Новая, 3-я часть книги подготовлена по материалам, которые хранились в архиве Кубанского Войскового атамана, генерал-майора В. Г. Науменко и никогда не публиковались.

К ним относятся, прежде всего, письма начальника ГУКВ генерала от кавалерии П. Н. Краснова, дневниковые записи В. Г. Науменко о командире 15-го ККК генерал-лейтенанте фон Паннвице, о Главнокомандующем ВС КОНР (Комитет освобождения народов России) генерал-лейтенанте А. А. Власове, об освобождении Праги 1-й дивизией РОА, о Русском Корпусе, переписка Кубанского атамана с Н. Н. Красновым — младшим, автором книги «Незабываемое», свидетельства о выдачах русских людей с территории Соединенных Штатов и другие материалы.

Подготовке к первому в России изданию «Великого Предательства» способствовало искреннее участие и помощь дочери генерала, Наталии Вячеславовны Назаренко-Науменко, передавшей составителю многие документы из архива отца, и любезное содействие и помощь старшего научного сотрудника Краснодарского исторического музея-заповедника Наталии Александровны Корсаковой. Без их доброй воли не могла бы осуществиться работа над книгой, за что приношу им глубокую благодарность.

У генерала Науменко был свой путь: через живые свидетельства очевидцев трагедии поведать России правду, открыть души всех тех казаков, кому старый атаман в многолетних трудах посвятил свою жизнь.

«Много страшного пережило казачество, — писал он 16 марта 1949 года, — но мало равного Лиенцу».

Посвящается памяти казаков, казачек и детей казачьих — жертв предательства культурного Запада.

Она вспыхнула в бездне советского мрака от грома войны сорок первого года… сверкнула мечом коммунизму… осветила всю его лживость и несостоятельность…

Ненависть казачества к коммунизму была беспредельной. Он разжигал ее к себе с первых же дней своего владычества. Кровью и смертью захлестывал он казачьи земли, казачьими костями выстилал самые гиблые трущобы ссылок, каналов и концлагерей, морил насмерть голодом и колхозной каторгой оставшихся, заселял казачьи пепелища своим доверенным отбором, прикрывал последний жестоким произволом над казаками.

Поэтому от грома войны воспрянул дух казачества. С первых же дней наступления немцев, в их войсках появились казаки и другие добровольцы из военнопленных. Вскоре отдельные немецкие командиры наступавших войск стали создавать из этих добровольцев и вступающих по пути партизан строе-вые подразделения при своих частях.

За годы советского владычества, казачество подвергалось страшному гонению. Ведь кадровый офицерский состав казаков был почти поголовно уничтожен, а те, кто уцелел, либо находились в заключении, либо скрывались, в результате чего все они совершенно отстали в знании современного военного дела или были физически не в состоянии нести строевую службу. Наша казачья молодежь была при советской власти на положении лишенцев, а потому не допускалась коммунистами в какие бы то ни было военные училища, а те, которые мобилизовывались в части Красной Армии, были там в загоне. Поэтому, в результате советского преследования, у нас не оказалось надлежаще подготовленных офицерских кадров.

В немецкой армии было немало владеющих русским языком офицеров, а в румынской и других армиях — офицеров из среды натурализованной в их странах части русской эмиграции. Как один из таковых, я был командиром казачьего разведывательного подразделения. Так начали создаваться основные кадры будущих казачьих, горских и других добровольческих формирований.

Зимой 1941–1942 годов фронт стоял на пороге земель Донского и Кубанского Войск.

Коммунистическая власть в то время заботилась больше всего о собственном спасении, а потому потери ее армии были несоизмеримыми.

Плохо обмундированные красноармейцы массами гибли от холода и недостатка перевязочных средств. Тяжелораненые замерзали до того, как их успевали доставить в полевые лазареты, обмороженные и легкораненые не отпускались с передовой и гибли от заражения крови. Затворы винтовок и автоматического оружия отказывали из-за негодной суррогатной смазки, примерзали к коже рук, что выводило многих из стоя настолько, что в рукопашных схватках с немцами, они не могли оказать серьезного сопротивления и сдавались в плен. Число перебежчиков было огромно. В то время советская оборона держалась, главным образом, почти беспрерывным артиллерийским огнем, пассивностью немцев да жестокостью заградительных частей за передовой линией Красной Армии.

Но самые тяжелые потери она несла, когда по приказу «генералиссимуса», подстегиваемая «заградиловкой», бросалась на немецкие позиции.

При этом обычно выбиралось ночное время в метели, дующие с востока и слепившие немецкую оборону. Массированное наступление красных начиналось в конце бешеной артиллерийской и минометной подготовки, которая предупреждала немцев и давала им возможность приготовиться к встрече. Наступали вслепую по занесенной и измененной снежными сугробами местности, окутанной мглою бурана. Застревали в занесенных снегом проволочных заграждениях, тонули в волчьих ямах, в противотанковых рвах, взрывались на минных полях — своих же, планов которых не существовало. Обнаруженные вспышками особо сильных немецких ракет на пристрелянных расстояниях, попадали под губительный огонь, безумели и поворачивали назад. Но попутный до того буран, оказывался встречным, забивал снегом обмерзавшие глаза красноармейцев, сбивал с направления и рассеивал их по все тем же заграждениям.

«Счастливцев», выходивших к своим позициям, «заградиловка» встречала огнем и, подкрепив их новым валом наступавших, снова гнала всех вперед на погибель. Спасались только те, кому удавалось добраться до немецких линий. С наступлением дня и затишья, долго неслись с мертвой зоны крики и стоны раненых и завязших там в заграждениях. Но спасти их бьло трудно. Пытавшиеся их выручить немецкие санитары, поливались пулеметным ливнем красных. Те же из раненых, кто пытался выползти к нам, добивался «своими» же снайперами. Мороз доканчивал остальных и вскоре мертвая зона затихала… до следующего штурма. Много в ту зиму полегло таким образом красноармейцев…

В феврале 1942 года в Виннице есаул Донского Войска Ильин и сотник Назаренко приступили к формированию из военнопленных казаков более крупных строевых единиц. К концу апреля того же года в них было уже более тысячи казаков. 6 июня эти, уже подготовленные к боям казачьи подразделения, были отправлены на фронт. Оставшиеся, продолжая подготовку, пополнялись новыми добровольцами.

18 июня был получен приказ о переводе всех казаков из Винницы в Славуту и об организации там центра казачьих формирований. 28 июня в Славуте было 5826 казаков. Через несколько дней все они были переведены в Шепетовку, где и было приступлено к формированию 1-го, 2-го и 3-го Казачьих полков. Но это были не первые и далеко не единственные формирования строевых казачьих единиц. Например, в числе первых формирований казаков-добровольцев была группа из 26-ти человек, прибывшая еще 3 ноября 1941 года из Невеля в смоленский лагерь военнопленных, выросшая в несколько дней в 1-ю сотню, а в апреле 1942 года под Могилевом, немецкий обер-лейтенант граф Риттберг организовал четыре казачьи сотни и батарею. Это было начало создания казачьих сил, начало к освобождению казачества…

В 1942 году казаки впервые за все годы своего рабства могли открыто и свободно праздновать свой войсковой праздник — день Покрова Пресвятой Богородицы.

Группа полковника фон Паннвица была образована 25 ноября 1942 года.

Будучи назначенным Паннвицем командиром полусотни казаков, калмыков и кавказцев, я имел полную возможность убедиться во всем том, чем он был одарен и отличался. Он на поле боя лично проверял обстановку, положение и место наибольшей уязвимости противника. Его решения были безошибочны, а удары сокрушительны при минимальных потерях с нашей стороны. Его забота о подчиненных была такова, что мы не видели его отдыхавшим даже после самого напряженного боя. По его приказанию ни один раненый немец, казак или красноармеец не был брошен на поле боя, и каждый из нас пользовался одинаковым вниманием. А сколько он спас беженских семейств, вырывая их нередко из окружения или прикрывая их отход в тыл быстрым и решительным маневром. Это они, беженцы, первыми понесли на казачьи земли славу о доблестях Паннвица, о его самоотверженности и любви к казачеству.