Из всего переданного советам офицерского и командного состава бывших советских подданных оказалось только 32 процента, остальные, при условиях точного выполнения Ялтинского соглашения, принудительной передаче не подлежали. Здесь лишний раз выяснилось, кто был нужен тем для очередной расправы.

При перевозке передаваемых офицеров от Шпиталя к Вене были приняты самые строгие меры против возможности попыток к бегству. Военный транспорт, предоставленный союзниками, и многочисленная механизированная охрана лишний раз подчеркивали не как «возвращение на родину», а как исполнение Ялтинской акции насильственной репатриации. Впоследствии репатриационные комиссии оказались «чрезвычайками» двадцатых годов.

Транспортные средства состояли из: автобусов пассажирских, в том числе и штабной — 4, грузовых автомашин, плотно закрытых брезентом — 58, военных вездеходов закрытого типа — 8, легковых автомашин — 3, автомашин «скорой помощи» (с мертвецами, самоубийцами и ранеными офицерами, ранее находившимися в полевых лазаретах и тоже подлежавших передаче советам) — 2.

Вооруженная, как перед атакой, новейшим автоматическим оружием охрана против безоружных 2000 офицеров, сдавших оружие еще в Лиенце, состояла из: шоферов с помощниками, имевших последнего выпуска автоматы — 140 человек, 25 танкеток с общим экипажем — 70 человек, 105 мотоциклетов с водителями — 110 человек, автоматчиков на крыше кузова и кабины каждой автомашины — 70 человек, особая грузовая автомашина в голове колонны — 30 человек, две особых грузовых автомашины, двигающиеся в конце автоколонны со слезоточивой газовой установкой и радиостанцией — 30 человек, представители командования с адъютантами и переводчиками — 15. Всего 465 человек.

Вооружение состояло, кроме двух патрулирующих в воздухе истребителей, из автоматов — 310, пулеметов — 125 и пушек — 21.

<…> После выдачи офицерского состава наступила жестокая расправа над остальным 32-тысячным населением беженского лагеря Пеггец. И, как эхо, отозвались зловещими кровавыми событиями Кемптен, Фарели, Гессен, Мангейм, Дахау, Платтлинг, Зальцбург, Даггендорф, Будвас, Гоф и целый ряд неизвестных печати случаев насильственных отправок на «родину». Начались бесконечные терзания измученных душ и лицемерные воззвания «Родина ждет».

И далекая, недосягаемая, замороженная, покрытая льдом жестокости, подпрыгивающая и подстегиваемая кнутом стахановщины на награможденных «средне-прогрессивных» нормах — Родина вдет.

Васюта Сердюкова

В целях обезглавить казаков, для того, чтобы их легче было передать большевикам, английским командованием была тщательно разработана техническая сторона вопроса вывоза офицеров. Успех этой «операции» был построен на лжи и быстроте.

Офицеров обманули, говоря, что их приглашают на «совещание», а сам вывоз произвели одновременно на всем протяжении лагеря от Лиенца до Обердраубурга.

Нам часто задавали вопрос: почему так легко дали себя обмануть офицеры Казачьего Стана и почти поголовно выехали на мнимую конференцию? По этому поводу мы можем делать лишь предположения, основанные на изучении имеющегося материала. Надо полагать, что главными причинами были:

1) Тщательная подготовка по предательству казаков английским командованием и умелое проведение ее в жизнь майором Дэвисом, непосредственным руководителем вывоза офицеров и казаков Казачьего Стана на Драве.

2) Русские офицеры привыкли верить офицерскому слову и не допускали мысли о возможности предательства со стороны офицеров английских.

В связи с доверчивостью вывозимых офицеров, возникает другой вопрос: была ли английская вооруженная стража на машинах, поданных для поездки офицеров «на конференцию»?

Показания очевидцев по этому вопросу расходятся. Одни говорят, что никакой стражи не было, другие указывают на наличие ее, но разно определяют ее состав. Как видно из нижеследующего, стража была, но была организована так, что не бросалась в глаза вывозимым.

1. Из письма казачки-матери о вывозе офицеров из Пеггеца

… Эвакуировался (говорит она о своем сыне) в конце апреля 1945 года через перевал с Казачьим Станом в долину реки Дравы около Лиенца.

Положение было тревожное и неопределенное. Ежедневно утром и вечером переклички, строгий приказ не снимать погон. Несли непрерывные дежурства в штабе Кубанского атамана полковника Лукьяненко (возглавителя кубанцев в Казачьем Стане). Ползли всякие слухи. Стали исчезать люди — уходили в горы, в леса, снимали погоны…

Наконец 27 мая отобрали оружие у офицеров, после чего настроение упало до безнадежности, а 28 мая объявили приказ ехать на «конференцию» в Шпиталь.

В 12 часов дня на площади лагеря выстроились отдельно донцы, кубанцы, терцы. Каждая колонна — во главе со своим атаманом. Большинство в военной форме с казачьими погонами и нашивками на рукавах: «Дон», «Кубань», «Терек».

Сказано было «вещей не брать», так как к вечеру вернутся в лагерь, но близкие, провожавшие своих родных, сердцем чувствовали беду и совали, что только возможно: теплое, табак, еду…

Строились колоннами, как на последний парад. Пошли за ворота лагеря, где стояли английские камионы — кажется, 40–50 штук. На каждом, кроме шофера, в кабинке было по два автоматчика. Погрузились. Причем часть офицеров сидит на коленях у других. Вот закрыли стенку (опустили брезент), и так тревожно стало от этой усиленной охраны и всего неизвестного впереди.

Вдруг — ужасный крик девочки, провожавшей отца, такой страшный, душераздирающий… Она вырвалась от матери побежала к камиону, в котором был ее отец. Она чувствовала, что больше его не увидит. Все были потрясены этим детским отчаянием… Последние прощальные приветствия, и камионы двинулись по дороге.

В первый день мы ничего не знали, а на следующий день повезли в Шпиталь тех, кто почему-либо не уехал 28 мая. Конечно, разные слухи, что их задержат на несколько дней. Передаем все, по-нашему, необходимое из вещей. Англичане принимают, никто ничего нам не говорит (потом, как говорят, эти вещи сожгли в Шпитале).

Долго мы не знали, как хитро была обставлена ловушка для наших близких. До 1949 года я получала сведения, что мой сын в ссылке, где-то за Полярным кругом. От того времени ничего о нем не знаю.

Мать

2. Из письма о вывозе оттуда же

<…> Могу сказать, что специального конвоя не было, но было не менее двух вооруженных солдат в каждом автомобиле-грузовике.

Большинство офицеров были слепыми исполнителями распоряжений штаба (приказа. — П. С), не отдавали себе отчета в своих действиях и последствиях. Они строились в колонну и следовали за тем, кто, приняв на себя командование, приказывал им строиться, идти и садиться в автомобили.

Для них, идущих в колонне, этот конвой не был заметен, а если кто и заметил его при посадке, уже в автомобиле, — было поздно.

Человеку же, стоящему в стороне и наблюдающему за всем, что делается, было ясно, что эти солдаты — вооруженный конвой, хотя и очень незначительный. Добавлю, что автомобили были крытые брезентом, так что я не мог точно определить количество солдат, но наблюдал за сидящими около шоферов, при приближении колонны, головы которых показывались из кабинок.

Подготовка к этой «конференции» велась лукавыми англичанами и их друзьями, в лице влитых в наши ряды советских агентов, несколько дней.

Когда буду иметь время, опишу вам подробно о тех «наивных душах» (в том числе и скульптора, лепившего памятник объединения казаков с англичанами), которые верили в возможность какой-то конференции.

Люди были прямо ослеплены… Да оно, отчасти, и понятно. Такой подлости еще не помнит история всех войн на земном шаре. Мало кто этого ожидал.

Приведу два примера: один, как стадное чувство, другой, как веру в конференцию.

1. Когда мимо нас проходили последние ряды офицерской колонны для посадки в грузовики, то, стоявший рядом со мной, войсковой старшина Л., сделал порыв пристроиться в ряды. Но я решительно задержал его за руку и втащил в опустевший барак, откуда мы и продолжали наблюдать за посадкой и отходом автомобилей.