, взяла на себя Татьяна, ведавшая монастырской аптекой и заодно помогавшая заведующей приютом присматривать за детьми. В этом ей традиционно помогали все девочки приюта; в сборах пацанов «на войну» участвовали даже пяти-шестилетние девчушки, старавшиеся в меру сил тоже поучаствовать в этом важном деле. Для меня и ещё для двоих приютских – Сергея и Степана, которым было уже четырнадцать и шестнадцать лет, и тоже собиравшимся на реконструкцию, подобрали комплекты оружия, шлемы, боевые пояса, одежду и кожаные сапожки. После примерки, собрав всё в охапку, Татьяна унесла одежду на подгонку под наши размеры, а мы пошли в кузницу – рядом с ней находился отдельный домик, где дядя Витя хранил оружие и снаряжение. Сергей и Степан, – тоже бывалые реконструкторы, и они быстро подобрали себе комплекты вооружения, кольчуги и шлемы. Новую саблю дядя Виктор обещал выковать к отъезду, а пока я тренировался со старой, которая для меня была уже маловата. Другое оружие мне было не нужно – в поединках моё участие не планировалось. Каждый день я несколько часов проводил в конюшне, ухаживая за конями, но в основном занимался джигитовкой. От работы на огородах и походах за травами меня в эти дни освободили, а вот языками с отцом Игнатием я занимался по-прежнему каждый день, и даже в поездку он обещал выдать мне небольшую книгу, чтобы я учёбу не прерывал.