«Держись, только держись, дорогой мой…»

Ему казалось — этому не будет конца.

Но всё-таки — он был. Прошёл ещё — миг? Час? Вечность? И неподвижная мутная реальность вокруг них вдруг содрогнулась, пошла волнами… Ударила тягучим беззвучным толчком, обрывая дыхание… А потом сквозь плотно зажмуренные веки вдруг ударил блёклый, болезненно-яркий с непривычки красноватый свет.

И Азирафаэль, задохнувшись, потрясённо распахнул глаза.

Поверить ещё не успел. Успел только разглядетть почти такие же, как только что растаяли в серой мгле, влажные стены, уходящий вдаль низкий коридор…

А потом Кроули пошатнулся. И, всем весом обвисая в его объятьях, медленно сполз вниз. Безвольно упали вниз расслабившиеся руки, загрохотал по полу вдруг вновь вернувший себе материальность демонический клинок.

Оцепенев, Азирафаэль увидел, как разомкнувшие спасительный кокон крылья слабо содрогнулись… и бессильно поникли за плечами Кроули, потянув его за собой своей мёртвой тяжестью. Ангел запоздало дёрнулся, убирая со спины друга одну руку и поспешно подхватывая запрокидывающийся назад затылок.

— Кроули!..

Ужас ударил отравленной иглой. Нет. Нет, только не так! Кроули не может умереть сейчас, он вообще не может умереть, разве что от святой воды или адского меча, он же демон, он же не…

Азирафаэль задохнулся и, со стуком сцепив зубы, подхватил Кроули под мышки, почти сверъестественным усилием заставляя себя вынырнуть из затапливающей сознание паники. Нет. Не сейчас. Возможно, ещё не поздно…

Почти не осознавая, что делает, он шире расставил ноги, пытаясь удержать друга на ногах… словно это могло что-то исправить. Но Кроули — тощий, костлявый Кроули, в котором вообще, кажется, не было плоти — вдруг стал чудовищно тяжёлым. Ангел бессильно застонал от отчаяния, пошатнулся, чуть было не завалившись прямо на демона. И, запоздало опомнившись, осторожно опустил его вниз, на пол. Придержал под спину, боясь случайным толчком погасить последние искры жизни, какие ещё остались в нём. Горло перехватило от страха и острой жалости: неподвижное лицо Кроули было смертельно бледным, приоткрытый в беззвучном стоне рот кривился в болезненной гримасе. На миг сжалось сердце в чудовищном, беспощадном: «мёртв». Но почти тут же ангел ощутил, как слабо толкается в лежащую под спиной ладонь всё ещё бьющееся сердце.

…Слабое, прерывистое дыхание ощутил лишь потом. И мысленно возблагодарил Всевышнюю за то, что связала и демонов, и ангелов зримой формой — даже внизу, где настоящее тело было необязательной роскошью. По крайней мере, сейчас ему не нужно чудо, чтобы верить, что Кроули ещё жив.

По крайней мере, сейчас он может ему помочь. Хотя бы так, как делают лишённые магических способностей люди.

Азирафаэль очень спешил. Вернее, он понимал, что должен спешить. Сделать это было не так-то просто — дрожащие руки, колеблющееся от невольно выступающих слёз зрение и ранящий комок ужаса в животе мешали даже думать связно, не говоря уж о том, чтобы сделать что-то полезное. Задыхаясь от острой беспомощности, ангел осторожно уложил бесчувственного Кроули на холодном полу. Бережно расправил бессильно подогнувшееся левое крыло, стараясь не задеть того места, где между повреждённых перьев ещё виднелся не до конца затянувшийся вспухший рубец.

Всхлипнул от жалости, с трудом удержавшись, чтобы не погладить искалеченное крыло. И в очередной раз напомнил себе, что сейчас не сможет помочь ничем — совсем, совсем ничем. Поэтому вместо бессмысленных, успокаивающих лишь его, но отнюдь не способных помочь Кроули действий Азирафаэль начал нервно прокручивать в голове всё, что хоть когда-то слышал о человеческих способах исцеления. Как же сейчас он корил себя за то, что пренебрегал изучением современных медицинских практик, полагаясь на свои ангельские силы! Всегда казалось — куда они могут деться? А теперь он мог рассчитывать только на те способы, которые придумали люди, не имеющие возможности одним взмахом руки срастить сломанные кости.

И, что хуже всего, он не был уверен, что хоть какой-нибудь из этих способов будет действенен сейчас. Вряд ли людям приходилось лечить демонов, истощённых практически до распада в пепел…

Ангел судорожно вздохнул и зажмурился, отчаянно загоняя внутрь жгущие глаза слёзы. Нет времени на эмоции. Если он собирается что-то делать, он должен делать это се…

На самом краю поля зрения вдруг мелькнуло едва заметное движение. Он ахнул и рывком развернулся в ту сторону, непроизвольно заслоняя от возможного удара неподвижного Кроули. Моргнул непонимающе. Коридор был пуст. Абсолютно. Но ведь он видел?..

Он вздрогнул. Опять — то же самое едва заметное мерцание. Едва заметная красная вспышка, тончайшей извилистой линией вдоль коридора. Словно…

…словно нить, натянутая над самым полом.

Азирафаэль медленно, ещё не уверенный до конца в своей догадке, опустил глаза. Проследил взглядом это призрачное мерцанием… И, всхлипнув, без сил осел на колени.

— Кроули, зачем же ты, дорогой мой…

Нить кончалась… точнее, начиналась от левой ладони демона, и текла, едва заметной тончайшей струйкой, исчезая где-то в сумеречном полусвете Третьего Круга. Азирафаэль без сил прижал пальцы к саднящим глазам. Кроули и впрямь сделал это. Как и обещал.

Ему было больно. Больно, муторно, и тоскливо до глухой, сдавливающей горло дурноты. Демонам не свойственно самопожертвование. Демонам вообще человеческие чувства несвойственны. И это знают все.

Азирафаэль не понимал, что делать дальше. Наверное, ему и впрямь нужно идти. Вряд ли эта путеводная нить продержится долго, после того как Кроули… после того как…

Он сглотнул. Какая разница, что нужно. Мало ли, чего хотел этот сумасшедший самоубийца!

Он яростно провёл ладонью по лицу, стирая непрошенные злые слёзы. И, решительно нагнувшись над почти уже не дышащим демоном, положил дрожащую ладонь на его грудь. Так, чтобы слышать пальцами слабые толчки медленно затихающего сердца.

Если уж на то пошло, кто сказал, что ему нужна именно Сила, чтобы исцелить вычерпавшего себя до дна друга? В конце концов, не хлебом единым, как говорится…

Азирафаэль поколебался, перебирая в памяти всё то, что знал о физиологии демонов, и гоня от себя даже мысль о том, что может не спасти, а наоборот, убить Кроули. Упрямо тряхнул головой. Нет. Если бы это было так, он не мог бы его лечить. Не справился бы — хоть и медленно, не сразу — с ожогами в сорок первом. Не мог бы принять его собственную силу, все те разы, когда Кроули исцелял его физическую оболочку, а порой и истинную сущность…

…Тем более что это — не Сила. Не Благодать, будь она неладна. Просто — душевное тепло. Любовь. Забота. Всё то, что он так боялся все эти тысячелетия направлять на Кроули, опасаясь кары Небес, а ещё больше — собственной симпатии к существу, предавшему на заре времён всё, во что верил он сам. Страшась увидеть, как отшатывается с отвращением и болью тот, кого привык за все эти тысячелетия считать самим близким своим другом. Казалось бы — какая глупость! Привыкнув учитывать — всегда, каждый момент жизни на земле — каких книг не должно быть там, где Кроули может за них зацепиться, какие предметы должны быть убраны как можно дальше… Приучив себя не пользоваться бездумно благословениями, даже когда путешествует один, и выбирать путь подальше от святых источников, если приходилось отправиться куда-то с Кроули… Радуясь каждой случайной встрече, каждому спору с упрямым и ехидным Змеем… Доверяя этому неправильному демону больше, чем кому-либо на Небесах — всё равно продолжать считать его обычным демоном, которому не нужны проявления обычного душевного тепла.

…Не нужны — или опасны?..

Он колебался, да. Кто мог сказать, что случится? Он боялся. И осознания убийства самого дорогого для себя существа боялся куда больше, чем того, что и сам неизбежно тогда останется запертым в Аду. И всё-таки — стоять в бездействии и надеяться на то, что Кроули и на этот раз справится сам, было ещё страшнее.