Самый главный подошёл вплотную и подло ткнул кулаком в живот. От неожиданности Ковка громко охнул и попытался согнуться по полам, но умельцы удержали его в вертикальном положении.

- В тюрьму его, - коротко приказал самый главный.

Что за неведанная «тюрьма» - совершенно непонятно. По дороге Ковка пару раз попытался вырваться, но оба раза умельцы не отпускали его, а, ещё больнее заломив руки, волокли дальше. По дороге свет факела то и дело выхватывает из темноты всё те же бревенчатые избы и низенькие заборчики возле них. Наконец, перед большими обитыми медью воротами умельцы остановились.

От удивления Ковка выпучил глаза. Неужели умельцы непонятным образом вывели его за пределы каменного мешка и теперь снова хотят войти? Бред какой-то. Ковка напряг память.

А, ну да. Старики сказывают, будто внутри крепости умельцы построили ещё одну большую стену и высокую башню, которые, вроде как, преграждают путь на Утёс. Наверно, это и есть те самые ворота, медные листы ровные, чистые, слегка потемневшие. Никто не колотил по ним тяжёлым бревном или медным топором. Едва приоткрыв левую створку, умельцы протолкнули Ковку во внутрь.

Обитые медью ворота с лязгом захлопнулись за спиной. Ковка понурил голову. Вот ещё одна стена отделяет его от свободы и соплеменников. Если для того, чтобы перебраться через внешнюю стену потребовалось столько сил и лишений, то выбраться наружу через две стены вообще нереально. Ковка едва не повис на руках молчаливых умельцев.

Путешествие закончилось в угловой башне. Ковка едва не рухнул с узкой кирпичной лестницы и едва не разбил голову о низкий косяк, когда его буквально зашвырнули во внутрь башни. Двое молодцов повалили Ковку на пол, сдёрнули мокасины, штаны и даже набёдренную повязку. Развязав руки, быстро и ловко сдёрнули куртку. Ковка сдержанно охнул, ладони отозвались колючей болью.

Зачем его раздевают? Второй раз за каких-то пять минут Ковка не сказано удивился. Неужели умельцы позарились на далеко не новые мокасины, заштопанные на заду штаны и пропахшую потом куртку? Так, вроде, умельцы никогда не занимались мелочным мародёрством. Всех, кто погиб внутри крепости после сражения в поле, вынесли наружу полностью одетыми и даже с целыми руками. Медь, конечно забрали. Ковка не успел прийти в себя, как молодцы вновь стянули запястья, да ещё зачем-то тонким ремешком связали ноги чуть по выше ступней.

Словно бревно или тяжёлый мешок Ковку внесли в квадратную ярко освещенную комнату. Воткнутые в стены факелы роняют искры в подставленные плошки с песком. Ну вообще! Умельцы подвесили Ковку на крючке по среди комнаты. Кожаные путы острыми зубами впились в стиснутые запястья. И, словно желая добить его свои чудачеством, к ногам прицепили тяжёлый валун. Растянутый, словно тетива, Ковка мелко затрясся в подвешенном состоянии.

Задранные вверх руки словно тиски сжали голову. Кисти и ступни режет острая боль. Но, стараясь разогнать кровавый туман перед глазами, Ковка попытался рассмотреть хоть что-нибудь в этой странной комнате.

Прямо напротив на широкой стене из красного кирпича висит внушительное собрание очень странных инструментов. Какие-то молоточки, щипчики, чудные закруглённые зубила, пушистые плётки, широкие кусачки. Чуть правее стоит широкая вытянутая пирамида с тупыми гранями. Левее маленький квадратный столик со свечой в высоком подсвечнике и пара трёхногих табуреток. Спина чувствует жар разведённого огня. В воздухе витает запах дымы и слышно, как трещат горящие поленья.

Пошевелить головой невозможно. Но вот в поле зрения появились новоявленны мучители. Маленький вёрткий мужичок с растопыренными ушами и бегающими глазками не понравился больше всего. Весь какой-то суетливый, как будто пришибленный, в просторном замызганном переднике, который больше подошёл бы дородной женщине. Второй мучить более плотный и высокий ведёт себя гораздо спокойней. На нём точно такой же передник, но гораздо более чистый. Плотный, потирая красные глаза широкими кулаками, предложил:

- Ну его к чёрту! Оставим до утра. Никуда не денется. И так целый день вкалывали как проклятые. Хоть выспимся по-человечески.

Плотный смачно зевнул.

- Ну нет! – энергично возразил Нервный. – Работа прежде всего. Давай. Начинаем.

Плотный, недовольно бурча под нос, снял со стены со странными инструментами пушистую плётку. Точно такая же уже в руках у Нервного.

- Эх! – с энтузиастом воскликнул Нервный. – Понеслась!

Пушистая плётка со свистом рассекла воздух. От неожиданности Ковка дёрнулся всем телом. Живот обдало огнём. Волна боли ударила в голову. Хочется пождать ноги, но проклятый камень не дал даже подогнуть колени. От бессилия Ковка нервно взвыл. Тут же последовал второй удар поперёк спины.

Работая на удивление слажено, мучители исхлестали Ковку с ног до головы. Но если Плотный орудует плёткой еле-еле, то Нервный старается от души. Гадкая плётка буквально порхает у него в руках. Ковка поперхнулся собственным криком. На животе, груди, ногах и руках не осталось живого места. Даже лицо пылает огнём. Словно и без того мало мучений, Нервный подло бьёт коленом прямо в пах.

Ковка превратился в кровоточащий обрубок. Удары плётками слились в один бесконечный водопад боли. Всё тело полыхает огнём. Каждая мышца, каждый нерв стонет под свистом пушистых плёток. Невозможно пошевелить даже пальцами рук. Их просто нет! Едкий пот сочится из всех пор, смешивается с кровью и ещё больше раздражает бесчисленные кровоподтёки.

От бессилия, боли и злобы Ковка мучительно замычал. Крепко сжатые зубы едва не крошатся друг об друга. Лицо пылает. Избитые глаза залиты кровью, мир окрасился в багровые цвета. Очередной подлый удар в пах вывернул желудок. До жути кислая слизь толчком прорвалась сквозь плотно сжатые губы и через нос. Ковка превратился в тугой комок натянутых до предела нервов. Но вдруг мучения прекратились.

- Давай перекусим, - Потный, широко зевая, опустил испачканную кровью плётку. – Никуда он не денется. Пусть повисит, подумает о своем нехорошем поведении. А там, глядишь, и говорить начнёт.

- Ну-у-у, давай, - нехотя согласился Нервный.

В последний раз Нервный что есть силы стеганул плёткой по лицу. Ковка с трудом разжал разбитые глаза. Нервный по-прежнему стоит рядом и поливает его тело пахучей жидкостью. И тут же ударил новый приступ разъедающей боли.

Казалось бы, новой ещё большей боли быть не может, но стекающая по голове, плечам, спине и груди жидкость вызывает всё новые и новые приступы разъедающей душу боли. Как будто на него льют расплавленную медь. В ноздри ударил зловонный, но хорошо знакомый запах – моча.

Какое унижение! Горькие слёзы хлынули из глаз. Он, гордый охотник племени Серого Волка, висит натянутый словно тетива лука, к тому же совершенно голый. Избит, истерзан, измочален с ног до головы, да ещё облит чужой мочой.

Мучители ни чуть не обращают внимания на зловонное амбре из крови, пота, мочи, блевотины и как ни в чём не бывало продолжают есть. Плотный развязал большой узелок и выложил на квадратный столик кувшин с водой, большую краюху нарезанного хлеба, пучок зелёного лука и несколько сваренных в мундире картофелин. Ковка уставился на блестящие на горлышке кувшина капли. Язык прилип к небу, приступ тягучей жажды стянул горло. Последний раз напиться свежей прохладной воды довелось перед тем самым проклятым походом с друзьями – целую вечность тому назад.

Нервный заталкивает в рот длинные стрелы луки, торопливо жуёт большой кусок хлеба и всё ни как не может усидеть на месте. Зато Плотный совершенно никуда не торопится. Закусывая варёной картошкой, насмешливо поглядывает на неровного сообщника. Нервный, сделав огромный глоток воды прямо из горлышка, с треском поставил кувшин на стол:

- Ну всё! Хватит дурака валять, пора за работу.

- Да куда ты всё спешишь? – кусая хлебную горбушку, недовольно возразил Плотный. – Не дай бог перестараемся. Сдохнет ещё. Тогда витус Саян нам точно головы свернёт. Может так расколется.