Тут, несомненно, какое-то недоразумение. Я не исключаю возможности, что среди британских танкистов были и отдельные солдаты Палестинской бригады, так как от нее были посланы в Австрию небольшие команды для' сбора и препровождения в Италию, в район бригады, евреев, там находившихся. Я установил также переписку с одним лицом, вывезенным этою бригадою в Палестину и там проживающим в настоящее время. Он также совершенно определенно говорит, что палестинцы в насилии участия не принимали.

Я был бы Вам очень благодарен, если бы Вы не отказали сообщить мне, не заметили ли Вы, какой нарукавный знак был у офицеров и солдат, отправивших Вас в Юденбург.

11-я танковая дивизия имела на машинах знак — «Железный кулак», по-видимому, такой же знак был и на рукавах. Это я выясню в Англии и получу оттуда точные данные.

О «палестинцах» говорят и многие пережившие выдачу 1 июня в Лиенце.

… Совершенно ясно, что какие-то отдельные евреи участие в выдаче принимали, мне сообщили фамилии некоторых из них.

… И еще вопрос о Шкуро. Вы описываете, как Шкуро прибыл в Юденбург. Картина, несомненно, импозантная, но она не соответствует тому, что мне сообщили (письменно) люди, видевшие в эти дни Шкуро.

… Что касается его поведения в руках большевиков, то Ваше описание подтверждается и другими данными.

Б. К. Ганусовский — В. Г. Науменко. Австрия, 14 октября 1956 года

Ваше Высокопревосходительство!

Спасибо Вам, что Вы меня не забыли и обратились ко мне по интересующему Вас вопросу — о выдаче казаков англичанами.

Я постараюсь дать Вам самые точные сведения, безо всякой фантазии. Только то, что осталось в памяти наверное.

Дело в том, что в СССР мне ни разу не пришлось встречаться с людьми, бывшими свидетелями или участниками этого события. По приезде за границу я тоже не встречался ни с какими русскими и не вел ни с кем разговоров на эти специальные темы, так что гарантирую Вам, что то, что я Вам сообщю, не имеет на себе никаких посторонних влияний. Разве что не досмотрел, или память изменяет. Но за это прошу уже на меня не сердиться. Это уже не намеренно.

Все, что Вы найдете нужным или подходящим из моих статей поместить в Ваших сборниках, пожалуйста, буду очень рад быть хоть немного полезен Вам в этом общем большом деле.

Итак, отвечаю на Ваши вопросы по порядку:

1. Я состоял в то время при штабе отдельной кононовской бригады в должности начальника отдела 1-С и был произведен в чин обер-лейтенанта. Во время нахождения бригады в Австрии, мне было приказано полковником Борисовым принять на себя должность интенданта. (Кононов нас позорно бросил и скрылся!)

Штаб бригады последнюю неделю (приблизительно) стоял в Клейн сан Пауле. Вверх по долине, километрах в одном-двух, стоял разведывательный батальон майора Бондаренко. Ниже по долине стояли остальные полки нашей бригады: 5-й Донской и 8-й, которым командовал полковник из эмигрантов (фамилию не помню). Этот командир настолько хорошо воспитал своих казаков и держал их в руках, что они заслужили у нас прозвище «святые казаки», за отсутствие у них всяких грабежей и прочих неприятных происшествий.

Расквартирования остальных частей корпуса указать не могу. Относительно участия солдат с нарукавным знаком «Палестина», скажу следующее: насколько я помню, эти солдаты в Юденбурге являлись только зрителями интересного для них зрелища. Оружия я у них ни у кого не видел. Они свободно и без видимого дела бродили около наших грузовиков и старались сорвать с нас, что только было можно. Вроде покупки часов за сигареты. Сколько их там было, я сказать не могу, ибо из грузовика поле зрения было очень ограничено.

2. Относительно прибытия в Юденбург генерала фон Паннвица, сообщаю следующее: когда мы были уже размещены в цехе завода, то узнали, что генерал фон Паннвиц находится в отдельной комнате, тут же в цеху, вместе со своим денщиком. Через несколько часов после нашего приезда были привезены и генералы Краснов и Шкуро. Их провели прямо в ту же комнату, где был и Паннвиц. Шкуро держал себя очень свободно и разговаривал с сопровождавшими его советскими офицерами. На нем была наброшена немецкая шинель, мне показалось, что на нем была и черкеска. Это тем более вероятно, что генерал Шкуро имел высокие английские ордена, которые он на немецкий мундир одеть не мог, а показать их англичанам, вероятно, не хотел. Кинжала никакого на нем не было. Это вольность газеты «Русская Жизнь», но я не придал этому значения.

Разговаривал Шкуро и в автомобиле, и проходя по цеху в свою комнату. Именно так, как я это описал, это я запомнил наверное. Еще в течение дня, Шкуро возили куда-то в штабном легковом автомобиле и сопровождавшие его офицеры обращались с ним очень учтиво! Говорили, что его возили куда-то на обед. Генерал Краснов прошел очень медленно, молча, согнувшись. Видно было, что ему очень тяжело.

Относительно посещения нас в цехе высоким советским генералом, как нам сказали — маршалом Толбухиным, я настаиваю, как и на том разговоре, который тогда произошел в цехе. Я запомнил его точно. Ничего геройского с моей стороны я в нем не вижу, тем более в тот момент, когда мы были совершенно убеждены в скором и совершенно неизбежном расстреле. Терять-то ведь было нечего!

Относительно судьбы всех выданных казаков, могу дополнительно сообщить следующее: их всех вывезли в Сибирь. Часть осталась в Кемеровской области, часть, как говорили мне в лагерях, провезли дальше, а очень многих отправили на Колыму. Все они были вначале на положении спецпоселенцев (так называемый, спецконтингент).

У СССР с союзниками было соглашение, что они не будут преследовать выданных им казаков и власовцев, кроме военных преступников. Когда же они рассорились и с англичанами, и с американцами, то сочли себя свободными от каких бы то ни было обязательств и начали расправу. Это все, конечно, верно.

Встретил я там в лагере одного лейтенанта 5-го полка Дегтярева. Помог ему, сколько было в моих возможностях. Я был тогда счетоводом (одел его) и затем врачом (освобождал от работы). Настроение его было то же, что и у меня.

Вот и все, что я могу ответить Вам по этому печальному делу. Пожалуйста, вышлите мне все, что Вами уже издано по этому вопросу. Ведь и мне так интересно узнать все в общем, а не только в той маленькой частности, которую я видел.

Шлю Вам, Ваше Высокопревосходительство, мой самый сердечный привет и не сердитесь на меня за газетные неточности. Это ведь мелкие подробности. Говорят, что так надо для публики, а то слишком «сухо» получается.

Буду счастлив, если Вы и дальше не оставите меня своим вниманием.

Об одном из трагических эпизодов борьбы казаков с партизанами-коммунистами в Северной Италии — гибели преподавателя тактики Казачьего юнкерского училища, Донской артиллерии войскового старшины Владимира Михайловича Нефедова, сообщил в письме генералу Науменко от 10 августа 1972 года бывший юнкер этого училища Владимир Георгиевич Строгов.

Ваше Превосходительство, глубокоуважаемый Вячеслав Григорьевич!

<…> Эпизод с убийством казачьего офицера взят из моего рассказа «Овара», написанного несколько лет тому назад. Офицер, о котором идет речь — это войсковой старшина Нефедов. Он был убит в селе Медис, где временно находилась стоянка 1 — й сотни Казачьего юнкерского училища. Убит он был мальчишкой-партизаном во время разговора войскового старшины Нефедова с Борисом (партизанским начальником). Мальчишка выстрелил из карабина Нефедову в затылок. Борис был вооружен автоматом и не стрелял в Нефедова, а стал стрелять по войсковому старшине Шувалову, который, выбежав из парикмахерской, открыл огонь из своего пистолета по партизанам. Юнкера же были вынуждены к бездействию, так как, несмотря на приказ — без оружия не выходить, все же вышли к фонтану (шагов пятьдесят от школы, временной нашей казармы) только при холодном оружии.

На следующий день после гибели войскового старшины Нефедова, 1-ю сотню из Медиса и 2-ю сотню из Ампеццо перебросили на нашу постоянную стоянку — местечко Вилласантина.