Не обходилось, конечно, без проблем и недоразумений. Уже на второй день учёбы я наблюдал, как один из одноклассников, повздорив с другим из-за какой-то мелочи, выскочил из класса, через несколько минут вернулся и вручил своему противнику красную карточку – вызов на поединок.
А на следующий день вызов получил и я. Причём, вообще без какого-либо повода. Просто подошёл одноклассник, протянул мне красную карточку и сказал: – Ты задавака и я тебя проучу.
Не сказать, чтобы я был в шоке. Но удивился – тоже мне причина, причём, какой я задавака? В чём? Я его видел пару дней только в классе, ни разу не разговаривал, а он уже такие выводы сделал.
Спасибо Светке, с которой меня усадили за одну парту, просветила: – Серёга со мной хотел сидеть, а его к Кристинке посадили. Вот он и злится. Ох и всыплет он тебе. Зачем ты борьбу выбрал? Он тебя побьёт, в синяках будешь. Надо было сабли выбирать – там-то просто ударит несколько раз по защите, полежишь немного на манеже, и опять – как новенький.
Пришлось сразу после третьей пары идти в спортгородок, куда подтянулись и наши любопытные одноклассники и там отпинать Серёгу. Причём, пинать его пришлось в буквальном смысле, – так как вызывал на поединок он, выбор оружия был за мной. Я выбрал руки и ноги, то есть борьбу: хотелось закончить побыстрее, чтобы успеть пойти на факультативы. Представление Сергей о борьбе имел, так что, одетые в экипировку, мы немного попрыгали на площадке, изучая друг друга, попытались атаковать стандартными приёмами. А после этого я зарядил ему длинную серию ударов ногами, против которых он пытался противостоять руками, но не преуспел и упал. Один из моих несильных ударов пришёлся, хотя и вскользь, по его шлему, в результате секундант вскинул вверх белый флажок, сигнализирующий об окончании поединка.
Владимир. Дом Перловых.
Первые сентябрьские дни учёбой в лицее и постоянными заботами настолько поглотили меня, что мне было не до «зеленого зрения». Прошло больше недели с начала учёбы, прежде чем я решил вечером посмотреть свой организм и оглядеть округу.
Каково же было моё удивление, которое, скорее, было не удивлением, а паникой: перейдя на зеленое зрение, я не смог ничего рассмотреть. Сам «зелёный мир» существовал, но он перестал быть «зеленым» – он был заполнен непонятными разноцветными узкими и широкими яркими полосами, клубками такого же разноцветного тумана, резкими или не очень резкими сполохами. Всё это клубилось, извивалось, куда-то летело, и впечатление было такое, как будто в глаза мне бил разноцветный стробоскоп, за ярким мельканием которого я ничего не мог рассмотреть. Или, как если бы, я оказался внутри северного сияния – я как-то видел по телевизору в новостях сюжет о северном сиянии. Вот у меня перед глазами и стояло такое, но только очень яркое и движущееся «сияние».
Меня хватило буквально на десяток секунд – войти, ужаснуться, и быстро выскочить из зелёного зрения.
Немного отдышавшись и успокоившись от неожиданного результата «входа», вновь перехожу на зелёное зрение. Результат тот же: вместо небольших светящихся светло-зелёных пятнышек, сплошная какофония из пятен, полос, тумана, который хаотично движется. Неужели вторая остановка сердца, или как правильно назвать произошедшее на Успение возле собора Покрова на Нерли, сбила настройки или вообще обнулила их?
Выхожу… Как же так-то? Я уже и привык к тому, что с помощью зелёного зрения и новых навыков, полученных с помощью Татьяны и знаний по медицине, могу лечить людей. Я же на зимних каникулах, если получится, хотел взглянуть на Мушен и подлечить её, если потребуется! Как я это теперь сделаю?
Отдохнув немного, я вновь собрался с духом и настроился на зеленое зрение. Тот же результат. Нет, если сильно напрячься, за цветными полосами, туманом и всполохами можно было разглядеть размытые пятна, и в них угадывались люди или животные. Но эти пятна были слишком невнятными, к тому же они тоже престали быть однотонными, раскрасившись в разные оттенки или бликуя непонятными сполохами.
Поняв, что мои попытки результата не дают, я решил, что слишком поздно для каких-то действий, и пора спать: зарядка утром сама себя не сделает. Но уснуть я смог ещё не скоро, что вообще было на меня не похоже – обычно я засыпал сразу же, как только голова касалась подушки, а иногда мне казалось, что и на подушку я ложился уже спящим.
Чем ещё была хороша учёба в лицее, так что тем, что у лицеистов было два выходных – суббота и воскресенье. И когда я в середине недели сказал тёте Оксане, что хотел бы в воскресенье побывать в монастыре, она согласно кивнула, добавив, что тогда за субботу мне нужно успеть подготовиться к началу учебной недели.
***
В этот раз я ехал в монастырь один, точнее – только с водителем. Тётя Оксана наотрез отказалась отпускать меня на рейсовом автобусе или такси, а о беспилотном авто, стоявшем в гараже, даже речь не шла: детям до четырнадцати лет в одиночку в таком транспорте ездить запрещалось. Считалось, что все происшествия в мозг компьютера не заложишь, и в случае возникновения каких-то проблем на дороге, автопилот может на них неправильно среагировать, а не имеющий опыта ребёнок не справится со сложной ситуацией.
– Годика через три сдашь на права, хотя бы на мотоцикл или квадроцикл и тогда без водителя будешь ездить. А пока нельзя, – сказала тётя Оксана, в очередной раз немного поправляя мою одежду.
Я согласно кивнул.
Владимир. Монастырь.
Прибыв в монастырь, я пошёл по уже стандартному маршруту – сестра Татьяна, матушка игуменья, приют, трапезная, кузница и конюшня. Зашёл в приют и почти час общался с пацанами и девочками, которые рассказали мне монастырские и школьные новости, а я – о своей учёбе в лицее. Мы попили чай и вместе пошли на обед – мне есть не хотелось, перед выездом я плотно позавтракал, да и в приюте меня поили чаем со сладкими булочками.
Однако, увидев меня, сёстры в приютской трапезной стали предлагать перекусить вместе со всеми, я отказывался, говоря, что плотно позавтракал, да и после сладких булочек с чаем, которыми меня угощали в приюте, обед не полезет. И услышал за спиной голос матушки игуменьи: – Да не уговаривайте вы его. А просто дайте котлету. Что бы он до этого не съел, для котлетки место всегда найдётся. Проверено не раз.
Два часа в монастыре пролетели незаметно, и, наконец, я оказался у дома отца Игнатия, и, открыв дверь в сени, постучался в дом. Предупреждённый, он ждал моего прихода, и, усадив напротив себя, сказал: – Слушаю тебя, Андрей.
Я, не спеша, стараясь как можно подробнее рассказать о том, что произошло на Успение, и как потом я был поражён, когда попытался перейти на зелёное зрение. Я описывал свои ощущения, пытаясь передать словами и активно помогая руками, ту «картинку», которою вижу, а точнее, что из-за мельтешения пятен, полос, тумана и неожиданных сполохов, ничего не могу рассмотреть.
Отец Игнатий, слушал, как и всегда внимательно и задумчиво, он задавал дополнительные вопросы, стараясь узнать подробности, которым я мог не придать значения. Он предложил пойти погулять и по дороге я всматривался вокруг и комментировал ту картинку, которую вижу зелёным зрением. Хотя, какое оно теперь зелёное?
Мы прошли по тропинке к кузнице, отец Игнатий попросил Виктора зажечь огонь, и он, набросав угля, запалил горн и с поклоном вышел. Я перешел на зеленое зрение и от неожиданности вскрикнул: огонь плясал на горячих углях. Но в отличие от обычного зрения я видел яркие лучи, исходившие из него, несколько слоев тонкой пелены вокруг горна. И всё это колыхалось и двигалось, видимо, под несильными потоками воздуха.
Я взахлёб стал рассказывать отцу Игнатию про эту картинку. А он переспрашивал меня, что-то уточнял и я вновь рассказывал.
Выйдя из кузницы, мы направились к реке. Здесь мы сели на небольшую лавочку на склоне, и я опять перешел на зеленое зрение. Если раньше, глядя на воду, я видел рыб, которые плавали в водоёме, то сейчас я наблюдал, как зеленые завихрения, от светло-зелёных до коричневатых, медленно перемещаются, сталкиваясь и развеиваясь, превращаясь в узкие или широкие полосы и устремляясь вниз по течению. Разглядеть за такими «помехами» никаких рыб было невозможно. Вглядываясь в воду, я описывал, что вижу и снова, чтобы было понятнее и нагляднее, водил руками.