Джессика в телефоне нервно фыркнула:

— Наркомафия? Почему именно наркомафия?

— Потому что я с ними не связался, — засмеялся старик. И тут же, подавившись воздухом, невольно закашлялся. Грудь тяжело сдавило, за рёбрами вспыхнула и начала медленно расти тупая боль.

— Дядя!

— Ти… тише, малышка! — с трудом справившись с дыханием, прохрипел он. — Просто кашель. Не надо так нервничать.

— Ты опять не пьёшь своё лекарство! — обвиняюще воскликнула Джессика. Отец Уильям невольно прижал руку к груди, пытаясь отдышаться и с тревогой понимая, что сегодня сердце прихватило уже третий раз. Впрочем, после таких чудес…

— Пью, — не покривив душой, устало возразил он. Поколебался, и добавил мягко, старательно сдерживая дыхание, чтобы не пугать племянницу то и дело прерывающимися хрипами. — Джессика, девочка моя, мне семьдесят три. В моём возрасте немного пошаливающее сердце — это нормально.

В трубке раздалось что-то, подозрительно похожее на всхлип.

Уильям тяжело вздохнул.

— Ну что ты, Джес? Ты что, опять плачешь? Что ты опять выдумала себе, глупая девочка? Я не собираюсь умирать, и чувствую себя почти превосходно, а тебе надо меньше слушать мистера Даулинга! Вечно он пугает тебя своими диагнозами.

— Дядя, — всхлипнули в трубке. — Давай я приеду к тебе сейчас? Ну зачем ты сидишь один в этой своей дурацкой часовне? Вдруг что случится… Я заберу тебе к нам, хочешь? Колин не против, и дети тебя обожают… И мы можем отвозить тебя утром в церковь, если тебе это так нужно…

Старый пастор тяжело вздохнул. Ох, Джессика… Маленькая славная девочка, никак не желающая понять, что молодым надо жить самим, а не оглядываться каждый миг на вот-вот готового преставиться старика.

— Мы уже говорили об этом, малышка, — мягко возразил он, — Я предпочитаю тишину и одиночество. А ты можешь приехать ко мне на выходные.

Он вспомнил о недорисованной пентаграмме, о странном демоне с умоляющими, чем-то похожими на змеиные, глазами, и поспешно поправился.

— Хотя нет, не надо, я сам приеду к вам в воскресенье.

Он коротко вздохнул, с трудом подавил новый приступ кашля. Помолчал, набираясь сил для очередной фразы. Джессика молчала — тревожно, недовольно; как всегда, несогласная.

— Дядя, я боюсь за тебя, — жалобно проговорила она после долгой паузы.

— Не ст… кх-х… не стоит, Джес.

Кашель упрямо подступал к горлу, тяжёлое давление в груди не становилось меньше. Казалось, наоборот усиливалось. Он с трудом перевёл дыхание и, собравшись с силами, мысленно попросил у Господа прощения за ложь:

— Ты разбудила меня, девочка моя. Давай поговорим утром, как т… ты смотришь на это? В моём возрасте ночной сон — лучшее лекарство…

Джессика молчала долго. Долго и очень неодобрительно. Отец Уильям буквально кожей чувствовал, как племянница подозрительно сверлит глазами новенький смартфон, чувствуя, что любимый дядя лукавит, но не в силах поймать его на лжи. Он очень надеялся, что она согласится закончить разговор. Ещё минута-две — и перепуганная Джессика вызовет неотложку прямо в часовню. Интересно, а это неведомый прорицатель предусмотрел? Было бы забавно…

Он тяжело перевёл дыхание. Племянница молчала.

— Джес?

— Хорошо, дядя… — неохотно вздохнула она наконец. — Но утром ты мне позвонишь. И пожалуйста, я тебя прошу — не надо подвигов! Ты помнишь, что говорил мистер Даулинг. Тебя не проклянут, если ты вызовешь 911. Даже если тебе просто станет немного нехорошо. Дядя?

Пастор устало прикрыл глаза. Джессика, девочка, как же много ты говоришь… Какая ты славная девочка, всё ещё девочка, в свои сорок пять, маленькая и добрая — и как же тяжело с тобой, когда ты начинаешь кого-то спасать…

— Я обещаю, Джес… — с трудом переводя дыхание, устало проговорил он. — Не волнуйся. Доброй ночи тебе, девочка моя.

И, не дожидаясь ответа, нажал на сброс.

И лишь после этого позволил себе откинутся затылком к холодной стене и обессиленно застонать. Нет, определённо, он слишком стар для всего этого…

Спустя несколько минут отец Уильям открыл глаза, с трудом выпрямил ноющую спину и подрагивающими от усталости руками открыл несчастный маркер.

— Держись, приятель, судьба у нас такая… — пробормотал он себе под нос, морщась от тупой, так и не стихшей до конца боли в груди. — Давно пора на свалку, да вот — нельзя, надо работать…

Маркер, разумеется, не ответил. А старый пастор нервно усмехнулся и, в очередной раз послюнив стержень, взялся на предпоследний символ.

Он очень надеялся, что давно умерший пророк предусмотрел чрезмерную заботливость одной очаровательной племянницы, жены и матери, и он успеет всё сделать вовремя. Что-то подсказывало Уильяму, что времени на работу у него осталось совсем немного…

Азирафаэль пытался убедить себя, что готов ко всему. Изо всех сил пытался. На самом деле, он не слишком верил в это: память о последнем общении с Хастуром была ещё слишком жива. Подлеченные Кроули крылья ныли от одной только мысли об этом ужасном мерзком демоне… а особенно — о его мече. Но изменить что-либо он всё равно был не в силах. И сейчас отчаянно пытался унять ознобную дрожь. Хотя бы ту её часть, которая никак не была связана с пронизывающим до самых костей адским холодом.

Получалось плохо. И недобрая, полная жестокого удовлетворения улыбка на губах демона делу тем более не способствовала.

— Ангело-о-очек, — глумливо протянул Хастур, растягивая покрытые язвами губы ещё шире. — Я думал, ты уже давно загнулся, пернатый. Ну, тебе же хуже, у меня ещё много идей на твой счёт…

Азирафаэль мысленно содрогнулся. Ледяной клубок в животе дёрнулся и скрутился ещё плотнее, вызывая почти физическую дурноту. Ангел с трудом удержался, чтобы не отшатнуться — бессмысленно и рефлекторно, как человек отшатнулся бы от уже однажды обжегшего его огня. Вместо этого он изо всех сил стиснул челюсти, заставляя зубы не стучать, и взглянул прямо в глаза подходящего демона — со всей смелостью, на какую только бы способен. Немного утешало то, что надолго его в любом случае не хватит. Когда-нибудь всё кончится.

Азирафаэль подавил панический, против воли рвущийся из груди вздох — и упрямо усмехнулся в лицо Хастуру. Постарался усмехнуться.

— Ни на миг н-не сомневаюсь, что все эти идеи т-такие же низкоинтеллектуальные, как и ты сам, демон!

Улыбка получилась дрожащая и, понимал он сам, наверняка жалкая. Но зато он пошутил. Кажется, это называется сарказмом. Кроули гордился бы им… наверное.

В груди вновь что-то болезненно сжалось; Азирафаэль с содроганием посмотрел на медленно перекашивающееся злобой лицо Хастура, и напомнил себе, что всё хорошо. Разве было бы лучше, если бы они погибли здесь вдвоём?..

А демон, кажется, и впрямь оскорбился. Надо же. Азирафаэль только и успел ахнуть, когда Хастур, прибавив шаг, резко нагнулся и вцепился липкой пятернёй ему в горло.

— Начал дерзить, ангелочек? — с ненавистью прошипел он. — Я посмотрю, насколько хватит твоей дерзости. Мне приказали привести Кроули живым — про целость никто ничего не говорил. А тебя вообще уже давно списали, и мои хозяева, и твоё начальство. Чуешь, о чём речь?

Азирафаэль судорожно хватал воздух, краем мутящегося от боли и захлёстывающей паники сознания пытаясь понять, умрёт ли он, если демон сейчас придушит его, или просто развоплотится и попадёт в Рай? Он не был уверен, какой исход пугает его больше.

— С… сначала тебе придётся… — прохрипел он, с трудом сдерживаясь, чтобы не закричать, — Поймать К… Кроули… А потом уже… Кх-х-х…

Хастур, скривившись, оттолкнул его от себя, и ангел чуть было не упал, чувствуя, как подкатывает к горлу едкая дурнота. Упал бы — но сделать это, когда твои ноги по колено застряли в полу, непросто.

Он согнулся, судорожно вцепившись обеими руками в буквально горящее, как от прикосновения адского пламени, горло, захлёбываясь мучительным кашлем. И вновь остро пожалел, что Кроули не позаботился добить его.