Поместили нас в бараке № 14. Но помощник коменданта К. В. Шелихов через несколько дней грубо переселил нас в барак № 34, на край лагеря (левый берег Дравы). Хотя мы этим переселением не были огорчены. Барак оказался большой. Мы, 16 священников, удобно разместились и еще несколько комнат свободных заняли словенцы. В этом бараке произошло у нас пастырское собрание, на котором присутствовал о. Василий Григорьев. Он заявил, что слагает с себя обязанности уполномоченного по управлению Казачьей епархией и, переходит в польский лагерь, так как туда переезжает его зять (поляк).

К тому же и мы, по некоторым неопровержимым причинам, выразили о. Василию свое недоверие. Он уехал, а мы остались.

Тут уместно заметить, что священники-белорусы, выехавшие с казаками из-под Новогрудок и все время ютившиеся в Казачьем Стане, перестали нас узнавать и сослужить с нами в лагерной церкви, составив отдельную свою группу. К нашему удовольствию, они вскоре все переселились в другой лагерь.

А в наш лагерь Пеггец вскоре приехал маститый протоиерей о. Александр 3. (кубанец, старый эмигрант из Болгарии). Его мы выбрали своим старейшиной, о. Николая М. — настоятелем, о. Михаила Д. — делопроизводителем, а меня — духовником.

О. Анатолия, по проискам г-на Шелихова, в административном порядке вывезли в лагерь Шпиталь. С ним добровольно поехал и о. Александр В. Вскоре и мы, все отцы, ощутили «заботу» о нас нового коменданта после вывоза о. Анатолия (на его место комендантом был назначен г-н Шелихов).

Как только вывезли о. Анатолия, то через несколько дней к нашему бараку № 34 подкатили две пятитонных машины с требованием всему духовенству грузиться для следования на родину. Мы стали доказывать, что мы старые эмигранты, а потому репатриации не подлежим. Чем бы это печальное дело кончилось, не знаем, если бы не прибежала к нашему бараку, видимо, кем-то извещенная, некая леди (так ее называли), бывшая при военном отряде, удалила своей властью машины, заявив, что духовенство находится под ее покровительством.

После этого случая, чуть-чуть не окончившегося для нас печально, у нас началась спокойная жизнь. Но некоторые батюшки, пережив вышеуказанную тревогу и наблюдая, что г-н Шелихов предает казаков, стали по одному, а то и целыми группами, переезжать в американскую зону, в район Зальцбурга, в лагерь Парш. Так что к половине 1946 года в лагере Пеггец я остался один.

Когда после трагедии лагерная жизнь наладилась, тогда с наступлением 1945 учебного года была открыта в лагере Пеггец школа для детей обоего пола. Среди учеников оказалось несколько человек, которые, окончив школу первой ступени, находились в первых классах средней школы. Для таковых пришлось открывать дополнительные классы и составлять учебники. Нашлись преподаватели гимназий. Постепенно появились и учебники. Таким образом, стали функционировать в лагере две школы: начальная и средняя. Закон Божий в этих школах вначале преподавался двумя священниками: о. Владимиром Ч. и мною, а когда о. Владимир переехал в Зальцбург, то я остался один.

При ликвидации лагеря Пеггец в ноябре 1946 года населявщих его югославов перевезли в Шпиталь, а русских — через Шпиталь (три месяца были задержаны мы в Шпитале) в лагерь Сан-Мартин около города Виллаха. Обе школы работали в Сан-Мартине. До 1949 года было сделано два выпуска с аттестатом зрелости.

Уехавшим молодым людям в Северную Америку эти аттестаты пригодились: их приняли в высшие учебные заведения без экзаменов, а в Аргентине пришлось держать экзамены последовательно и за шестилетку (1-й ступени) и за гимназию. И тогда только принимали в университет.

В первый день трагедии (1 июня) и в последующие дни были жертвы. Их собрали и перевезли в лагерь Пеггец. Здесь, в углу расположения лагеря, на берегу р. Дравы было устроено для них кладбище. Сколько жертв было погребено здесь, едва ли кто сможет сказать. Знаю, что несколько отпеваний совершили о. Алексей А. и о. Александр В.

К 15 сентября 1945 года на одной из братских могил был сооружен памятник в бытность комендантства г-на Шелихова: на широком пьедестале цементный крест с надписью на пьедестале: «Погибшим 1. VI. 1945». Но вскоре от осенних дождей штукатурка осыпалась и надпись исчезла.

Для освящения этого памятника и служения панихиды наш старейшина о. протоиерей Александр 3. назначил трех священников: о. Феодора В., о. Владимира Ч. и меня. Мне было поручено сказать слово перед освящением памятника.

Отец Феодор В. прибыл в лагерь после трагедии из корпуса фон Паннвица.

17 октября 1945 года выехала в Зальцбург первая группа священников. Немного позже — вторая. И так, постепенно, разъехались все. Я остался один, как об этом было сказано выше, не оставляя своего пастырского служения и законоучительной деятельности до дня своего выезда в Аргентину 9 ноября 1948 года из лагеря Сан-Мартин, близ города Филлах.

Протоиерей Тимофей Соин

(Русско-Американский Православный Вестник, № 6, июнь1954 года)

1. Письмо архиепископа Стефана митрополиту Леонтию

Его Высокопреосвященству Высокопреосвященнейшему Леонтию, Митрополиту всея Америки и Канады.

В Вашем распоряжении находится сейчас мой протоиерей Анатолий Батенко. Он человек скромный и никогда себя не выдвигает.

Посему долгом считаю выявить пред Вами один его поступок, которым он заслужил себе доброе имя во всей Австрии и немеркнущую помять в сердцах спасенных им от смерти людей.

Первого июня 1945 года со стороны англичан в Лиенце происходила выдача казаков советам. Здесь-то о. Анатолий и показал свое геройство. Он организовал общественное богослужение, составил из священников живую цель, и, когда английские танки надвигались, он неистово закричал: «Остановитесь! Здесь мы закрываем подданных Югославии!»

Последовала команда остановиться, и велено было всех, стоящих за цепью, переписать; они, таким образом остались и спаслись и до смерти не забудут этого. От того времени письменный документ хранится в канцелярии, копию которого прилагаю.

Поистине, православный священник правою рукою делает дело, а левая не знает.

За эту помощь помог ему Господь вывезти все семейство и даже недужного сына, который в Америке стал поправляться.

Этого священника я любил и передаю его вашей любви. Прошу святительских молитв.

Стефан, архиепископ Венский и Австрийский

P. S. Вспоминая описанную сцену, я не могу сохранять хладнокровие. Печать об этом и о таких делах священников не упоминает, и о. Анатолий об этом тоже молчит.

Зальцбург, 10 марта 1954 года.

2. Протокол собрания духовенства Православной Церкви, находящегося в объединенных эмигрантских лагерях при Лиенце, 1945 года июня 7-го дня.

В тяжелые минуты жизни, собравшееся духовенство: протоиереи, священники, диаконы, воздавая хвалу Господу Богу о сохранении их до сего часа, отмечают самоотверженную работу — героическое выступление в защиту духовенства и русского народа — священика Анатолия Григорьевича Батенко и считают необходимым, признавая его вполне достойным, просить и ходатайствовать перед высшей церковной властью о награждении его последующими наградами к имеющемуся у него наперстному золотому кресту и камилавке, возведением в сан протоиерея и палицею.

Следует 25 подписей священников и псаломщиков.

С подлинным верно: архиепископ Стефан

<…> На второй день Пасхи стало известно, что на перевале появились англичане или американцы.

Надо было что-то предпринимать. Инициативу в этом взял в свои руки помощник генерала П. Н. Краснова генерал-майор С. Н. Краснов, находившийся до сих пор, как и весь штаб Главного Казачьего Управления, на положении «почетных гостей» при Казачьем Стане.

Я сидела на каком-то ящике в передней отеля и ждала возможности присоединиться к Сводной станице, где находились уцелевшие остатки моих потерянных вещей.