Надо отметить, что после длительного похода, в котором казаки сильно обносились, они были одеты весьма разнообразно, и белорусам трудно было отличить их от партизан. То обстоятельство, что некоторые казаки имели фуражки и лампасы, а также были одеты в немецкую военную одежду, дела не меняло, так как все это носили и некоторые партизаны.

Трагедии способствовало и то обстоятельство, что полковник Павлов, выслав головной дозор, шел, как говорится, на его хвосте. Не будь этого, если бы колонна следовала за дозором на положенном расстоянии, Павлов имел бы время разобраться в обстановке и принять нужное решение.

Всякий военный человек, участвовавший в боях, знает, что даже самый храбрый солдат, бросающийся в атаку, может быть убит в спину. Вполне вероятно, что когда полковник Павлов шел рысью на присоединение к голове колонны, обернулся назад через правое плечо, и в этот момент пуля попала в левую сторону его лица.

Учитывая все данные, полученные при производстве расследования и при опросе непосредственных свидетелей трагедии, не остается никакого сомнения в том, что Походный атаман Павлов был убит пулей с белорусской заставы. Все другие версии являются плодом недоразумения или злой воли. Грузовой автомобиль, на котором было перевезено тело Павлова от места трагедии в Новогрудок, был остановлен на окраине города на короткое время, пока будет приготовлено все необходимое для приема его.

Я поехал туда, чтобы поклониться праху покойного. На грузовике, охраняемом казачьей стражей, лежало тело полковника Павлова, сплошь усыпанное живыми цветами. Лицо было закрыто белым платком. Когда я его приподнял, то увидел совершенно спокойное лицо так трагически погибшего Атамана. На левой скуле его, ближе к носу, была видна небольшая ранка входного пулевого отверстия.

Хочется отметить, что почти одновременно с Походным атаманом погиб хорунжий Крысин, бросившийся в атаку на белорусский окоп, с которого был открыт огонь. Будучи ранен на несколько минут раньше атамана, он умер через несколько дней.

С Дона выступило четыре брата Крысиных. Трое из них погибли по пути отхода с Дона, о чем мне со слезами рассказывал четвертый оставшийся в живых брат — хорунжий. Но и его постигла судьба братьев, когда он с беззаветной храбростью бросился на окопы мнимого врага.

В. Г. Науменко

В день смерти Походного атамана Павлова войсковой старшина Дома-нов был начальником его штаба. Только накануне своей смерти Павлов в моем присутствии и совершенно неожиданно для меня, да, кажется, и для самого Доманова, произвел его из есаулов в войсковые старшины.

После смерти Павлова в группе его казаков, в связи с разными слухами и злостной пропагандой, создалось тревожное настроение, и необходимо было немедленное назначение нового атамана.

Назначение Походного атамана и члена ГУКВ, вместо покойного Павлова могло быть сделано по выбору и представлению генерала Краснова, но для этого требовалось время. Обстановка же в Новогрудке требовала немедленного, хотя бы временного, назначения возглавления этой группы казаков.

В то время там находились полковники Кравченко, Вертепов, Силкин и другие, по своему образованию, служебному и командному стажу для этого вполне подходящие, но они были старыми эмигрантами. Учитывая несколько осторожное отношение генерала Краснова к старым эмигрантам, я назначил временным заместителем Походного атамана Доманова, который по своему положению начальника штаба был в курсе дела.

На следующий день пришло распоряжение о назначении его от майора Мюллера, который за день до смерти Павлова выехал на несколько дней из Новогрудка, оставив своим заместителем обер-лейтенанта Шаца.

25 июня была получена телеграмма генерала Краснова о производстве Доманова в полковники и о назначении его Походным атаманом и членом ГУКВ.

В. Г. Науменко

Казачий Стан во главе с Походным атаманом полковником Тимофеем Ивановичем Домановым обосновался в северной Италии летом 1944 года. Центром Стана стал город Толмеццо, в окрестных селах разместились казачьи семьи и казаки-одиночки, которые по разным причинам не несли службу в строевых частях. Эти последние стали называться «казачьими станицами».

Вначале итальянские партизаны оказали пришельцам энергичное сопротивление, а затем жизнь станиц вошла в абсолютно мирное русло. Только казачьи полки, несшие охранную службу в районе Удино-Триест, иногда вступали в мелкие стычки с партизанами.

Население станиц жило у итальянцев на положении квартирантов, и только в двух донских станицах местное население было выселено и земли переданы казакам для обработки. Это вызвало возмущение не только итальянцев, но и большинства казаков (приказ о выселении был издан немцами).

Итак, жизнь в станицах протекала относительно мирно и спокойно и в эту «тихую пристань» шел непрерывный поток русских беженцев из Германии, особенно из Берлина. В Италию ехали казаки и не казаки, каким-то образом сумевшие получить нужные документы. Процент неказачьего элемента в Стане вообще не был высок, но особенно резко он вырос в первые месяцы 1945 года. Официально, однако, все числились казаками.

Общественно-политической работы в полках и станицах почти не было: то, что можно отнести к этой категории, стояло на крайне низком, убогом уровне. Пресса РОД (Русское Освободительное Движение) была объявлена запретной и случайно попадавшие к казакам экземпляры конфисковывались.

Однако «тихая пристань» взволновалась в марте-апреле 1945 года. Произошло это в связи с появлением в Италии начальника ГУКВ генерала П. Н. Краснова, с одной стороны, и представителя штаба РОА полковника А. М. Бочарова — с другой. Это было время значительных и долгожданных организационных успехов РОА и среди казаков появились активные сторонники немедленного объединения с РОА.

Этому противодействовал П. Н. Краснов, который, как известно, был наиболее решительным и влиятельным противником такого объединения. Одной из контрмер генерала Краснова была организация в Стане школы пропаганды (официально ее назвали «школой связи»).

Программа занятий была составлена близкими к генералу Краснову людьми и с ним согласована. На торжественном открытии школы генерал П. Н. Краснов в пространной речи изложил свою политическую концепцию. Основное внимание, как и следовало ожидать, он посвятил волновавшему всех вопросу: характеристике власовского движения и самого генерала Власова. Концепция эта сводилась, примерно, к следующему:

1. В свое время была Великая Русь, которой следовало служить. Она пала в 1917 году, заразившись неизлечимым, или почти неизлечимым, недугом большевизма.

2. Но это верно, однако, только в отношении собственно русских областей. На Юге (в частности, в казачьих областях) народ оказался почти невосприимчивым к «большевицкой заразе».

3. Нужно, следовательно, спасать здоровое, жертвуя неизлечимо больным. Но есть опасность, что более многочисленный «больной элемент» задавит элемент здоровый (т. е. русские северяне — казаков).

4. Чтобы избежать этого, надо найти союзника-покровителя и таким может быть только Германия, ибо немцы единственная «здоровая нация», выработавшая в себе иммунитет против большевизма и масонства.

5. Во власовское движение не следует вливаться: если окажется, что власовцы абсолютно преданные союзники гитлеровской Германии, тогда можно будет говорить о союзе с ними. А пока расчет только на вооруженные силы немцев.

Вскоре появилось пресловутое письмо генерала Краснова генералу Власову. Затем Стан узнал о приказе генерала Науменко кубанцам о признании командования Власова, на который генерал Краснов ответил также приказом о неподчинении приказу генерала Науменко.

В редактировании письма генералу Власову принимал участие хорунжий Н. С. Давиденков, прежде служивший в РОА. По его словам, ему во многом удалось сгладить «острые углы» письма Краснова, то есть сделать его менее вызывающим.