– Ну, дай Бог ему счастья и здоровья. И Перловым тоже. Какая не будь матушка Юлиана заботливая и жалостливая, приют есть приют. В доме, даже не родном, всяко лучше.

Владимир. Дом Перловых.

– Вот этот попробуй, мама прислала свежий сбор из Крыма, очень вкусно, – сказала Оксана Геннадию, наливая ему чай.

– Как всё прошло в областной полиции? – пододвину чашку мужу, спросила она.

– Замечательно, как и всегда с Андреем. Завели в кабинет к генералу, там было несколько руководителей. Пожали нам руки, Андрея поблагодарили за вклад в содействие правоохранительной деятельности, вручили ему грамоту и подарили саблю.

– У него этих сабель уже…

– Да. Эта тоже красивая. Воронёная сталь, рукоятка вся в бронзе, витые бронзовые накладки с гербом полиции и надписью. Видела, пацаны сегодня с нею весь вечер бегали и в руках крутили?

– Это полиция так уладила недавнюю ситуацию, когда он побил и привёл в отделение пытавшихся стрясти у него деньги, а его дежурный не хотел отпускать?

– Да, и с точки зрения закона, дежурный в отделении был не просто не прав, а очень неправ. Дитерихс, когда закрывал все наши вопросы, туда заезжал и попросил просмотреть папку с делом. Отказать ему не могли – дворянин против простолюдинов, нам вся информация должна быть доступна. Плюс, к тому же, им хотелось это дело приглушить – за нарушение прав дворянина их бы никто по головке не погладил. Так вот, оказалось, что предводитель этой шайки малолеток – дальний родственник начальника отделения, и он своего родственника неоднократно прикрывал, когда он в какие-то передряги попадал. Дежурный лейтенант это знал, так что действовал в его интересах. Вскрылось это, когда следователи службы собственной безопасности полиции стали разбираться в ситуации. И если бы не Андрей, сами бы они этого и не узнали, пока бы, конечно, эти малолетние налётчики какого-то громкого преступления не совершили. По итогу капитана, начальника отделения, и лейтенанта, дежурного, уволили с позором; пару рядовых полицейских, тоже замешанных, – по собственному желанию. А Андрею – честь и слава. Ну и сабля!

Владимир. Кафе.

– Я его так любил. И сейчас ещё не перестал любить, я понимаю, что это неправильно, но ещё слишком мало времени прошло. И мне очень обидно, и что он оказался предателем, и что он нас бросил. Мама ночами плачет…

Мы с Артуром Гефтом сидели в кафе, точнее в кабинете небольшого уютного ресторана с панорамным окном на улицу, из которого были видны ряды фонарей и эффектно подсвеченные знаменитые «Золотые ворота». Персоналу оказалось достаточно одного взгляда на наши гербы, чтобы у них рассеялись вопросы в нашей платежеспособности, и подходящее для нас помещение официантка показывала с таким преданным видом, как будто встречала самого императора.

С Артуром мы сдружились, я уже дважды побывал у него в гостях, и его мать произвела на меня очень благоприятное впечатление своей спокойной русской красотой и такой же спокойной женской рассудительностью. У младшего ребёнка в семье – шестилетней Эвелины, в самом деле, оказались слабыми лёгкие и бронхи, и я старался незаметно её подлечить. А потом удалось договориться, чтобы они всей семьёй провели вечер у Перловых – и больше всех удовольствия от такого отдыха получили Валера и Эвелина, которые после переезда во Владимир мало общались с детьми и были рады появившейся возможности пошуметь, побегать и познакомиться с игрушками Бориса и Юли.

Об отце я вопросов Артуру не задавал, но любой его рассказ о прошлом неизбежно утыкался в его присутствие. Похоже, сегодня Артур решил выговориться, а может быть, настроился на откровенность уже в кафе.

– Он меня самбо учил, такому, со всякими хитрыми приёмами. Драться на рапирах и на ножах. Конкуру – ну, такой красивой выездке лошадей, спортивной. И много времени, когда был не на службе, со мной проводил. На рыбалку как-то очень рано поехали. Он посадил меня на раму на велосипеде, приехали, ловим рыбу. Он говорит: доставай удочки из воды, садись рядом. Я сел рядом на брёвнышко, он накинул на нас фуфайку. Знобит, роса, по воде туман. Смотри, говорит, учись видеть красоту в обычных вещах и учись ощущать счастье от красоты. И рассказывает мне. Про рябь, которую солнце подкрашивает, про розовое небо и облака, про уток и лебедей, которые вдалеке плавают. Он вообще художник хороший. Взглянет один раз на человека и может портрет нарисовать. В самом деле, с одного взгляда запоминает… запоминал. У меня память тоже очень хорошая, но не такая. Когда он курсантом был, ну, в военном училище, его проводили перед строем, и потом говорили, кого нарисовать. Он всех помнил и тут же рисовал. И если через неделю или две, тоже мог, память такая, особенная. И школу, и весь свой курс, и всех, с кем служил, спустя годы мог нарисовать. Друзья всегда им восторгались и портреты просили. А сам предатель.

– Не знаю, можно ли было так притворяться. Мне казалось, что он был счастлив, когда с нами возился. Посадит меня к себе на плечи, младшего брата под мышку, сестрёнку под вторую, и так с нами на речку идёт. А сам предатель. Я теперь старший мужчина в семье, и как только пройду инициацию, попрошу признать меня совершеннолетним. Маме одной трудно, пусть уж на меня проблемы сыплются, вытяну как-нибудь. Она такая красивая, а сейчас всё на ней.

– И обидно: все от нас отвернулись. Мы же Гефты, в роду вроде остались, никто нас не исключал, но ни дедушка, ни бабушка ни разу не приезжали, и никто от них, ни разу. И звонков не было, как будто нас и нет. Только бабушка с маминой стороны, её мама, наведывалась несколько раз. Ну, у них всё по-женски: посидели, пошептались, поплакали. Друзья-знакомые тоже все вдруг исчезли. Обидно, со мной в прошлом лицее, московском, и пацаны с района сразу же здороваться перестали, и делали вид, что не замечают, когда я прохожу, как будто я пустое место. Очень обидно было поначалу, но приходилось держать равнодушное лицо. И терпеть. А один раз, в метро, перед переходом на Боровицкой, ну, это станция подземная такая, в центре Москвы, вагон уже остановился, вдруг какой-то мужик ко мне поворачивается, кладёт руку на плечо и говорит: – Не переживай, пацан. Всё хорошо будет. И маме передай… – я, конечно, опешил, а когда сообразил, его в вагоне не было. Я выскочил на платформу, а он уже исчез. Мне показалось, что это – один из папиных сослуживцев, вроде бы я его несколько лет назад видел, когда они все вместе в кафе что-то отмечали; но мне тогда было всего-то, попробуй, запомни в таком возрасте. Вечером маме рассказал, а она не поверила, сказала, что я её просто утешить хочу. И что надо принимать жизнь такой, какая она есть, и понимать, что иногда у неё бывают неприятные стороны.

Поговорили мы и о моих проблемах со слишком насыщенным графиком, я рассказал, что Геннадий Алексеевич посоветовал объединить некоторые тренировки, но много времени сэкономить на этом не получается. Артур вспомнил, что в Москве, некоторые из его лицейских знакомых сдавали предметы экстерном: – Сдай экстерном. У тебя же языки хорошо идут? И та же история с географией – вполне можешь учебник осилить и закрыть до конца учебного года. Программа предусматривает возможность подать заявление на экстерн. Там, правда, правила строгие – сдавать надо не у себя в лицее, а в Департаменте образования сторонним преподавателям и если завалишь, то только через полгода можешь подать заявление на повторную сдачу.

Балтийск. Пункт постоянной дислокации бригады морской пехоты.

– Флаг Российской империи! Андреевский флаг! Боевое знамя! Триста тридцать шестой! Отдельной! Гвардейской! Белостокской и Кагульской! Орденов Александра Невского! Суворова! Ушакова! Жукова! Нахимова! Бригады морской пехоты! Внести! – с этими словами командир бригады приложил руку к шапке и оглядел, как молодцевато вскидывают руки к фуражкам офицеры, стоящие во главе своих подразделений.