– Но, в конце концов, на самом деле, не так важно, почему это происходит. Мы знаем, что это происходит и Россия своевременно воспользовалась этим открытием и перешла к монархии, сформировав вторую империю.

Владимир. Дом Перловых.

– Как обычно. Он не мог пройти мимо. Разговорились, он понял, как Артуру больно и поддержал его. Отцу я обрисовал ситуацию, он одобрил, да и не мог не одобрить. Андрей же у нас не в тюрьме. Он имеет право выбирать, с кем общаться и с кем дружить. И даже если его выбор будет не правильным, мы можем воздействовать на него только до определённых пределов, а руки ему выкручивать не будем. Он сам должен решать, какой дорогой идти и какие ошибки на этой дороге сделать. Он нас слушается, вообще, не по годам умный и покладистый мальчик. Но через несколько лет ему самому придётся и все решения принимать, и самостоятельно за них отвечать. А сейчас, пока есть возможность, пусть учится жизни и взрослеет.

– Я с детьми поговорила, они за ужином к гостю с вопросами лезть не будут. И в целом, обозначила темы, за которые выходить не следует. Надеюсь, неловких ситуаций не возникнет, ну а если что-то пойдёт не так, вмешаемся.

***

Какой бы ни была загрузка, я хотя бы по полчаса каждый день занимался «силовым» зрением, которое все чаще про себя называл, чтобы покороче – «с-зрение» или «с-взгляд». Постепенно, правда, очень медленно, так как вначале я очень быстро уставал, мне удалось добиться «слоёного» взгляда. Теперь ближние объекты своим свечением не мешали мне рассмотреть дальние. Это как разглядывать птицу в густых листьях. Кажется, что не видно вообще ничего, но постепенно из мешанины листьев и веток выступает серая птичка, прячущаяся в листве. Если я вглядывался вдаль, то ближние объекты казались уже не такими яркими, и за ними отчётливо проступали не какие-то непонятные туманные контуры, а вполне себе ясные люди, животные, потоки силы или её скопления.

Почти каждый выходной мне удавалось немного гулять по городу, час-другой; редко, когда больше. Вглядываясь в людей, я видел, что каждый человек – целая вселенная. Внутри их билось огромное солнце, своими толчками разгоняющее кровь по всему организму. Мозг, мускулы, почки, печень… каждый орган жил своей жизнью, но координация напоминала передачу эстафетной палочки: мысль, ярким разрядом мелькнувшая в мозгу, заставляла впрыскиваться в кровь гормоны, ускоряться или замедляться сердце, сокращаться мышцам.

И очень много, слишком много больных, а с наступлением холодов и сезона простуд их стало ещё больше. Почти каждый мой выход в город сопровождался небольшим лечением тех, кто ехал со мной в транспорте или шёл по улицам города.

Проще всего было с детьми: им зачастую достаточно было дать небольшой импульс, и организм подхватывал его, словно маленький котёнок, который получил теннисный мячик и начинал его игриво катать.

Было видно, что многие прохожие, особенно пожилые, уже привыкли или смирились со своими болезнями, и вели себя так, чтобы просто облегчить боль и даже не пытались лечиться. Застарелые мигрени, изношенное сердце, изъеденный язвами желудок, больные суставы. Мне казалось, что всё это излечимо, но на каждого такого больного мне пришлось бы тратить месяцы, и я понимал, что максимум, что у меня получится – немного подлечить или всего лишь облегчить боль.

Постепенно я стал хорошо различать и эмоции людей. Проще всего было с детьми – их радость была неподдельной, обида искренней, а слезы настоящими. Эмоции «подкрашивали» их фон и если эмоции менялись, то и фон менялся тоже. Следя за переменами в детском настроении, я «откалибровал» восприятие эмоций, хотя поначалу перенести полученный опыт на взрослых не получалось: фон взрослого мог быть окрашен в ярость и ненависть, а на губах его при этом гуляла улыбка.

Помог разобраться в ситуации, как и обычно, отец Игнатий: – Жизнь людей такова, что зачастую они не имеют права проявлять эмоции или настроение, – рассказывал он мне.

– Что священник, что учитель, что врач, да и любой чиновник тоже, должны общаться с людьми вежливо, приветливо и позитивно независимо от того, какие у них проблемы и каково их настроение. Ваши преподаватели в лицее, да и в твоей бывшей школе, за очень редким исключением не проявляли свои эмоции. Хорошее настроение, во всяком случае, демонстрация его – это часть их работы. И в том же общественном транспорте многие люди не могут показать свои отрицательные эмоции, чтобы не портить настроение другим людям. Это такая форма вежливости – не грузить других своими проблемами.

***

Я смотрел на своё расписание и не мог найти окно, чтобы втиснуть ещё один вид борьбы – учитель Ван Фэн согласился учить нас ушу. Посмотрев на наши тренировки с оружием и борьбу, он сказал, что ушу поможет нам лучше понять китайский характер и китайскую философию, а через это и язык будет усваиваться лучше.

Он немного продемонстрировал нам одну из разновидностей ушу – кунг-фу Шаолиня. Его выступление захватывало дух, казалось, что законы гравитации на него не действуют, он буквально зависал в воздухе, хотелось владеть этим боевым искусством хотя бы не с таким совершенством, но тоже иметь в своей копилке приёмы, поражавшие воображение.

Вот только что-то убирать из графика тренировок не хотелось, а дополнить расписание не получалось – список дел со столбиком времени был очень плотным, он и так начинался с семи утра, а вечером всё ближе подбирался к полуночи.

Долго размышлять об этом было некогда – как-нибудь, по дороге в школу или в транспорте подумаю, но время всё равно найти будет нужно, и причём, в ближайшие дни.

Владимир. Дом Перловых.

Артура Гефта я встречал на крыльце дома при полном параде – в выходном костюме-тройке, белоснежной рубашке и при галстуке с заколкой с гербом Перловых.

– Это старый дворянский род, и, хотя у них проблемы, за века истории у кого из древних родов не было опал и проблем? И то, что он ещё не взрослый – ничего не меняет. Мы обязаны встретить его в соответствии с его статусом – в первый раз обязательно, а потом, если он ещё будет приходить, достаточно будет просто здороваться. Вначале небольшая официальная беседа в гостиной, мы с Геннадием Алексеевичем познакомимся с ним, вместе попьём чай, немного поговорим. Когда вы уйдёте к тебе в комнату, можете вести себя по-простому, как друзья. За ужином всё вновь должно быть официально. Ни мы, ни он не должны считать, что где-то нарушены правила дворянского гостеприимства, хотя бы даже из лучших побуждений или приятельских отношений, – наставляла меня Оксана Евгеньевна.

Из-за этих условностей и трёхдневной подготовки, я уже не рад был, что всё это затеял – гораздо было проще бы пойти с Артуром куда-то в кафе и просто посидеть. Но туда же оружие и доспехи не потащишь, а показать ему их хотелось. В моей комнате поставили небольшой журнальный столик и невысокие стулья. В гостиной, чтобы Артуру и мне было удобнее сидеть при знакомстве – тоже невысокие, под рост, кресла.

Тётя Лиза несколько раз приходила, чтобы интересоваться – «что любит Артурчик»? А орешки в творог ему класть? А подливку какую – горькую или кислую? А мясо насколько прожаривать? С трудом уговорил её, чтобы делала по своим стандартным рецептам, заверив, что она – лучший повар во Владимире, так что Артур будет счастлив попробовать её стряпню в первозданном виде.

И вот, наконец, и виновник торжества.

По такому случаю на входе – двое охранников, которые приветливо распахивают ворота перед юным дворянским отпрыском и немного кланяются.

– Здравствуйте, барон, рады Вас видеть в нашем доме, – Геннадий Алексеевич отчётливо кивает головой, а Оксана Евгеньевна делает небольшое приседание «свечкой». Я тоже кланяюсь, но в голове успевает промчаться мысль – я же не знал, что он барон: дворянин и дворянин, он как-то об этом не говорил.