Наконец, император вручил последний патент.

Распорядитель подал команду провести вручение в батальонах; шустрые ассистенты быстро вынесли и напротив каждого батальона установили стол, генералы распределились и теперь конвейер заработал по новой: вручались медали, офицерские и сержантские погоны, а молодым офицерам – сразу и патент о ненаследственном дворянстве.

Император, наконец-то, смог отдохнуть и подозвал внука с сыном.

– Ну, как, лучше не стало? – спросил он у внука.

Тот с сожалением отрицательно покачал головой.

Император подозвал медика, постоянно сопровождавшего его на выездах, и попросил цесаревича описать симптомы. Пока Саша отвечал на уточняющие вопросы врача, император повернулся к сыну: – Сколько там при инициации до жёлтого уровня не хватало?

– Приборы показали, что двенадцати процентов, и вроде как потом небольшой откат был. Думаешь, за эти два с половиной месяца набралось? При переходе никаких симптомов ведь быть не должно?

– Так и при инициации никаких симптомов быть не должно. А у него было, хорошо, что выдержал и не расклеился тогда. Картинку для телевидения не испортил, впечатлил и подданных и наших заклятых друзей. Саша, – обратился император к внуку, – ну-ка, до тумбы прогуляемся.

Втроём они подошли к тумбе, где до этого офицеры демонстрировали свой уровень владения магической силой и по согласному кивку императора, Александр положил руку на тёплую, согретую летним солнцем, шероховатую, отливавшую серым металлическим блеском, поверхность плиты.

***

Генерал Раевский проводил вручение. Он привык не затягивать подобные мероприятия, чтобы не утомлять стоящих в строю, поэтому лежавшие на столе стопки коробочек с наградами и с погонами быстро таяли. Офицеры и солдаты аплодисментами поздравляли своих сослуживцев, молодцевато выскакивавших из строя для награждения и знаменитым «кремлёвским шагом» подходивших для рапорта к генералу, получавших награду и так же лихо становившихся в строй.

Вручая очередную награду, он понял, что что-то неуловимо изменилось: строй по-прежнему стоял на месте, получившему грамоту о дворянстве молодому младшему лейтенанту дружно похлопали, но офицеры и солдаты исчезли. Точнее, исчезли не они: исчезло их внимание, – им не стало дела до вручения наград, до обычно придирчивых оценок того, как их сослуживцы выходят из строя и рапортуют, насколько чётко принимают награды и погоны; все взгляды были устремлены за спину командира полка и Павел Николаевич, быстро поворачиваясь, за эти две секунды успел прогнать в своей голове десяток негативных событий, которые могли произойти и сообразить, что делать в каждом случае…

Мальчишка… Точнее, какой же он мальчишка – цесаревич, одетый в тёмно-зелёный мундир Преображенского полка, стоял около тумбы, положив на неё руку. Рядом находились император и наследник, чуть поодаль – десяток генералов свиты.

Красная дуга колыхалась над ним, переливаясь оттенками. Под ней же уверенно разгоралась оранжевая; не прошло и минуты, как она вытянулась на всю длину и стала такой же широкой, как и красная. Медленно, клубясь в оранжевых бликах и рассыпаясь яркими искрами, под ней стала появляться узкая полоска жёлтого цвета.

Генерал Раевский был в начале лета на инициации цесаревича и видел тогда, что Александру для перехода на третий уровень не хватило совсем немного. И вот, похоже, прямо сейчас весь полк станет свидетелем, что за минувшие месяцы он это «немного» добрал.

И в самом деле, жёлтый цвет всё ярче разливался узкой полосой; сполохи и переливы оранжевого цвета её уже не заглушали. Трёхцветная радуга слегка вибрировала, изгибаясь и выпрямляясь над цесаревичем, как будто дышала, жёлтый цвет стабилизировался, «гулял» вместе с другими цветами и гаснуть не собирался. А значит – цесаревич перешёл на третий уровень. Весь плац замер, тысячами глаз в изумлении наблюдая за этой картиной.

Цесаревич убрал руку, и, виновато улыбаясь, повернулся к отцу и деду. Радуга медленно, словно неохотно, стала гаснуть.

Кто-то выкрикнул из строя: – Рядовому Преображенского полка, его императорскому высочеству цесаревичу Александру Владимировичу Романову, наше троекратное «Ура!».

Первое «Ура» получилось не громким и нестройным, второе – гораздо дружнее и на весь плац, а к третьему все успели сделать паузу и набрать побольше воздуха в лёгкие и казалось, что стёкла в казармах задрожали от восторженного и дружного гвардейского крика!

Владимир. На дороге от монастыря к храму Покрова на Нерли.

Я любил ходить к Покрову на Нерли в такие моменты, когда дорога, постоянно забитая туристами, двумя разноцветными многоголосыми потоками спешащая к нему и от него, становилась пустой. Но так становилось только поздно вечером, когда храм закрывался, а из приюта в вечернее время за территорию монастыря выпускали не охотно, как говорила сестра Татьяна – от греха подальше. А сейчас получилось даже лучше: на две недели храм закрыли на ремонт, и дорога была свободна от посетителей уже днём; она серой каменной змеёй, поблескивавшей в заходящем солнце, извивалась среди травы и редких деревьев, и каждая сланцевая плита, лежавшая на дороге, казалась чешуйкой этой огромной змеи. Кружились бабочки, стрекотали и изредка выпрыгивали на дорогу кузнечики, периодически проносили мухи, а заботливые пчёлы и шмели перелетали с цветка на цветок в поисках пыльцы, стремясь до конца лета забить соты зимними припасами.

Перловы так и держались впереди нас, и их голоса раздавались уже возле храма. Тётя Таня немного отстала от меня, выглядывая в траве лекарственные растения или цветы. Я начал спускаться в ложбинку, которая когда-то давно была руслом Нерли, и вдруг ощутил сильный удар внутри организма. Точнее, слабость, лёгкое подрагивание рук, учащавшееся сердцебиение, которые я регулировал сегодня в течение всего дня, внезапно объединились и закружились, обжигая изнутри. Внутри меня понеслась раскалённая лава, настолько горячая, что я выгнулся, лишь бы увеличить ей путь по моему телу и немного рассредоточить боль и плотно сжал зубы, чтобы не закричать от внезапно нахлынувшей боли. Мускулы, сведённые судорогой, сковало, в горле образовался спазм, а сердце зачастило от этой горячей волны и остановилось…

И я умер…

Владимир. На дороге от монастыря к храму Покрова на Нерли.

Точнее, начал умирать, но не умер. Я пропустил два или три удара сердца, и уже в падении, в полубессознательном состоянии, на последнем волевом усилии, на привычке, отработанной до автоматизма на тренировках, смог запустить сердце снова. По инерции я сделал несколько широких шагов вперед и остановился, выравниваясь и прислушиваясь к себе. Если бы сердце остановилось неожиданно, не знаю, успел бы я среагировать или нет. Но так как я в течение дня постоянно себя подлечивал, то был сосредоточен и успел почувствовать, что в организме начинается буря. Я замер, напрягся и в момент, когда сердце уже остановилось, превозмогая боль, с помутневшим сознанием, быстро сформировал подушечки и в нужных местах нажал на сердце, перезапуская его. И одновременно, практически в автоматическом режиме я зашептал: «Жывый в помощи вышнего, в крове Бога Небеснаго водворится»…Прислушиваюсь. Ещё несколько нажатий, чтобы унять бешеный ритм и окончательно ввести сердце в норму. Проверяю весь организм, тоже вроде всё в порядке: горячая волна, сопровождаемая дикой болью, пронеслась по организму и рассеялась, не оставив следов. Точнее, осталось воспоминание о сильной боли, заполнившей каждую клетку моего организма – от ногтей до кончиков волос и выплеснувшейся наружу несколькими слезинками. Медленно открываю глаза: стою на склоне, напротив, буквально в полусотне метров, блестит крест Покрова на Нерли, узкие окна барабана собора бросают солнечных зайчиков, а грифоны, львы и девичьи лица с его стен как будто в изумлении, не мигая, широко раскрытыми глазами, смотрят на меня. Успокаиваюсь, пытаясь осознать произошедшее. Я даже не упал, настолько быстро всё произошло и настолько быстро удалось «отыграть» проблему.